Обман [Bubble]
Шрифт:
– Потрясающее было время, – произнес он ей вслед, кладя монетку в кофейный автомат. – Пока нас не прикрыли, так сказать…
Ребекка поставила чашку на подоконник и обернулась. Старик еще долго возился с автоматом, обстоятельно занимаясь своим кофе, чтобы не испачкать белые перчатки.
– Вы работали в ядерной программе?
Он только коротко кивнул, после чего аккуратно подул на кофе.
– Может быть, расскажете о том, как это было?
– Конечно, – оглянувшись вокруг, ответил Шёгрен. – У меня даже есть кое-какие фотографии, если вам интересно.
Проведя через считыватель карточкой, он
– Пойдемте вон к тому лифту.
Проведя карточкой через считыватель уже в лифте, старик нажал на одну из кнопок.
– Поедем на минус третий этаж, – объяснил он. – А всего здесь их пять. Пять библиотек, насаженных одна на другую, плюс еще подземный этаж. Здесь хранится все, что было напечатано в Швеции начиная с 1661 года. Как только что-то выходит из-под печатного станка – газета, журнал, книга, да, а теперь и все аудиокниги, – это должны присылать сюда, так установлено законом. Фантастика, правда? Я думаю о них, как о маленьких пузырях времени, миллионах штук, и у каждого своя история из прошлого. Ведь мы, шведы, так любим пузыри времени, вы когда-нибудь об этом задумывались?
Ребекка покачала головой. От слова «пузырь» ее бросало в дрожь, но она поняла, что пузыри Туре Шёгрена совсем иного рода, чем те, о которых говорил дядя Таге.
– И посреди всех нововведений, всей современной техники, которую мы так любим, есть все же вещи, которые мы хотим видеть неизменными: мультфильм про Дональда Дака на Рождество, конкурс Евровидения, трансляция с фестиваля песни в Скансене… Не говоря уже о Королевском доме. Только посмотрите, как все интересуются свадьбой кронпринцессы… Конечно, нам здесь тебуется много пространства для хранения, пятый этаж уходит на сорок метров вниз в горную породу… – продолжил Туре Шёгрен.
Ребекка слушала вполуха. Все это, конечно, очень интересно, но ей сейчас нужно думать о другом. Почему он не может просто говорить о деле? Старичок, похоже, не заметил, как угасает ее интерес, а продолжил распространяться о метрах книжных полок и массах текста. И при этом даже не делал пауз, достаточных для того, чтобы глотнуть кофе. Наконец лифт остановился, и они вышли в длинный, хорошо освещенный коридор. На потолке было отлично видно темную стеклянную полусферу видеокамеры.
Третье подземное хранилище за три недели, подумала Ребекка. Странное совпадение…
– Нам в самый дальний конец. Там моя берлога, – сказал Туре и помахал свободной рукой, указав в дальний конец коридора.
Он шел впереди, она – где-то в метре от него.
Смешная фигурка, намного ниже ее ростом. Жидкие седые волосы аккуратно расчесаны на косой пробор. Очки для чтения на шнурке на шее. Шерстяной жилет, белая рубашка и галстук, хотя на улице как минимум градусов тридцать, а еще эти белые хлопчатобумажные перчатки… Весь этот наряд усиливал образ милого дедушки. Но через пару секунд Ребекка отметила, что хорошо отглаженный ворот рубашки изношен и уже обтрепался, а на до блеска начищенные ботинки давным-давно нужно поставить набойки. Ощущение разложения и неизбежного конца сразу же испортило ей настроение. Она видела такое и раньше. В самой непосредственной близости.
Папа. Все с него начиналось, и все им заканчивалось.
Туре Шёгрен указал
на двухстворчатую дверь немного правее.– Там квартира… – прошептал он.
– Что?
Он встал и обернулся.
– Квартира. Квартира Нелли Закс, точно в том состоянии, как когда она умерла. Сохранено все до мелочей. Идеальный пузырь времени, удивительно, не правда ли?
Улыбнувшись, Ребекка попыталась сделать вид, что знает, о чем он говорит, но, видимо, ей это не очень хорошо удалось.
– Ведь вы же знаете, кто была Нелли Закс?
– Э-э… вообще-то нет.
Вздохнув, старик набрал воздуха в легкие и начал рассказ:
– Нелли Закс, немецкая писательница еврейского происхождения, родилась десятого декабря тысяча восемьсот девяносто первого года в Шённенберге. Писала в основном поэзию, ее ранние работы нацисты сожгли в тридцать третьем. Сама Сельма Лагерлеф помогла ей бежать в Швецию в сороковом году, а в пятьдесят втором Нелли стала шведской гражданкой. Она жила здесь до своей смерти в тысяча девятьсот семидесятом году…
Он сделал паузу, чтобы перевести дух.
– … Нелли Закс получила Нобелевскую премию по литературе шестьдесят шестого года, которую ей к тому же вручили в день ее рождения. Все свое имущество она завещала Королевской библиотеке: бумаги, книги, даже обстановку квартиры. И теперь все это помещено здесь, – он снова указал на двухстворчатую дверь, – точно в том виде, как при ее смерти.
Ребекка кивнула, точно не зная, что же ей сказать. Но на этот раз Шёгрен все-таки заметил отсутствие энтузиазма в ее ответе.
– Небольшое лирическое отступление; пожалуйста, извините меня за него. Ко мне так редко приходят посетители, что иногда я начинаю чувствовать себя немного одиноко…
На мгновение Ребекке показалось, что старичок даже покраснел.
– Но история Нелли Закс на самом деле идет рука об руку с тем предметом, которым вы интересуетесь…
Он остановился перед маленькой дверью, достал из кармана ключи и отпер ее.
– Добро пожаловать, Нелли, проходите… Нет-нет, конечно же, Ребекка… – быстро исправился он.
Она вошла. Помещение площадью не больше десяти квадратных метров, и прилив легкой клаустрофобии сразу напомнил ей о допросных кабинетах в управлении полиции в квартале Крунуберг. Заваленный бумагами письменный стол, несколько переполненных книгами стеллажей вдоль одной из стен, а также два офисных стула заполняли почти все пространство. Старичок притворил за ней дверь. Толстые бетонные стены, похоже, всасывали каким-то образом все звуки, которые как-то странно тут обрывались.
– Ну, так вот, – продолжил Туре. – Нелли Закс стала гражданкой Швеции в 1952 году, в том же самом, когда начали строить здесь, под Королевским политехническим институтом, первый ядерный реактор. Садитесь, пожалуйста…
Он указал на одно из кресел.
– В 1966 году, когда Закс получила Нобелевскую премию по литературе, Швеция подписала договор о нераспространении ядерного оружия, и мы пообещали, что прекратим наши попытки сделать собственную атомную бомбу, и ко времени ее смерти эту программу уже полным ходом сворачивали. А двумя годами позднее все уже в принципе было свернуто…
– Но не до конца… – быстро добавила Ребекка.
Шёгрен окинул ее долгим взглядом и в первый раз пригубил свой кофе.