Обманщица

— Дети, поздоровайтесь с мистером Мейджорсом.

Они хором пожелали доброго вечера.

— Идите домой, — коротко приказал Люк.

Глядя, как напряженно он стоит в дверях, Коди почувствовала, что он как-то изменился. От него пахло виски. Опасность общения с пьяными была ей хорошо известна.

— Мы просто спели несколько песенок, которые я помню с детства, — заговорила она, надеясь отвлечь его, сама толком не зная от чего.

— На сегодня с пением покончено, — сказал он. Ему хотелось остаться с ней наедине. Хотелось обнимать ее, трогать, целовать, выпустить на волю женщину из плоти и крови, которую она скрывала под обликом старой девы.

Дети посмотрели на Коди, но она лишь улыбнулась, не разжимая губ.

— Думаю, вам пора. Увидимся завтра утром.

— А вы снова так оденетесь? — захихикали Чика и Рафаэль.

— Нет, я надену свое платье. — Она посмеялась вместе с ними. — А теперь спокойной ночи.

Они быстренько обняли ее и выбежали из хижины, оставив наедине с Люком.

— Вам стоило присоединиться к нам. Может быть, вам бы это понравилось, — проговорила она, нервничая больше, чем за все предыдущее время с ним. Когда она выступала в роли сестры Мэри в платье под горло и с Библией в руках, справиться с Мейджорсом ей ничего не стоило. Но как обращаться с Люком в облике обычной женщины, она не знала.

— Вообще-то в пении я не слишком преуспел.

— А в чем вы преуспели? — Она намеренно старалась перевести разговор на другую тему.

— Смотря кого вы об этом спросите. — Криво усмехаясь, он подошел к ней почти вплотную.

Коди пришлось закинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Глаза его горели незнакомым светом, и она поняла, в какой щекотливой ситуации оказалась.

— Если хотите, я постираю вашу рубашку, — поспешно предложила она.

Не сводя с нее глаз, Люк начал расстегивать пуговицы, открывая ее взору свою мощную грудь. Коди попыталась отвести взгляд, но он, казалось, занял собой все обозримое пространство.

— Спасибо. Она этого давно требует.

— А коли захотите умыться, там в тазу осталась чистая вода.

Он скинул с себя рубашку и, швырнув ее на кровать, направился к тазу.

— Я прямо сейчас и займусь стиркой, — проговорила она, решив про себя сбежать к ручью и побыть там, пока он не уснет.

— Нет, оставайтесь на месте. Постирать сможете завтра утром.

— Но что же вы тогда наденете?

— Что-нибудь. Не важно. Я не хочу, чтобы вы сейчас выходили наружу. — Где-то снаружи бродил Салли.

Однако Коди не знала этого и не на шутку разозлилась.

— Почему же. Я быстро все выстираю, и тогда к утру белье высохнет.

Люк обернулся и крепко схватил ее за руку. От этого прикосновения оба вздрогнули.

— Я велел тебе стоять, где стоишь. — И тон, и взгляд были угрожающими.

Коди инстинктивно поняла, что в нем говорит открытое жадное желание, и замерла, не зная, как быть. Люк хотел ее. Одновременно со страхом в ее женском сердце пробудилась какая-то особая гордость. Она ему нравилась! И еще этот его взгляд… он вызвал в ней ответный голод. Коди знала, что должна отодвинуться подальше, но не могла шевельнуться. Его прикосновение обжигало ей руку, но она только смотрела ему в глаза, зачарованная его силой и красотой.

— Я… — Она попыталась заговорить, сказать что-то, что бы вернуло их к действительности… Но не находила слов, а Люк тем временем медленно притягивал ее к себе.

Он не остановился, даже когда они приблизились на расстояние вздоха. Так же, без единого слова, он поцеловал ее и ощутил, что она задрожала. Сжимая ее в объятиях, Люк чувствовал, как бешено бьется ее сердце. Поцелуй был сначала нежным и легким, но она отозвалась милым тихим постаныванием, и он не выдержал, стиснул ее в объятиях, свирепо завладел ее ртом, наслаждаясь дивной сладостью, смакуя каждый трепет, показывая, как же сильно он ее хочет.

Коди потонула в ярости его натиска. Она давно поняла, что ее очень тянет к нему, но и вообразить не могла всей неукротимой силы этого влечения. Лишившись защиты своего закрытого платья и Библии, она оказалась совершенно беспомощной перед его сокрушительной мужской силой.

Коди наслаждалась ею.

Сцепив руки у него на шее, она всем телом прильнула к нему. Ослабевшие колени подгибались, не в силах выдержать эту чувственную атаку.

Его губы скользнули вниз, обследуя ее шею, большая ладонь проникла под свободную рубашку и обхватила голую грудь. Коди напряглась. Ее словно прошило молнией. Это ощущение и возбуждало, и пугало. Никогда ни один мужчина не делал с ней такого.

— Нет! — Она попыталась вырваться, но сильные мужские руки крепко держали ее.

— Тише, милая, — бормотал Люк. Он снова нашел ее губы, его поцелуй просил и уговаривал, а рука по-прежнему лежала на груди, лаская ее нежную упругую тяжесть и острую отвердевшую вершинку.

Коди вся дрожала. Она была перепугана до смерти, и в то же время ей хотелось узнать, что будет дальше.

Его прикосновение несло блаженство. Внезапной вспышкой пришло отрезвление. Это же бандит! Один Бог знает, что за ужасы он натворил в своей жизни. Ей надо брать его на мушку, а не целоваться, совершенно потеряв голову!

Отвращение к себе затопило Коди: она забыла, зачем здесь находится. Она же Коди Джеймсон — охотница за преступниками. Она здесь, чтобы выполнить свою работу. Она готова многое отдать, лишь бы поймать добычу, но не все! Спать с Люком Мейджорсом в сделку не входило. От злости на собственную слабость ее буквально передернуло. Резким движением она вырвалась из его рук.

— Ты можешь силой заставить меня подчиниться, но знай: по доброй воле я к тебе не приду. — И она попятилась к постели.

Тяжело дыша, Люк смотрел на нее. Огненное облако волос, грудь, прерывисто вздымающаяся под тонкой рубашкой, восхитительные зеленые глаза, страстная речь… Она была прекрасна, и тело его ныло от желания соединиться с нею. Он шагнул вперед, протягивая к ней руки, и в этот миг увидел, почему она пятилась к постели. Рука ее уже легла на… Библию.

Он застыл на месте.

Библия! Ее Библия. Она же была сестрой Мэри. Она призывала в проповедях к добродетели, а не к греху и похоти. Она пела псалмы и духовные гимны, молилась вместе с женщинами и детьми. Она была прямой и честной. И она была девственницей.

В ту же минуту вся его страсть ушла, исчезла, как не бывало. Жар бурного порыва остыл, а вместо него нахлынуло отвращение к себе. Если бы он довел свое намерение до конца, то совершил бы именно то, в чем она его обвиняла. Это было бы насилие. Он вынудил бы ее пойти против совести и всех моральных принципов. Он подчинил бы ее своей воле, занявшись с ней любовью.

А потом, после всего, он возненавидел бы сам себя.

Молнией сверкнула отрезвляюще жестокая мысль. Он подумал: не стал ли он таким же, как и все эти бандиты?