Обман Инкорпорэйтед (сборник)
Шрифт:
– Это ваши дети? – спросил Хедли у женщины.
– А вы не знакомы с моим потомством? – Марша кивнула на мальчика. – Это Тимми.
Мальчик глянул исподлобья.
– Привет, – сказал он низким голосом и вернулся к своему журналу.
Марша показала на спящую девочку:
– А это Пэт.
Подняв бокал вина, она задумчиво отпила, не спуская глаз со Стюарта Хедли, пока тот смущенно искал себе место.
– Марша отвезла нас домой, – громко сказал Дейв.
– Кадиллак сломался, – еле слышно промолвила Лора, словно онемев от потрясения. – Мы проехали всего пару кварталов. Пришлось оставить его: мы сели на автобус и поехали через весь город к Марше.
Марша Фрейзьер была высокой и худощавой: костлявое лицо с глубокими впадинами. Она не носила макияжа. Серые глаза, слегка веснушчатая кожа. Какая-то
– Это ваш купе перед домом? – спросил Хедли. – Тот серый «студебекер»?
Марша кивнула.
– Его надо помыть.
– Симпатичная тачка.
– Хорошо бегает, – согласилась она. – Но мощности маловато. Зато из нее удобно выглядывать… задняя часть кузова – почти вся из стекла.
– Я знаю, – сказал Хедли. – Я на таких ездил. Они классные.
– Кадиллак уже не починить, – понуро заговорила вновь Лора. – Видно, придется сдать его на металлолом. За отдельные запчасти можно выручить двадцать баксов, – затем она добавила: – Он припаркован на Мишен-стрит. Думаю, завтра сан-францисская полиция все равно его эвакуирует.
– Очень жаль, – сказал Хедли, пытаясь говорить сочувственно, но его симпатия к Гоулдам резко пошла на убыль. Их смуглые, неприятные лица внушали ему отвращение. «Два тролля», – подумал он. Хриплоголосые тролли с большими ступнями и руками лопатой. Бородавчатые и неприветливые – точь-в-точь как в сказках. Хедли уже потерял к ним интерес и переключил внимание на стройную сероглазую женщину.
Она налил себе дешевого вина.
– Почему вы назвали меня художником? – спросил он Маршу.
– Мы рассказали ей, – пояснила Лора. – Про твои картины – ну, ты знаешь.
– Я уже давно ничего не писал, – ответил Хедли. Но у него появилось странное чувство: он понял, что мог без труда представить себя художником. – Вы издаете журнал? – спросил Хедли. – Вы – главный редактор «Суккуба»?
– Верно, – сказала Марта своим монотонным контральто. Рассудительный голос, спокойный и деловитый. Уверенный в себе. – Но мы похожи на вас… За полгода не выпустили ни единого экземпляра.
– Почему?
– Денег нет.
Повисла пауза, и все задумались о деньгах. Гоулды смотрели безучастно, бессмысленно. Тимми задрал колени, положил на них журнал и не проявлял никакого интереса. Это был ежеквартальный журнал по искусству: вероятно, мальчик привык встречать их повсюду, точь-в-точь как сам Хедли вырос посреди бюллетеней Американской медицинской ассоциации.
За темными квадратами открытых окон сигналили машины. В комнату проникал затхлый воздух с Залива, смрад разъеденной резины и масла. В соседней квартире приглушенно горланило радио. Тяжелые удары и шаги над головой. Саму же комнату загромождали книги и газеты, было душно от запаха пыли, разлагающейся еды, мусора и хлама.
– А сколько стоит издавать журнал? – спросил Хедли.
Марша улыбнулась: ее зубы и волосы, кожа и глаза были нейтрального, смешанного оттенка – не блестящие, но и не тусклые. Словно ее вырезали из старой древесины или кости, а затем отшлифовали и получили матовую поверхность – выбеленную и шершавую, как сплавной лес. В ее теле чувствовалось что-то земное и прочное: несмотря на свою худобу, небольшое лицо, тонкие руки, Марша выглядела сильной.
– Это зависит от того, – ответила она, – какой журнал вы собираетесь издавать. «СИП», например, стоит сотни тысяч.
– А что такое «СИП»? – уточнил Хедли.
– «Сэтердей Ивнинг Пост». Доходы у нас невелики: тоненькая струйка от университетских обществ, изредка пара тысяч от Фонда Форда [68] , – она иронично скривилась. – Впрочем, об этом уже можно забыть… От них уже больше ничего.
Хедли задумался: говорить ли ему, что он никогда в жизни не видел журнал под названием «Суккуб»?
Стюарт попытался представить, как он выглядит. Вспомнил вузовский литературный журнал: наверное, «Суккуб» выглядел примерно так же – стерильные прямоугольные страницы стихов и прозы, никаких заглавных букв на обложке, титульный лист в модернистском стиле. Плотная высокосортная бумага, белая и пористая. Цена – пятьдесят центов. Состоит в основном из критических статей о Капоте, Прусте, Жиде, Уилле Кэсер [69] . Никакой рекламы, кроме разве что редких магазинов учебной литературы.68
Фонд Форда – американский благотворительный фонд, созданный в 1936 г. для финансирования программ в поддержку демократии, сокращения бедности, продвижения международного сотрудничества и человеческого развития.
69
Кэсер, Уилла Сиберт (1873–1947) – американская писательница, прославившаяся романами о жизни первопроходцев на Великих равнинах. Лауреат Пулитцеровской премии (1923).
В комнате было спокойно – даже слишком спокойно для того, чтобы разговаривать или думать. Хедли с довольным видом расслабился, откинулся назад и стал потягивать вино. Все молчали. Напряжение уже прошло: некуда было спешить, не за что бороться, не к чему стремиться – будто воскресным днем на парковой скамейке. Даже Лоре, обычно такой горластой, сказать было нечего: события этого дня лишили ее остатков воли. Гоулды натолкнулись на кирпичную стену в лице Боба Соррелла. Его непомерная, зверская жестокость поразила их и сделала беспомощными. Они не возразили и не дали отпор, а просто упали духом, поникнув под гнетущим весом его бесцеремонности. Боб Соррелл мог помыкать такими людьми, как Гоулды, поскольку они неспособны ответить той же монетой. Под маской крикливости и суетливости внезапно обнажилась кротость. Гоулдов заманили в наш мир, точно Гензеля и Гретель [70] , а затем стали систематически над ними измываться. Изумленную пустоту в их глазах затуманивало недоумение: они до сих пор не понимали, как их могли прогнать, спровадить, отфутболить. С ними обошлись, точно с неодушевленными предметами, полностью проигнорировав их человеческую природу. В них не было ни чувства протеста, ни желания пойти на мировую. Перед лицом грубости они попросту испарились.
70
«Гензель и Гретель» – сказка братьев Гримм. История о юных брате и сестре, которым угрожает ведьма-людоедка, живущая в лесной чаще, в пряничном домике, построенном из хлеба и сладостей.
Но Хедли расслабился и наслаждался этой пустотой. Его убаюкивало отсутствие истошных воплей: он был благодарен Лоре за ее молчание. Но спокойствие, исходившее от Марши Фрейзьер, в корне отличалось от подавленности и столбняка Гоулдов. Уравновешенность этой женщины проистекала из ее самоуверенности, а не из страха. Она идеально владела собой: таков был ее стиль жизни.
– Вас, как художника, – сказала она, – должны заинтересовать материалы. Чернила, бумага… Мы экспериментируем с различными технологическими процессами. В особенности нас интересуют новые методы репродукции гравюр.
Хедли кивнул. Его согласие было частью вымысла, который сознательно поддерживался: Марша понимала, что он не художник, но предпочитала говорить о нем как о художнике. Ей это нравилось, а ему нравилось ей подыгрывать. Хедли было приятно, и он с удивлением отметил, насколько изменилось его состояние. Возможно, поэтому Марша и прибегла к вымыслу. Проницательная и сметливая женщина создавала его заново. Ее слова повлияли на его: при помощи пары фраз она полностью перекроила Стюарта Хедли.
– Мы хотим, – продолжила она, – больше работать с гравюрами на дереве – с деревянными печатными формами. Это, конечно, замедляет скорость печати и уменьшает количество оттисков. Но мы, – она вновь улыбнулась своей слабой, пресной, сухой улыбкой, – мы еще даже не пытались продавать свою печатную продукцию. Перед нами никогда не стояла такая задача.