Обман Инкорпорэйтед (сборник)

– Только не суй мне эту китаезовскую жратву, – сказал Боб Салли. – Перехвачу сандвич на автостраде, – он сверился с часами. – Могу и потерпеть – это недолго.

Дейв и Лора с тревогой глотали еду, опасаясь, что им не дадут доесть. Миски быстро опорожнились: Хедли с сестрой здорово проголодались. Они ели жадно, как раньше, когда подростками приезжали в город, чтобы сходить на пляж и в парк развлечений – несколько квадратных миль зеленой травы и цветов, что назывались парком «Золотые Ворота»…

В джинсах и футболках, с болтавшимися на поясе кульками с обедом, они тащились босиком по бескрайней белой полоске пляжа. Раскаленное маленькое солнце высоко над головой нещадно палило. Ветер колол лица взлетавшими в воздух песчинками, вгонял в голые руки и ноги огненные острия. Закатав джинсы, они вдвоем устало брели сквозь прибой, и молочная пена плескалась о голые икры сестры, которая плелась впереди.

Образ Салли – стройная фигурка на фоне безбрежного океана и песка: напрягшиеся ягодицы под застиранными джинсами, здоровое загорелое тело, развевавшиеся за спиной белокурые волосы и лицо, которое беззвучно смеялось, когда она оборачивалась, дожидаясь его и переводя дыхание, – это образ был одним из множества воспоминаний, которые сохранил о ней Хедли. А по вечерам – бесконечные поездки на скрежещущих, покореженных старых трамваях, когда они наматывали мили по улицам Сан-Франциско, добираясь до Третьей авеню и Таунсендского вокзала. Они сидели друг против друга, измученные, придавленные покупателями и пассажирами, старухами с раздувшимися хозяйственными сумками и усталыми бизнесменами, посреди оглушительного грохота колес, шума уличного движения и лязга дорожных знаков. Так они ездили часами, обмякшие и безучастные, покачиваясь в такт движению трамвая. А потом Хедли вдруг замечал, что она улыбается – губы интимно, неуловимо вздрагивали, веки моргали. В проходе, до отказа набитом людьми, вцепившимися в ремешки, мелькало ее неповторимое, такое знакомое лицо, прекрасное отражение ее собственного лица. Быстрая, многозначительная гримаса, предназначенная только для него, а в следующий миг их уже разлучала фигура пожилого работяги в пальто, и вновь длилось пассивное изнеможение.

– Ну что, – сказал Боб, холодно глядя Хедли в лицо, – можешь теперь послать армию в жопу.

Ошеломленный Хедли медленно опустил чашку горячего сладкого чая.

– Что-что? – промямлил он.

– У тебя же малой – иждивенец! Теперь тебя не призовут, да?

– Не знаю, – Хедли смутился. – Не думаю… У меня печень больная, и я уже был признан непригодным.

– Не-а, – категорически сказал Боб, закрывая тему. – Тебя не возьмут из-за ребенка, – его глаза беспокойно блуждали, толстые тупоконечные пальцы барабанили по столу. – По-прежнему работаешь в том магазине?

– Да, – признался Хедли.

– Кто ты теперь – дежурный администратор?

– Нет, на комиссии.

– На пяти процентах?

Хедли кивнул.

Боб Соррелл подсчитал.

– Сколько это тебе приносит – где-то триста пятьдесят в месяц чистыми?

– Скорее, двести пятьдесят, – ответил Хедли.

Его злобные узкие глазки сощурились. Крошечные глазки – холодные и влажные, точно камни.

– М-да, за такие деньги я бы послал старого пердуна в болото. Столько можно где угодно заработать. Железнодорожная бригада черномазых зарабатывает столько же на отбойке!

Смуглое лицо Дейва Гоулда болезненно посерело, и он резко перестал есть. Он и Лора вдруг стали похожи на двух сердитых, уставших детей, которых допоздна не укладывают спать. Они грустно осели на своих стульях и невидящими взглядами уставились на стол, ничего не говоря и не шевелясь.

Боб мельком взглянул на них и за одну короткую секунду дал им исчерпывающую оценку. Его глаза подсчитали их стоимость. Жесткие квадратные плечи взвесили их и отвергли. Он выкинул их из головы и снова повернулся к Хедли.

– Сколько это будет продолжаться? Очнись, братан, ты не можешь содержать жену и ребенка на такие деньги. Вся страна сейчас ломится вперед – сколько ты еще собираешься сидеть на очке?

Хедли неуклюже сгреб вилку.

– У меня есть шанс вступить во владение магазином. Если Фергессон купит то другое место, о котором он говорит… – Он умолк в нерешительности. – Возможно, он передаст «Современные телевизоры» мне. Он сказал, что когда-нибудь так и поступит.

– Так и сказал? – в скрипучем голосе Боба послышалась слабая насмешка. – Все пучком, парниша – так, что ли? Помахал у тебя перед носом старой наживкой?

– Я думаю, он сдержит слово, – упрямо ответил Хедли, боясь посмотреть в твердое, как кремень, лицо зятя. – Думаю, он действительно собирается купить магазин О’Нила.

– И сколько ты будешь зарабатывать?

Хедли сплел пальцы, пристально их изучая.

– Как-то вечером после работы мы с Фергессоном сидели и обсуждали это. Он сказал, что оставит мне триста пятьдесят жалованья плюс пять процентов с продаж. Ну, и дополнительные полпроцента с валовой прибыли. Это довольно неплохо.

Салли воодушевилась.

– Слушай, звучит заманчиво! – Она взглянула на мужа. – Звучит неплохо, да?

Но Боба это оставило равнодушным.

– Это обещание? Ты получил его в письменной форме?

– Разумеется, нет, – ответил Хедли. – Сделка с О’Нилом еще не состоялась.

Боб фыркнул в отвращении, махнул большой ладонью, а затем отвернулся, чтобы справиться с часами, пристегнутыми к волосатому запястью.

– Пора выдвигаться, – объявил он и встал. – Погнали, народ, – он враждебно уставился на Гоулдов: настал их черед. – А вы двое – едете, или как?

– У нас есть своя машина, – хрипло ответил Дейв.

– Где она? Здесь рядом?

Через минуту Лора ответила:

– На стоянке. На Эмбаркадеро.

Боб пытался отделаться от Гоулдов. Хедли понимал это, но был бессилен возразить. Боб отшивал их по накатанной, действуя, будто космическая махина.

– Ладно, – сказала он, – я довезу вас туда и высажу.

– Прямо сейчас? – нерешительно спросила Лора.

– Ну да, – ответил Боб. – А чего тянуть? Вы же поели – нахлестались этих помоев за шестерых, – затем он сказал Хедли: – Подожди меня здесь с Салли. Я вернусь через пару минут, это недолго.

Дейв и Лора машинально вышли вслед за ним из кабинки, и Хедли остался наедине с сестрой.

Они немного помолчали. Хедли вяло поковырялся в остывшей, водянистой еде. Салли отодвинула пустую тарелку, откинулась назад, достала из сумочки серебряный портсигар и закурила. Кабинку окутали клубы синего дыма. Вскоре Салли расстегнула пальто, плавно сняла его и повесила на спинку стула, который освободил ее муж. На Салли был голубой свитер из ангоры, с длинными рукавами и высокой шеей, который плотно обтягивал ее резко очерченный лифчик – жесткий, белый, жутко дорогой бюстгальтер.

– Сколько лет прошло, – сказала Салли и быстро улыбнулась голубыми глазами, сочным красным ртом, всем своим высоко запрокинутым самодовольным лицом. Ее губы вздрогнули, как встарь, от душевной радости. Между ними вспыхнула хорошо знакомая искорка нежности. Выдыхая сквозь ноздри синий дым, лениво откинувшись на спинку стула, положив локти на стол и поднеся сигарету к губам, Салли с искренней любовью смотрела на младшего брата. – Значит, теперь у тебя есть сын. У моего Детки есть маленький новорожденный малыш…