Обман

Валька был вне себя. Или не в себе. Он напустился было на нас, кричал, что переволновался, что так нельзя, что надо предупреждать. Мы со смехом оправдывались.

– И главное, вы же, гады, и телефон не снимаете, ни один. Я обзвонился. Не умеете пользоваться прибором – на кой он вам вообще!

Мы заржали еще пуще. Дело было в том, что, хотя Митя действительно забыл телефон (он вообще почти не брал его с собой в эти дни, боясь потерять где-нибудь на лыжном спуске), а я свой из сумки просто не слышала, мы купили Митьке в подарок еще один мобильный – какую-то очень продвинутую модель. Так что в чем-то Валька был прав.

Уже ночью, когда мы легли, Валька обнял меня поверх одеяла и задумчиво сказал в темноте:

– Я страшно перепугался. Тебя нет, Митьки нет, телефон молчит. Думал, вы где-то в горах пропали. И вообще, мало ли что... Только потом догадался машину проверить. А ты, значит, снова можешь водить?

Опс. Я и забыла про свою амнезию. Надо выкручиваться.

– Знаешь, – ответила я, впрочем, чистую правду, – я забыла, что не могу. Села – и все получилось.

– Хорошо, – выдохнул он мне в плечо. – Ты вообще здесь лучше выглядишь. Совсем стала такая, как до аварии. Горы тебе на пользу. Я очень рад.

Я тоже была рада, но не горам. Мне просто было хорошо.

Это были замечательные каникулы. Новый год, лыжи, отдых, солнце, снег, Митя. И Валька. Не скажу, чтоб это был наш «медовый месяц», но все же...

В самолете на обратном пути он вдруг отложил газету и взял меня за руку:

– Ариша. Мне надо с тобой поговорить.

Я повернулась.

– Знаешь, я тут подумал... Не знаю даже, с чего начать. В общем... Мне предлагают должность консультанта в Женеве... Давно уже, дело не в этом, я все отказывался – фирма, дела, да и тоска у них, не развернешься. А тут подумал... Понимаешь, я очень испугался за тебя. Сейчас ты оправилась, снова стала сама собой, а первое время после аварии... Я тебя просто не узнавал.

– Что, я так сильно изменилась?

– Нет, не то чтобы. Я понимаю, сотрясение, травма... Но ты была какая-то чужая, непривычная. Я так боялся, что все так останется. Подожди, – он остановил меня, – не перебивай. А сейчас, здесь, когда ты пришла в себя, я подумал – а если бы я тебя совсем потерял?

– Что бы тогда? – все-таки встряла я.

– Ты смеешься, а я серьезно. Все в суете, в беготне, вся жизнь пройдет – не заметишь. И я подумал – возьму и соглашусь. Переедем в Женеву, купим что-нибудь, квартиру или дом, Митька рядом, будет на выходные приезжать... Заживем, как честные бюргеры. Ни суеты, ни беготни, в шесть часов дома... Гулять будем ходить, собаку купим. Ну, не хочешь собаку, – он, очевидно, заметил мою отвисшую челюсть, – ну тогда лошадь. Соглашайся, Ариш.

И я согласилась.

Марина открыла дверь своей квартиры. Никакой свет, конечно, не включился, надо самой выключатель нашаривать. Господи, теснота-то какая. И не была тут всего ничего, а уже отвыкла. Или привыкла – к другому. Конечно, человек, подлец, ко всему привыкает, но к хорошему почему-то особенно быстро.

Она разделась, прошла в комнату, опустилась устало на кровать. Все, Золушка, кончилась твоя сказка. Сказка, собственно, кончилась еще вчера, на балу, Марина уже тогда это поняла, но воочию увидела только теперь. Погуляли, и хватит. Арина, конечно, больше не придет. Сама виновата, дура, не надо было ее пугать. «Мужу скажу, не могу так...» Дура. Сидела бы себе тихонько, была бы до сих пор в шоколаде. Арина бы, конечно, все равно поехала в Швейцарию, сын – это святое, зато потом бы вернулась. А так... Она испугалась тогда в клубе, это понятно. Никто не любит сжигать корабли, а уж когда за тебя твои корабли хочет сжечь кто-то другой, пусть даже очень похожий... Вон – и все эти дни не звонила, и вернется – не позвонит. А сама Марина, без нее, разве что-нибудь может? Вот и сиди теперь, Золушка тухлая, жди своего принца недоделанного. Господи, если мужик так пугается оттого, что любимая женщина одета не так, оттого, что кто-то что-то не то подумает, кто-то, может быть, посмеется, – что ж это за мужик? А может, он просто повод искал? Арина говорила что-то такое, что ему работа дороже, а она, дура, слушать не стала. Вот и сиди теперь. Жила – как принцесса, а все кончилось – ничего даже на память не останется.

Марина вздохнула, поднялась, стала обходить владения дозором. Так, ничего, все чистенько. На столе – стопка тетрадок. Взглянула – проверенные. Отметки Арина ставила грамотно, честно. Она неплохая баба, Арина, если б только не обижать ее... В ванной – бельишко постиранное, новое, между прочим. Не такое роскошное, как там было, но симпатичное. В холодильнике еда какая-то, правда, немного – на день. Завтра придется в магазин выходить.

Марина хлопнула себя по лбу. Так, а деньги-то? Что у нее вообще есть? Как жить придется? В кошельке у Арины, то есть теперь опять в ее собственном, была какая-то мелочь, ее на обратную дорогу-то, на автобус с метро, еле хватило. Может, в ящиках где-то заныкано?

В шкафу под бельем не было ничего, а в письменном столе Марина нашла стодолларовую бумажку. Ну ничего, с этим можно немножко жить, если по-старому. Еще нашелся в шкафу замечательной красоты яркий платок – тоже явно Аринин, из той еще жизни. Марина усмехнулась – вот и память тебе, дуреха. Сжала платок в руке. На пальцах блеснули Аринины кольца. Марина плюхнулась снова на диван и заревела.

На следующий день Марина в школу не пошла. Сил не было. Арина сказала им там, что больна, вот и пусть. Она тоже больна. Сейчас двадцать шестое, через день выходной, а там почти сразу каникулы. А потом поглядим. За это время она уж попривыкнет, впряжется опять в старую лямку. Немного волновало, где раздобыть бюллетень за пропущенные дни, но Марина решила наплевать на эту проблему. Ну и не будет бюллетеня, пусть директриса ее хоть уволит, может, так даже лучше. Хотя не уволит, конечно, где она кого на такие деньги найдет, да еще в середине года.

А может, правда, уйти из школы? Пойти в домработницы, вот как Наташа. Если хозяева попадутся не злые, очень даже неплохо можно жить. Квартира хорошая, мебель красивая, не уборка, а одно удовольствие. И готовить на такой кухне – радость. Продукты – чудо, тишина, покой. И зарплата, небось, побольше школьной-то. Да только кто ее взял в эти домработницы, у нее ни рекомендаций, ничего. И опыта работы никакого.

Марина, так и не вставая, валялась на диване, пила в постели чай и смотрела утренний сериал под свои унылые мысли. Резко зазвонил телефон. Дернувшись от неожиданности, Марина схватила трубку.

– Марина Михайловна, – раздался суровый голос. – Как вы себя чувствуете?

Звонила завучиха из школы. Марина даже не сразу ее узнала. Не в привычках школьного начальства было справляться о здоровье больных учителей. Впрочем, Марина не успела даже толком удивиться, как ситуация разъяснилась.

– У вас в десятом классе полугодовые не выставлены, – проскрипела завуч. – Так, и в седьмом тоже. У вас ни в одном классе дети не аттестованы, Марина Михайловна, а вы заболели. Сможете сами прийти проставить отметки, или я кого-нибудь к вам с журналами пришлю?

– Да нет, я лучше зайду. Сейчас, только таблетку выпью.

Тащиться в школу, конечно, не хотелось, но и видеть кого-нибудь у себя дома тоже было невмоготу. Прийти с журналом наверняка вызовется по дружбе Нина. Придется поить ее чаем и обсуждать очередной маразм директрисы. Нина, конечно, хорошая баба, Марина с ней дружила, но трепаться о школьной жизни не было сил. Лучше уж сходить, отмучиться быстренько.

Марина сползла с дивана, полезла в шкаф, вытащила свой школьный костюмчик. Когда покупала пару лет назад, думала – вполне прилично, даже элегантно. Сейчас костюм показался ей унылой рабочей одеждой, хуже, чем у продавщиц в магазине. Интересно, как в нем ходила избалованная Арина? А может, она и не в нем ходила. Интересно только, в чем же тогда?

– Пойду в брюках, – решила Марина. – В конце концов, я на больничном.

Школа встретила ее унылой тишиной. Уроки. Марина, не снимая пальто и прикрыв лицо шарфом – пусть думают, что для профилактики, зашла в учительскую. На столе у окна, не ошибешься, лежала стопка ее журналов. Выставляя оценки, Марина отметила, что Арина многих учеников оценивала выше, чем она сама, так что за вторую четверть успеваемость во всех трех классах вполне заметно повысилась. Особенно это проявилось в десятом. Марина этот класс не любила. «Подлизывалась она к ним, что ли? – подумалось ей, но тут же вспомнились проверенные Ариной тетрадки. – Хотя вроде нет, в тетрадках она честно все ставила. Неужели у нее и тут лучше получилось? Кстати, тетрадки-то я могла бы и с собой захватить, балда». Закончив с отметками, Марина снова сложила журналы в стопку и стала ждать завуча – отчитаться о проделанной работе. Та вошла в учительскую вместе со звонком. Сурово кивнула Марине, словно отпуская ее. «А могла бы, между прочим, спасибо сказать, все-таки человек больной пришел отметки выставлять. Уйду я отсюда, точно уйду», – думала Марина, спускаясь со школьного крыльца.