Область личного счастья. Книга 1

И она, не открывая глаз, далеким голосом спросила, о чем Марина тогда хотела договориться.

Марина подняла голову. Лицо ее стало спокойно и, как всегда, чуть холодновато. Но глаза по-прежнему излучали нежное тепло.

— Надо ли говорить об этом? — задумчиво спросила она. — Ну, если хочешь. Так ведь ты, Женюрка, уже сделала все, о чем я только подумать могла тогда. Хотя нет, совсем наоборот: ты сказала ему о своей любви. А этого, по-моему, ты не должна делать. У него есть любовь, я ведь только одной тебе сказала об этом. Ты понимаешь, что такое долг совести? Вот у него так. Пока не кончится война и он не узнает о ней, о своей невесте, все, до тех пор нельзя ему любить и его нельзя любить. Можно только оберегать его чувство, помогать ему, как может помочь лучший друг. Ты поняла меня?

Да, Женя отлично поняла все, но это выше ее сил. Она любит, она будет любить, она согласна ждать, она согласна щадить чувства любимого человека. Но кто пощадит ее чувства?

— Хорошо, — сказала она, — ты это хорошо придумала. Хотя не знаю, сумею ли я.

— Сумеешь, если захочешь, если любишь, — уже совсем холодно сказала Марина.

Как просто получается все у этой девушки. Вот если бы Женя могла так просто, таким ясным голосом говорить о человеке, которого любишь. Ведь даже подумать о нем невозможно без того, чтобы беспокойно не стукнуло сердце. А она может. Вот она совершенно спокойно сообщила:

— Виталия Осиповича вызвали в трест.

— Зачем? — спросила Женя.

— Говорят, переводят его на строительство, — безмятежно рассказывала Марина, — да ты не бледней. Нет, ты, Женька, совершенно ненормальная! Никуда он не уедет. Строить будут здесь же, на Весняне. И не сегодня же начинают строить. Успокойся. Вот только что ты больна, а то отчитала бы я тебя. Ну, поправляйся. До свидания, Женюрочка.

И, поцеловав Женю в пылающую щеку, Марина ушла.

РИСК И РАСЧЕТ

Только в конце апреля вернулся из треста Виталий Осипович. Он приехал под вечер, когда морозный воздух, слегка подсиненный сумерками, был по-весеннему чист и прозрачен. Белые полосы легкого тумана колебались над оттаявшим болотом. В домах мелькали желтые огоньки.

Его встретила Валентина Анисимовна в своей сверкающей чистотой кухне. Она сказала, что Иван Петрович в конторе, давно ждет его и просил сразу же позвонить. Виталий Осипович позвонил. Дудник спросил, что хорошего.

— Хорошего много, — ответил Виталий Осипович таким звучным и ясным голосом, что Ивану Петровичу очень захотелось хлопнуть его по плечу и, как в былые времена, сказать: «Эх, Витька!» Но он спросил:

— Эстакаду продолжать будем?

— Эстакада — это для нас вчерашний день. Ты сегодня радио слушал? Ну, значит, знаешь. Взяли Кенигсберг. Теперь капут. Всыплем немцу. На днях выезжает к нам Иванищев с бригадой. Придешь, расскажу подробно. Интересного много. Никуда я не собираюсь уезжать. С чего это ты? Тайга — дом родной. Да, самое главное: дают нам электропилы. Придется курсы открывать. Ничего, своими силами. Освоим. Сейчас идешь? Жду.

Он повесил трубку и вышел на кухню, расправив плечи, ступая твердо, словно получил важное задание, которое потребует всех его сил.

— Живем! — сказал он. — Живем, Валентина Анисимовна.

Она, поставив перед ним тарелку, певуче проговорила:

— Ну и хорошо. Живому только и жить.

И, убедившись, что все для ужина подано, села против него и принялась за работу, прерванную его приездом. На другом конце большого стола лежали раскроенные куски полотна, из которых она шила рубаху. Вышивка — голубые и синие васильки; где-то он видел такую вышивку.

— Мужа наряжаете? — спросил он.

— И мужу, и вам. На праздники наряжу. Всех. Парням своим уже пошила. Сама бы не управилась, девушки помогли.

— Девушки? Какие девушки?

Валентина Анисимовна улыбнулась.

— Есть тут одна. Да вам-то что?

— Видел я эту вышивку, а где — не припомню…

— Будет время — припомните.

Когда пришел Иван Петрович, начались длинные разговоры, в которых Валентина Анисимовна, как и всегда, принимала самое горячее участие, потому что дело шло о самом кровном, чем жил ее муж и что она считала своим делом.

Когда все трестовские новости были доложены и обсуждены, Иван Петрович сказал, что все это хорошо, но это будущее, пусть ближайшее, но все же будущее. Есть дело, которое нельзя откладывать ни на один день.

В тайгу идет весна. Уже подснежные заговорили ручьи. На болотах проступает темная таежная вода. Скоро на низинах вздуются целые озера. И поплывет лежневка. Остановится транспорт, потому что лесовозы плавать не приспособлены. Недели на две остановка. До сих пор с этим мирились, а теперь нельзя.

— Нельзя, — согласился Корнев.

На другой день, часов в двенадцать, позвонил Иван Петрович и сказал, что он ждет Корнева в пятой диспетчерской. Виталий Осипович дошел до заправочной и, дождавшись попутной машины, поехал в лес.

У четвертой диспетчерской он сошел с машины и велел шоферу ехать не спеша, а сам пошел сзади, наблюдая, как оседает лежневка под тяжестью лесовоза.

Вот погрузились в мокрый мох лаги — толстые сосновые бревна, в которые врублены шпалы. На шпалах двумя рядами лежали пластины по четыре в ряд, образуя две бесконечные ленты, по которым ходят машины. Каждая пластина пришита к лагам березовыми колышками — нагелями.

Машина шла медленно, постукивали пластины там, где ослабли нагели. Здесь никакая опасность не угрожала лежневке. Корнев махнул шоферу — газуй на полный. Шофер мотнул головой и дал газ. Машина ушла, Корнев остался один.

Показался встречный лесовоз. Виталий Осипович сошел с лежневки. Машина проходила мимо него тяжело раскачиваясь, поскрипывали оранжевые бревна, но Корнев смотрел только на лаги, которые погружались в бурый мох, выжимали темную болотную воду.

Это еще не угрожало аварией. Гораздо хуже, если вода поднимется и лаги со шпалами, ломая нагели, вырвутся из-под пластин.

Опасный участок, о котором говорил вчера Иван Петрович, начинался за пятой будкой. Строители дороги там прошли по болоту, укладывая жерди сплошным настилом. На этот настил положены лаги и уже в них врублены шпалы. Получилась надежная, прочная дорога. Но бурная подымалась вода, и угроза была налицо.

Солнце пригрело лежневку. Узорные полосы автомобильных баллонов на обындевевших пластинах почернели, над лежневкой закрутился легкий парок. Виталий Осипович выбрал местечко, где обсохли пластины, и сел. Шумела тайга под ласковым солнечным теплом. Тайга, как и море, шумит даже при полном безветрии, и так же, как моряка успокаивает шум моря, лесовику приятен неумолчный шепот тайги.

Хорошо так посидеть на робком по-весеннему солнечном припеке, покурить и подумать наедине о сложных человеческих делах.