Обналичка и другие операции

На вопрос следователя, как же он забыл такого колоритного посетителя, Мондровский с улыбкой сказал: «Да, вот, забыл. А сейчас вспомнил во всех подробностях».

На вопрос следователя, подтверждает ли Кувезенков слова Мондровского, Кувезенков ответил: «Директор ЧОПа не так сказал, он сказал: «Тебе постоянно будет тяжело у нас работать. А вот случится разовая работа, сделал за день, получил деньги, и — домой, возьмешься?» Я сказал, что с аккордной оплатой мы всегда согласны. А все остальное так, как он сказал. Только про «спереть» я пошутил. Что в охранном предприятии возьмешь?»

Кувезенкова увели, и следователь продолжил допрос Мондровского. На вопрос, кого он заносил в папку «Одноразовые» в своем рабочем компьютере, Мондровский ответил: «Он же вам сказал, кого. Кто для постоянной работы не подходит, а так, отвезти, например, документы, когда сотрудники все заняты…» На вопрос, были ли в этой папке сведения о Кувезенкове, Мондровский ответил отрицательно. «Сведения были, но вы их стерли за два дня до покушения на Калмыкова, это определили наши специалисты», — сказал следователь. «Какого покушения! — закричал Мондровский. — Просматривал папки, не вспомнил, кто это такой, и стер! Только сейчас его вспомнил…»

Мондровский нервничал, и следователь решил, что можно рискнуть. Он задал вопрос: «Знаете ли вы Ардальона Борисовича Передонова?» Мондровский явно разволновался. «Мотоциклист» хвастался перед ним шикарным «документом для лохов». Мондровский тогда сказал ему, что имечко надо бы попроще, а тот ответил, что к большим людям с заковыристыми именами больше уважения. Следователю Мондровский ответил: «Такого человека не знаю». Следователь сообщил Мондровскому, что ему предстоит еще одна очная ставка и потянулся к телефону, как будто для того, чтобы вызвать «Мотоциклиста» на очную ставку. Но телефон сам зазвонил. Следователь почтительно выслушал говорившего и сказал: «Все, заканчиваю, сейчас буду!» Затем сказал Мондровскому, складывая документы: «Мы сейчас прервемся, продолжим завтра. Придет мой помощник — подпишите свои показания. Хочу вам сказать, что вы мешаете вести следствие. А раз так, то и мне нечего вас выгораживать. Шемаханов вас не просил стрелять, только поручил собрать информацию о генерале Калмыкове. Значит, вы совершили покушение по собственной инициативе. Мотивы преступления поищем. Ну, например, ненависть к взяточникам, а Калмыкова вам охарактеризовали, как крупного взяточника. Вы узнали, каким маршрутом он ездит, на какой машине, и захотелось вам его застрелить, побороться с коррупцией. «Мотоциклиста Передонова» не знаете, значит, он приснился этому дурачку Кувезенкову. А нам, что Ардальон Передонов, что майор Пронин, все едино. Это — имена литературных персонажей. Кого вы Кувезенкову сказали назвать, того он и назвал. Искать такого человека глупо, Передонов реально не существует. А, на самом деле, вы сами все организовали. Вы — инициатор, вы — и организатор».

Пришел помощник, и следователь спешно удалился. Мондровский провел в камере бессонную ночь. Хоть он и догадался, что «Мотоциклист» не найден, следователь блефует, но, тем не менее, решил кое в чем признаться.

На следующем допросе Мондровский сообщил имя «Мотоциклиста» и сознался, что это он предложил ему Кувезенкова в качестве помощника. Мондровский сознался также, что от Шемаханова получил заказ стрелять в машину Калмыкова, чтобы его испугать, чтобы он без взятки подписал документы.

Стали искать Алексея Федоровича и «Мотоциклиста». Искали преступников, которых следует наказать, никаких полезных сведений они дать уже не могли, все было ясно.

Мондровский и Кувезенков скучали в своих камерах без допросов. Шемаханова допрашивали по два раза в день.

На вопрос следователя, кто сообщил ему, в какой больнице лежит раненый генерал Калмыков, и кто передал Калмыкову в больницу письмо с угрозой убить сына, Шемаханов ответил, что ничего об этом не знает. Тогда следователь пригрозил ему, что начнут допрашивать врачей. Привезут в больницу Шемаханова, займут кабинет и начнут в этот кабинет приглашать по одному врачей-земляков. Найдут и трепача, и «почтальона». После этого отделение будет опозорено, и его, скорей всего, разгонят.

Шемаханов начал торговаться. Договорились, что Шемаханов сообщает фамилию человека, который сказал ему про Калмыкова и передал письмо, а следственных действий в больнице проводиться не будет. Этому человеку скажут, чтобы уволился из больницы «по собственному желанию». Когда на этом договорились, следователь спросил: «А зачем вы Калмыкову смертью сына угрожали?» Шемаханов ответил: «Это я ошибся, честно признаю. Сердце горело, не мог терпеть! Хотел, чтобы Калмыков этот тоже мучился. Я больше трогать никого не собирался, клянусь!»

На вопрос следователя, кто поручил оказать силовое воздействие на уполномоченного правительства Калмыкова, Шемаханов твердо отвечал: «Никто! Он меня лично оскорбил! Это взяточник и негодяй!» Формулировка «оказать силовое воздействие» была найдена в результате спора. Шемаханов не соглашался на глагол «убить», а следователь не признавал глагола «испугать». «Что ж вы за свои деньги это сделали?» — спрашивал следователь. «Зачем за свои? Из сейфа взял!» — отвечал Шемаханов. «А отчитались бы как за эти деньги?» «Сказал бы, дал Калмыкову, чтобы зачет подписал. Хозяева знают: не подмажешь, не поедешь! Хозяевам все равно, испугался он или деньги взял, лишь бы дело было сделано». «И вам бы поверили?» «У нас людям верят! Это в Москве не верят! Расписку даешь, все равно не верят!» И так много раз. С этой позиции сдвинуть Шемаханова не удалось, чтобы найти настоящих заказчиков покушения, нужно было еще работать или согласиться с тем, что преступление совершено по заказу Шемаханова.

На одном из последних допросов следователь сказал Шемаханову: «Вы все время ведете себя так, как будто генерал Калмыков виноват перед вами и перед «Южным комбинатом». Хоть вы и преступили закон, и формально виноваты, но по сути считаете, что Калмыков заслуживает наказания, как бесчестный человек». «Да, правильно понимаете», — ответил Шемаханов. «Откуда вы знаете, что Калмыков задержал зачет?» — спросил следователь. «Хозяева так сказали. Им верный человек сообщил!» «Ваш «верный человек» — мошенник. Он себе большой процент комиссионных заложил, поэтому другая сторона отказалась от зачета, слишком мало им оставалось», — упрощенно объяснил ситуацию следователь. «Не верю этому!» — сказал Шемаханов. «Вот документы, — стал объяснять следователь. — Это — акт сверки между «Южным комбинатом» и тульским заводом, вашим первоначальным партнером. Вот — просьба аннулировать акт сверки, поданная через два дня после сдачи документов в уполномоченный банк. Вот — новый акт сверки между тульским заводом и кемеровским предприятием, составленный через месяц. Этот зачет прошел. И Калмыков документы завизировал». Шемаханов смотрел на документы, ничего не понимая. Следователь подождал и сказал: «Я вам дам в камеру копии документов. Можете до завтра их изучать».

На следующий допрос Шемаханов пришел небритый, осунувшийся, что называется, потерянный. На вопрос следователя, изучил ли он документы, Шемаханов с сильным кавказским акцентом, которого раньше не чувствовалось, и на «ты» попросил: «Еще раз расскажи!» Следователь снова воспроизвел восстановленную им цепь событий и добавил: «Калмыков не задерживал вашего зачета. Он вообще не знал о вашем предприятии. Вам отказали в приеме, потому что нечего было обсуждать, документов ваших у Калмыкова не было!» «Ах-ах-ах! Скажи только, где этот подлец?!» — Шемаханов спрашивал о посреднике, которого собирался разорвать собственными руками. Следователь ответил, что Алексей Федорович скрылся за границей, и его ищут.

В дальнейшем Шемаханов мог понадобиться следователю только в том случае, если бы высшее начальство не удовлетворилось им как заказчиком преступления и потребовало искать настоящих заказчиков среди хозяев комбината.

Если заказчиками преступления были руководители Шемаханова, то нужно было срочно выводить из-под возможного удара Калмыкова и его семью. На «Южный комбинат» от имени уполномоченного банка направили письмо, в котором сообщалось следующее. В результате проведенной проверки выяснилось, что документы на проведение зачета были сданы в уполномоченный банк такого-то числа, затем отозваны по просьбе тульского завода такого-то числа, поэтому в ведомство Калмыкова документы не направлялись. О факте отзыва документов «Южному комбинату» обязан был сообщить посредник, поставивший свою подпись на документах о прекращении зачета на основании доверенности, выданной директором «Южного комбината». К письму были приложены ксерокопии документов, подписанных Алексеем Федоровичем. О покушении и об уголовном деле в письме не было ни слова.

* * *

Артур Иванович отложил документ и задумался. «Третий раз сталкиваюсь с этим Алексеем Федоровичем. Первый раз он Артуру помог с обналичкой и пытался через него на Юрия Иннокентьевича выйти. Второй раз приезжал тоже к Артуру, хотел уже со мной контакт наладить, как сейчас говорят, получить инсайдерскую информацию о зачетах. А третий раз просто напакостил, схватил деньги и смотался. Что б ему было сказать этим деятелям с «Южного комбината», что зачет сорвался! Ведь не по его вине. Ну, вернул бы свой куш, что это у него, последние деньги, что ли? Скорей всего, найдут, засранца, правда, предъявить ему особенно нечего… Кто же все-таки меня «заказал»? Был бы серьезный заказчик, разузнал бы все заранее, не удовлетворился бы словами Алексея Федоровича. Возможно, действительно, все затеял этот московский абрек Шемаханов. И попал на двух идейных борцов с коррупцией Мондровского и «Мотоциклиста». Но как киллеру-то повезло: живой остался! Такому Кувезенкову все равно, где жить, дома у матери или в лагере. Работать не будет, инвалид ведь. Конечно питание не то, да еще блатные жить спокойно не дадут. Нет, не все равно, даже Кувезенкову дома лучше. Слава Богу, никого не убили! Федора на работу я устрою, чтобы был доволен. Да ему и по возрасту пора уже из водителей уходить… Как же никого из прохожих не задело-то! Какие же мерзавцы! Взяточников взялись отстреливать! Шофера ранили, случайных людей могли ранить или убить, да и взяточника-то не того им показали…»