Обнаженная натура

Глава 3 Мародеры

Утром следующего дня пили общий чай, ели общую снедь. Решено было идти с петицией к самым высшим властям, искать защиты и правды. Отправляясь в город, жали руки Родионову и Максу Ундеру, которые оставались дежурить и следить за событиями.

Дом таким образом остался почти пуст.

И события не заставили себя ждать. Часов в десять Родионов приметил неподалеку от дома троих незнакомцев, которые оглядывали дом и о чем-то оживленно совещались. Пашка взял лопату и вышел во двор. Незнакомцы, косо глянув на него, замолчали и убрались за угол соседнего кирпичного дома.

Пашка обошел поле боя — на месте ночной вылазки валялись оторванные грабителями доски, торчал в земле гвоздодер. Родионов подобрал трофей, прихватил и веник, забытый им накануне. Побродив вокруг, Пашка вернулся в настороженный полумрак дома.

— Ты подежурь тут, — сказал он Максу Ундеру — а я, пожалуй, в милицию схожу на всякий случай.

Ундер молча кивнул головой и отвернулся.

Неприятное предчувствие тронуло сердце Пашки, но, будто угадав ее колебания, Макс Ундер угрюмо успокоил:

— Ступай, ступай. Это не зазрительно. Я — могила.

И Родионов отправился в отделение. Он долго и сбивчиво растолковывал позевывающему сержанту суть дела, наконец сержант отмахнулся:

— Хрена ты мне тут навязался? Без тебя забот по уши. Бандитизм вон, зарплата копейки… Посиди, подожди майора, — он поднялся и поправил кобуру. — В ту дверь не заглядывай, — фольклорно добавил, выходя из помещения.

Пашка сел ждать майора. В глубине отделения, именно за той дверью, куда его просили не заглядывать, происходила какая-то мерная работа, словно разрубали мясо, смаху, с придыханием: «Гэк! Гэк!..» Пашка не усидел и приоткрыл кованую запретную дверь.

— Друг, спаси афганца! — прохрипел распяленный на полу здоровила. — Бей тревогу!..

На груди афганца посверкивали две круглых медали. Родионов, не размышляя, кинулся в схватку, был моментально сбит с ног и закован в наручники. Пару раз огрели дубинкой и его.

— Держись, афган! — крикнул Пашка, которого выволакивали из запретной комнаты, — Найдем правду.

На деревянной скамье у стены сидел тощий инвалид и равнодушно глядел на расправу, придерживая рукой авоську с пустыми бутылками.

Часа через три появился вежливый майор, вызволил Родионова из камеры.

— Что ж они, палачи, — жаловался Пашка. — Медали сорвали с афганца. Как же так? Где же демократия?

— Вы, гражданин Родионов, напрасно так разошлись, — заметил вежливый майор. — Этот ваш, с позволения сказать, афганец, прошлой ночью троих палаточников пришил. Мало того, когда швейцар из соседнего кафе пошел поглядеть, что там за шум, он заодно и его рядышком положил. Так-то вот… А по вашему делу помочь не можем, тут безнадежно. Знаю я эти ваши дома, все погорели и везде картина одна и та же — растащили мгновенно по бревнышку. Пожар, как тут удержишь мародера? Мой вам совет — срочно увозите вещи к родственникам, знакомым… Дом обречен.

— Что ж закон? — настаивал Пашка. — Есть же какие-то кодексы, в конце концов!..

— Закон, кодексы, — усмехнулся майор скептически. — Э-хе-хе…

Родионов подходил уже к своему дому, а майор все сидел, задумавшись, удивляясь неистребимой людской глупости: «Закон, кодексы…»

Дом был уже полностью, со всех сторон ободран, — беззащитно светились янтарные обнаженные бревна с торчащей паклей из пазов. Тяжело груженый «Камаз» отваливал от крыльца. Родионов хотел было кинуться наперерез, но увидел вдалеке у кирпичного дома посередине тротуара свое красное любимое кресло, а на нем старика в соломенной серой шляпе. Старик отдыхал, сидя прямо, положив руки на набалдашник трости. Пашка закричал и, оставив грузовик, бросился выручать мебель. Старик немедленно подхватился, накинул на плечо веревку и потащил тяжелое кресло, упираясь и скользя тростью по асфальту. Трудно сказать, на что он надеялся, уползая от стремительной погони. В несколько прыжков Пашка настиг похитителя:

— Стой, гад! Отдай вещь!

Старик, казалось, был совершенно глух, он упрямо тащил добычу, не обращая никакого внимания на Пашкины крики. Тогда Родионов забежал вперед и сжав кулак, сунул его к носу старика. Тот, не глядя на него, двинулся в обход, как обходят столб или мешающее дерево.

— Вот же жлоб! — удивился Пашка. — Вот же порода!..

Старик продолжал тащить кресло. Он был багров, на его жилистой шее вздулись вены, как у бурлака. Родионов на ходу принялся отвязывать узел на веревке, веревка ослабла и соскользнула с кресла. Старик, не ускоряя шага, двигался в прежнем направлении, потом завернул за угол и пропал, утаскивая пустой конец веревки. Пашка поволок свое кресло обратно.

В дому кипела работа, бродили чужие люди, роясь в развалинах. В клубах пыли сновали мужики в строительных робах, выносили сухие бревна, доски, рамы. На том месте, где еще утром была комната Макса Ундера зияло совершенно пустое пространство. Пашка, оставив кресло на крыльце, бросился в клубы пыли.

— Прекратить! — кричал он, задыхаясь. — Здесь частная квартира.

— Вира! — в рифму скомандовал хриплый бригадирский голос.

— Стой! Нейди! Майна! — протестовал Пашка, цепляясь за брезентовый рукав командующего.

— Руки! — огрызнулся хмурый бригадир. — Комната продана, есть расписка. Остальную часть не рушим. Прием окончен.

— Продал, гаденыш! — ахнул Пашка. — Пока я в милиции воевал, продал! Сволочь! Вино мое пил, хлеб ел…

Родионов медленно вышел на крыльцо. Голова шла кругом. Что ж я скажу полковнику, сокрушался он.

Кресла на крыльце не было.

И снова как-будто во сне, как при явлении ложной памяти, увидел он свое кресло на том же самом месте — посередине тротуара. И опять на нем, выпрямив спину отдыхал старик в шляпе, положив руки на набалдашник трости. Пашка закричал, старик так же проворно подхватился, накинул на плечо веревку и, загребая рукой, потащил полюбившееся кресло.

— Стой, гад! Отдай вещь! — пугаясь сюрреализму происходящего, заученно, как бы с чужого голоса повторил Пашка свою реплику. И снова все повторилось как в дубле два — так же точно, не обращая на него никакого внимания, старик утащил за угол свою веревку.

— Разрушить сюжет! — пробормотал Родионов. — Не то крыша поедет.

И тотчас же, словно повинуясь его приказу, со страшным грохотом поехала со стропил и обрушилась часть крыши, а в проеме между голыми жердями показались запыленные рожи и кто-то прокричал оттуда:

— Готово, старшой! Шабаш!

Родионов обессиленно отвалился на спинку кресла. Равнодушно глядел он, как два школьника тащили сквозь куст сирени торшер Стрепетовой. Подошла девочка со скакалкой, кося глазом на Пашку, попрыгала перед ним, хмыкнула и убежала. Родионов поднялся и, согнувшись под тяжестью кресла, пошел к дому.

Строители уехали. Пашка вытолкал за дверь молчаливых мародеров, отлавливая их поодиночке и выводя под руку на крыльцо. Те не сопротивлялись, уходили покорно с оттопыренными карманами, подозрительными угловатыми животами. Возле кирпичного дома стоял старик с тростью, ветерок пошевеливал его широкие парусиновые штаны… Старик, опираясь на свою трость, неотрывно глядел на ободранный дом, так, вероятно, с палубы вглядывается в родимые тополя уплывающий навек эмигрант.