Обман

— Только попробуй еще раз назвать меня бабником, — выдвигаю встречные условия.

— Бабник! — зло щурясь, выкрикивает она.

И я обескураживаю ее пазухой. Просто стою и ничего не делаю. Улыбаюсь во весь рот, словно она только что меня похвалила, а когда Молька начинает щуриться, быстро обхожу стол и успеваю перехватить обе ее руки, когда она пытается защитить свое личное пространство от моего вторжения.

— Ты что делаешь? — Ее злость быстро сменяется паникой, стоит подтолкнуть Мольку к столу.

Нагло ухмыляюсь и, усаживая Веру задницей на столешницу повторяю за ней:

— Я называю это «профилактической установкой мозгов».

Любой мужчина, когда получает собственный отдельный кабинет, мечтает о том, что когда-нибудь, прямо на вот этом рабочем столе, у него случится крутой быстрый секс с роскошной и на все согласной женщиной. Он думает об этом почти каждый раз, когда в завалах бумаги разных отчетов намечается просвет полированной или покрытой лаком древесины. Думает о том, будет мифическая красотка лежать или сидеть, или просто упрется ладонями в стол, призывно отклячив задницу.

Я — не исключение.

И секс в кабинете у меня был. Много раз. В таких позах, что об этом даже порно не каждый отважиться снять. Все мои сексуальные фантазии осуществились с избытком.

Но с Молькой все равно какая-то мистика, потому что с ней у меня каждый раз — как первый. И даже несмотря на каменный стояк и реально трещащие по швам трусы, я конкретно очкую, когда двигаю ее роскошный задок дальше, «вглубь» стола, вынуждая развести ноги на максимальную ширину, иначе мне просто не притиснуться к манящей развилке.

— Червинский, если ты прямо сейчас не остановишься…

Я сглатываю, уговаривая себя не обращать внимания на совсем не игривый тон ее голоса.

Это же притворщица Молька: она несколько лет успешно дурачила меня, прикидываясь страшилищем, так что я не поведусь на смену интонации. Даже если она звучит весьма правдоподобно. До такой степени правдоподобно, что мои яйца обретают способность телепатической передачи мыслей и настоятельно требуют не повторять прошлый подвиг и держать их подальше от острых колен ненормальной козочки.

— Марик, я же не шучу, — еще на полтона понижает голос Вера, но я решительно и бесповоротно проталкиваю бедра между ее ног.

И почти готов к тому, что через секунду два острых каблука гвоздями впиваются мне в лодыжки. Пока отчаянно жую нижнюю губу, сдерживая болезненный вопль, моя адская козочка «крайне удивленно» вскидывает брови и явно раздумала бежать, потому что как раз примерятся ладонями к столешнице, опираясь назад ровно под таким углом, чтобы с высоты моего роста открывался самый лучший вид на ее грудь. С тугими сосками, которые бесстыже торчат под тканью маленькими косточками.

Жертва вдруг поняла, что Хищник не то, чтобы очень клыкастый и можно попытаться загрызть его на его же территории — вот как называется это взгляд. И вряд ли я когда-нибудь придумаю более короткое определение.

Если каждое наше занятие любовью будет сопровождаться такими фейерверками, мое либидо будет живо до ста лет!

Но шутки в сторону, Марик. Пока показать этой засранке, кто в доме хозяин, потому что она, судя по триумфальной ухмылке, решила, что секс будет только после ее «хочу» и так, как ей захочется.

Хрен там плавал.

Я нарочно провожу языком по нижней губе, на которой у меня конкретная рана от зубов.

Завтра заставлю целовать меня целый день, буду корчить грустные рожи и требовать обезболивающее. А сегодня, пожалуй, начну с рубашки. Точнее, с галстука.

— Червинский, ты совсем двинулся? — уже не так смело спрашивает Вера, наблюдая за тем, как мои пальцы распутывают узел галстука. — В приемной сидит твоя секретарша.

— Она умница и не ломится в кабинет без приглашения, если знает, что я не один.

На самом деле — пару раз ворвалась, и получила за это «на орехи», так что теперь, я уверен, от греха подальше просто тихой сапой сбежит пораньше, тем более, время как раз подходящее.

— Я тебя не хочу, — очень смело заявляет Молька, стараясь на смотреть на пальцы, которыми я нарочно медленно выталкиваю пуговицы из петель рубашки.

От ворота вниз, по одной, даже не трудясь раздвинуть полы, потому что сегодня на мне белый шелк, а загар с поездки на острова приобрел именно тот оттенок, который заставит Мольку хотеть облизать меня с ног до головы.

Ну и что, что позерствую?

Хочу видеть, как упрямая коза снимет маску пофигизма и вопьется в меня взглядом. А потом хорошо бы и губами. Ниже пояса.

— Если ты не прекратишь раздеваться… — Голос Мольки срывается, она сглатывает и пробует повторить предложение с начала, но на этот раз не может одолеть даже первое слово.

— Ты меня зацелуешь до смерти? — предполагаю я, расправляясь с последней пуговицей.

Лениво вынимаю полы рубашки из-под ремня, и снова кривлюсь, потому что Вера еще сильнее вжимает каблуки мне в ноги. — Копытца убери, козочка, а то придется найти твоим ногам более подходящее место.

Она фыркает, сверкает темным взглядом.

Понятия не имею, что за каверзу задумал ее гениальный мозг, но точно что-то покруче моего недо-стриптиза.

Вера тянется навстречу, хватко сжимает в кулаке ткань рубашки и ведет каблуком вверх по моей ноге, пока я не чувствую острый угол где-то почти возле задницы. Она нажимает сильнее, вынуждая толкнуться бедрами у нее между ног. Такая горячая, порочная и каким-то непостижимым образом совершенно невинная. Словно танцующая стриптиз монашка!

Обувь медленно падает на пол, но расслабиться мне не удается, потому что через секунду Вера валится спиной на столешницу, ерзая задницей так, словно под ней шипи раскаленная сковорода. А мне достается роль зрителя, пока она приспускает платье с плеч.

В гробовой тишине тихим шелестом ткань ползет ниже и ниже, пока ореолы сосков темно-коричневого цвета не проступают наружу призывными полумесяцами.

У меня нервы плавятся, а ей хоть бы что — лежит словно на нудистском пляже, и вместо того, чтобы окончательно избавиться от одежды, вдруг сует в рот большой палец, и улыбается совершенно сладкой ухмылкой. Остатки моего разума растягивают большой транспарант с лозунгом: «Трахни ее или умри!»