Обманщик

– Реб Аарон, вы говорите как человек интеллигентный, но нельзя отходить от источника, а источник – это Тора, Гемара, Шулхан-Арух. Без веры в единого Бога иудейства быть не может. Я пришел сюда не без причины. Провел ужасную ночь, да не случись такого с вами. Я думал, не дай бог, настал мой конец. Я потерял все – жену, детей. Они ни гроша не стоят. Портят свое наследие. И вдруг я подумал о вас. Мне хочется что-нибудь для вас сделать. Помочь всем, чем могу. Коль скоро вы желаете быть иудеем и надеваете филактерии, давайте будем истинными иудеями без всякой софистики, без всякой философии. Я намерен учредить ешиву и хочу, чтобы вы помогли мне. Может быть, зря я так говорю, но я думаю завещать вам большую долю моего состояния. Не желаю, чтобы обманщики разбазарили его.

Аарон Дейхес прикусил губу.

– Я ненамного моложе вас. Вы наверняка переживете меня.

– Отчего вы так говорите? Вы человек молодой.

– Не столь уж и молодой. Я наделал трагических ошибок. Прежде я не говорил об этом, но мой сын – нацист. Мать поклялась перед судом, что он не мой сын, только вот это ложь. Он похож на меня и на мою мать, да почиет она с миром. Вероятно, она сказала так, чтобы спасти себя и его. Но что знает мальчик? Наверно, хороводится с гитлеровскими хулиганами да распевает «Хорста Весселя». А может, служит в армии, истребляет польских евреев.

– Это не ваша вина, реб Аарон.

– А чья же? Я сбежал от евреев, хотел быть европейцем. Меня привлекали сильные. Теперь я вернулся к иудейству, но не могу обрести прежнюю веру, что каждое слово Шулхан-Арух – абсолютная истина. Я сформулировал собственное иудейство. Чем я помогу вам с ешивой? Такому, как я, надо жить в одиночестве.

– Как долго можно жить в одиночестве?

– Пока не умрешь.

– Не дело это. Вы большой художник. И лучшие годы у вас еще впереди. У иудеев нет монахов. Тора есть «Тора жизни, чтобы жить с нею, а не умирать». Так гласит Гемара. Вам нужно жениться и вернуться к работе. Закон, конечно, запрещает вырезать образы, но нынешнее идолопоклонство не таково, как в старину. Нынешнее идолопоклонство состоит из идей – фашизма, коммунизма и прочих подобных безумств. Резные херувимы были и в Святом Храме.

– Да, но что-то во мне иссякло. Я утратил все амбиции. Чтобы создавать искусство, нужно сохранить иллюзии. Моих бывших коллег по-прежнему вдохновляют ревю, картинка в газете, деньги. А я полностью избавился от подобных желаний. Эта вот комната прекрасно мне подходит. Я не променяю ее на дворец. Дважды в день я ем картошку с молоком, или овсянку с молоком, или хлеб с оливковым маслом. Скажи я вам, каковы мои расходы, вы бы не поверили.

– Вы еще не старик. Неужели вам не нужна женщина?

Аарон Дейхес покраснел, затем резко побледнел.

– Временами. Но не слишком часто. Какая женщина захочет разделить мою жизнь? И что я ей скажу? Сижу здесь один и вполне доволен, что никому не причиняю вреда. Женщина хочет детей, а я не желаю множить поколения. Они вырастают чуждыми своего наследия. Даже не пытаются понять, почему Гитлер их презирает. Для многих из них Сталин – достославный вождь. А я пройду по жизни своим путем – так или иначе.

– Вы глубоко меня разочаровали, ох как глубоко. Я и сам сломленный человек. Ведь уже привык к Минне. Вам нужен кто-то, кто будет вас ждать дома. Я хочу вернуться к еврейству, но и от него слишком отдалился. Не могу целый день сидеть над священной книгой.

– Вы разведетесь с Минной и женитесь снова.

– На ком? Я думал уехать в Эрец-Исраэль, но возможно ли это сейчас? Гитлер и на них вострит когти. Хочет вырвать все с корнем. Что мне сделать для вас, реб Аарон?

– Благодарю вас. Ничего. Совершенно ничего.

– Тут есть комитет по спасению евреев, но я не знаю, что они делают с деньгами. Кто-то говорил мне, что… нет, лучше не стану повторять. Они солидные люди, только целиком и полностью ориентированы на деньги. И в Америке их потребности невероятно возросли. Это партия, такая же, как любая другая. У них есть бюджет, и он постоянно растет. Приходишь в этакую организацию и видишь девиц с накрашенными красными ногтями, курящих сигареты и печатающих на машинке. Все это нужно, однако ж ничуть не похоже на давнюю благотворительность или на вспомоществование заключенным. Сама контора требует огромных расходов, а на нуждающихся денег не остается. Вот такова Америка.

– Таков весь мир. Да и на небесах, возможно, обстоит так же, – сказал Аарон Дейхес. – Там своя бюрократия. В Гемаре сказано, что каждая травинка имеет своего ангела. Каждый ангел облечен своей особой ответственностью. Каббала постоянно твердит об этом. У Гитлера есть ангел-хранитель, и у Сталина тоже. Борьба за существование идет не только здесь, внизу, но и в других мирах. Гемара упоминает также о борьбе Иакова с ангелом Исава.

Моррис Калишер потер щетину на подбородке.

– И где тут справедливость?

4

Уже занимался рассвет, когда Герц Минскер наконец уснул. Все осталось позади: неистовые речи, сумасбродные посулы, торжественные обеты. Матрас был провалившийся, с торчащими пружинами и ямой посредине. Гостиничный номер провонял краской и инсектицидом от клопов. Минна еще что-то бормотала, но Герц не слушал. Спиной он чувствовал ее влажную грудь. Хотел попросить ее отодвинуться и понимал, что это невозможно.

Герц заснул, и сны накинулись на него как саранча. Разбудил его хриплый рев грузовика. Вибрировал внутри, дребезжал, будто в смертных муках. Солнце уже встало, бросая пятна на стену, на обшарпанное кресло с вытертой обивкой, на дешевый диван. Окно выходило на пожарную лестницу. Минна застонала во сне. В ванной капал кран. Герц снова закрыл глаза.

Он опять задремал, и ему снилось, что он пишет эссе: «Если бы человек знал, что бессмертен, он бы не следил за своим здоровьем, и природе пришлось бы слишком часто заменять тела. К животным природа была щедрее, потому что их мозг менее сложен, нежели человеческий. Чем сложнее нервная система, тем скупее природа, и скупость ее есть страх смерти. Самоубийцам понятен этот обман природы. Ее леность, ее стремление к массовому производству. Природа – транжира и денди, который выбрасывает костюм, едва на нем появляется пятнышко или отрывается пуговица. Ипохондрик – скряга, который…» Герц хотел писать дальше, но в автоматической ручке кончились чернила. Лист бумаги был сплошь в помарках. Ручка гнулась, как резина. «Саботаж, чистый саботаж, – сказал во сне Герц. – Всемирный Портной не желает видеть Свои стежки. Затевает войну против меня. Я слишком отчетливо вижу его разгильдяйство. Мне остается одно – бежать в Америку».

Проснулся Герц смеясь: какое отношение шмита, субботний год^[38], имеет к горе Синай? Как поможет Америка? Гемара права: «Нет снов без нелепостей». Немного погодя Герц забыл весь сон. Остался лишь образ листа бумаги, испещренного помарками.

«Который час?» – подумал он. Посмотрел на наручные часы – без десяти пять. Минна похрапывала. Нью-Йорк уже пробуждался. Лязгали и грохотали мусорные баки, кричал мусорщик. «Вчерашний день – мусор, – сказал себе Герц. – Где-то во Вселенной есть мусорная куча, куда свалены все вчерашние дни».

Ему не хотелось ни засыпать, ни вставать в такую рань. Ладонями он скользнул по телу Минны, словно мясник, оглаживающий быка на предмет жира. Минна ненадолго перестала храпеть, сонно прислушиваясь к тому, что он делает. Потом опять крепко уснула.

«Люди не спят, а только притворяются, – подумал Герц. – Вроде как под гипнозом».

Он вспомнил о своих рукописях. Надо вернуться домой и забрать вещи. И с Броней надо поговорить. Но что он ей скажет? Содеянному нет оправдания. С любой точки зрения Герц – негодяй. «Ладно, надо вздремнуть, – решил он. Закрыл глаза и неожиданно подумал: – А вдруг можно и умереть притворно? Якобы живешь и якобы умираешь. Якобы любишь. Все творение, похоже, не более чем игра – пузырь, надутый ребенком-гигантом, готовый лопнуть через несколько миллиардов лет, которые для Него, для Небесного Джокера, всего лишь считаные секунды. Весь космос состоит из таких мыльных пузырей».