Обманутые счастьем

Кабинет его находился на втором этаже нового кирпичного дома. Поднимаясь по широкой лестнице, Асинкрит Асинкритович мурлыкал под нос «Боже царя храни», что показывало прекрасное расположение духа. Через несколько минут он пригласил к себе чиновника, отвечающего за процесс переселения крестьян в губернию. Сам он постоянно следил, как огромная территория от северных таёжных земель, до Алтайских гор и степей с прихватом киргизских суходолов по левобережью верховья Иртыша, постепенно наполнялась людом и обживалась. Вопросов и проблем возникает множество. Важно вовремя их решить.

К нему на доклад спешил чиновник и, отрешившись от умиротворяющего посещения училища, губернатор стал внимательно слушать своего добропорядочного и уже немолодого подчиненного, в ладном однотонном сюртуке. Доклад о заселении крестьянами их губернии по существу венчал год, поскольку в зиму мало кто отваживался покинуть родной дом на неизвестность.

Ломачевский не любил тягучую канву докладов и предпочитал вести беседу.

– Вы можете назвать точную цифру переселившихся в этом году на земли губернии?

– Прибыло и осело в нашей губернии чуть более ста тысяч едоков мужского пола.

– Если брать в среднем семью из четырех-пяти человек, к нам прибыло почти полмиллиона душ. Как же они обустроились, каково питание? У вас есть подробности? – живо интересовался губернатор.

– Да, ваше высокопревосходительство. Многие хозяйства крепко встают на ноги, обеспечивают себя хлебом, мясом, маслом, а излишки продают. Покажу характерный пример. Нынче весной в волость Зубково, примерно сто пятьдесят верст западнее Новониколаевска, прибыли семьи Нестарко из Черниговской губернии и Белянина из Тамбовщины со средним достатком до семидесяти рублей на человека. Их проход длился почти два месяца. Шли вместе от Волги на трёх подводах с женами и четырьмя малолетками. Везли скарб, орудия. В дороге поиздержались, но на месте быстро получили путевые, ссуду на хозяйственные нужды и обсеменение полей, земельные наделы и усадьбу. Освоились, успели вспахать клин под зерновые и взяли урожай. Просят следующую ссуду на приобретение дойных коров. Волость пока выдать её не может.

– Таких домовитых крестьян надобно всесторонне поддерживать!

– Вот прошения от нескольких волостных старшин с просьбой пополнить казну для выдачи дополнительных ссуд.

– Да, но и губернская казна отощала! Однако просьбу старшин – удовлетворить.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Как говорится, по сусекам поскребём.

– Поскребите, голубчик, поскребите! Я собираюсь, его высочеству, мы с ним приятели, челобитную отправить об увеличении ссудной казны переселенцам. На эти нужды направим волостные сборы и подати. Как они – растут?

– Да, и заметно от крепких хозяйств после истечения льготы, подобно тем, что привёл в примере.

– Хорошо. Каковы же проблемы на сегодня? – губернатор встал, прошёлся по кабинету, – у меня сегодня радужное настроение от посещения училища, вы знаете. Но пусть оно не мешает вам высказать проблемы. Обнаруженные и решенные недостатки, голубчик, вы знаете, бодрят.

– Проблемы есть с перевозками переселенцев как по рекам, так и по железной дороге. Не хватает барж, вагонов. На станциях и пристанях люди ждут посадки неделями. Скученность всюду огромная, люди мало получают горячей пищи, медицинская и санитарная помощь слабая. Люди болеют и некоторые умирают.

– У вас есть точные данные? – нахмурился Ломачевский. – И как мы можем влиять в пределах наших земель?

Чиновник замялся, не решаясь произнести роковые цифры. Губернатор вернулся в своё кресло, пытливо уставился в лицо собеседнику.

– Вы не решаетесь? – довольно строго произнес Ломачевский.

– Нашей вины в том не вижу, но мы можем внести посильную лепту: командировать на поезда группу врачей, на наших станциях обеспечить людей горячей водой и пищей, сократить стоянки поездов. Это снизит смертность, которая в среднем за год по всем губерниям Сибири и Дальнего востока близка к полутысяче человек.

– Составьте конкретные предложения, заготовьте письмо на высочайшее имя с проблемами и их решением, да ко мне на подпись.

Чиновник, откланявшись, удалился, ломая голову, где же взять средства?

В конце снежного ноября, потеряв надежды на получение дополнительной ссуды, на усадьбу Евграфа прибыл посыльный. Цепной пес оповёстил о госте звонким лаем. Веселые глаза человека в добротном овчинном кожухе говорили о хороших вестях.

– Нестарко и Белянин – прошу явиться к старшине, – бодро сказал он Евграфу выскочившему на лай пса во двор.

– Какая нужда? – полюбопытствовал Евграф.

– Придёшь – узнаешь. Впрочем, с вас магарыч причитается за добрые вести.

– Проходь в хату, угощу хлебной самогонной водкой.

– На службе не пью, – стал отказываться посыльный.

– Был бы флакон или фляжка, я б тебе налил чекушку.

– За флаконом дело не станет, вот он, – посыльный вынул из правого кармана полушубка плоскую скляницу, – ровно чекушка входит.

– Ай, да запасливый! – восхитился Евграф, принимая от посыльного сосуд.

– Я по нужде. Вот-вот затрещат морозы и мне бегать по селу без сугрева не можно.

– А говоришь, на службе не пьёшь.

– Сто граммов в морозец – разве выпивка?!

– Веселый ты, парубок! – Евграф скрылся в хате и через пару минут вышел одетый в ватник, ушанку, валенки и подал флакон посыльному.

– С нами поедешь, или у тебя дела есть?

– С вами.

– Тогда жди, запрягу Гнедого. Белянина покличу.

– Запрягай, я к нему добегу.

У хаты Белянина произошла точно такая же картина после короткого разговора. Только посыльный вынул фляжку из левого кармана, передал Степану. Гнедой был запряжен в сани, приятели с посыльным попадали на розвальни, застоявшийся и сытый мерин взял с места рысью по заснеженной мало езженой дороге под веселый говор седоков.

Двор волостной управы очищен от снега. У крыльца оживление. Кроме Евграфа и Степана тут уже колготились два незнакомых в собачьих треухах мужика и Серафим Куценко. Поджидали с обеда старшину Волоскова.

– По какому случаю притопал, Серафим? – спросил Евграф, пожимая его мозолистую руку.

– Вот Алёшка посыльной прибёг, приказал к старшине явиться. А вы со Степаном шо?

– И ничего не сказал тебе?

– Нет.

– И нам, чертяка, смолчал. Как вы там с Глафирой поживаете? Не померзли?

– Завернулись в солому по вашему примеру, тепло в хате держится долго.

– Глафира, небось, тебя борщом да пирогами закормила? Гляжу, был сер лицом, как у волка шерсть, теперь порозовело, и сам погрузнел за этот месяц, глаза блестят, как на масленицу, – неуёмно балагурил Евграф, – вот что значит жинка для мужика! И душа спокойна и тело в холе.

– Да уж, как водится, – засмущался Серафим, пряча улыбку в смоляных усах. От него несло сытостью и женской ухоженностью, свежей одеждой, как и от приятелей, – спасибо тебе и Степану.