Обнулись!
Шрифт:
– Зачем впрягся?
– спросил он Володю.
Водитель задумался и не ответил сразу. Лишь спустя три проеханных километра сказал:
– Я один р-раз был в такой ж-жопе... а мне помог абсолютно н-незнакомый мужик. В-выручил. Считай, я отдаю долг мирозданию и вселенной.
– Считай, что отдал, - улыбнулся Пластинин.- Теперь можешь попробовать помириться с женщиной своей - должно сработать.
В Новгороде к ним подсела девушка. Невысокая, с пышными грудями и отросшими корнями волос после давней окраски.
– Таня, - представилась она.
Таня была еще более словоохотливая, чем Володя. За первые полчаса знакомства
Володя быстро почуял благодарную почву для семян болтовни и с огромным удовольствием рассказал Тане о собственных неудачах.
– Дура она, - поддержала Таня Володю.
– Ты же хороший парень, все для нее делал вон, даже в другой город переехал жить, а она не ценила. Идиотка.
Пластинина передернуло от обилия негатива в адрес пусть и неизвестной ему девушки. Он пристально посмотрел на Володю - неужели тот не заступится, не осадит пассажирку? Не заступился.
– Ну ничего, - продолжала девушка, - главное - сохранять позитивный настрой. Ты сохраняешь?
Володя неуверенно кивнул.
– Значит все будет хорошо.
Романа вновь передернуло от никому не нужной, по его мнению, позитивной психологии.
Спустя несколько часов они приехали в Санкт-Петербург. Роман улыбался, едва завидев знакомые луковки церквей и купол Исаакиевского собора.
– Если что, ты з-звони. М-может с-съездить куда надо будет, - сказал Володя.
Роман кивнул и записал номер телефона.
Выйдя из машины он полной грудью вдохнул воздух, по которому так скучал все это время. В Питере пахло сыростью и культурой. Она ощущается пылью старых книг, никому не нужных, но таких важных для всех.
Роман вошел в метро и доехал до «Петроградской», вылез наружу, с удивлением посмотрел по сторонам - сколько всего здесь успели открыть, пока его не было. Магазины, магазины, магазины. Словно население России выиграло в лотерею и теперь у каждого было так много денег, что непременно нужно было их потратить на какую-то ерунду.
Роман медленно брел, разглядывая пафосные витрины бутиков и дешевые вывески азиатских забегаловок, где узбеки продавали кошек под видом шавермы.
Улица Чапыгина, там, где расположен телецентр - она всегда вызывала у него детский трепет. Именно здесь снималась такая любимая передача «Большой Фестиваль». Клон «Спокойной Ночи Малыши» очень хорошо заходил Ленинградским детям. Три главных героя: умник Тото, идиот Веснушка и раздолбай Хоха - говорящий кед, ботинок - штурмовали умы детей перестройки. Когда Роман уже работал в ФСБ, служба завела его на «Пятый канал», они делали обыск. Пластинину достались кладовые... он, без особого энтузиазма, проверял вещи, когда вдруг наткнулся на куклу Хохи. Того самого. Кумира детства. Хоха лежал в углу, сомкнув свой рот-ботинок. В отличие от голливудских звезд, он не просаживал остаток жизни в барах за бутылкой. Он просто лежал в углу. Романа очень поразило тогда смирение, с каким Хоха доживал жизнь. Роман не был идиотом, он знал, что это всего лишь кукла, но сам образ, терпеливо дожидавшийся своей участи в кладовых уже никому не нужного телецентра поразил его.
Глава 11. На пенсии
Роман осмотрелся по сторонам - не поджидает ли его здесь кто-то, знающий о их дружбе с полковником? Не заметив
никого подозрительного среди мокнущих под дождем редких прохожих, он вошел в парадную старого дома с лепниной на фасаде. Лифт, со скрипом волочащийся внутри закрытой пыльной решеткой шахты, поднял Пластинина на пятый этаж, где жил полковник Иван Витальевич Дунаев. На лестничной площадке пахло жареной картошкой.Роман подошел к широкой двустворчатой двери и в надежде на вкусный ужин принюхался - нет, от этой двери пахло сыростью. Нажал звонок - тишина. Еще раз - тот же результат. Он замер и прислушался.
Внезапное громыхание железных механизмов заставило Пластинина резко обернуться. Он выругался - нервы сдают, - кто-то всего лишь вызвал лифт.
Роман вернулся к двери, постучал: короткий и два длинных удара - сначала по деревяшке двери, затем по синему почтовому ящику, висящему посередине левой створки - может быть, полковник ждал от него старого условного сигнала?
Минуту спустя из квартиры послышались приглушенные шаркающие шаги. Лязгнула задвижка, со скрипом прокрутился замок, и дверь наконец приоткрылась. Из темноты коридора на Пластинина смотрел морщинистый старик с седой бородой. Несколько секунд он изучал Романа, потому улыбнулся, но как-то странно, лишь половиной лица, и сказал:
– Здорово, капитан Пласт!
– и протянул слегка трясущуюся руку.
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Роман по привычке чуть вытянулся и пожал руку - а у старика еще была сила, сжал кисть так, что Роман почувствовал боль.
– Я знал, что ты еще попылишь! Что же ты, козлик, после отсидки не объявился? Гасишься?
– прищурился полковник.
– Так точно, - кивнул Роман и улыбнулся.
– Зайти можно?
– Давай, - Дунаев развернулся и направился вглубь квартиры, - дверь закрой за собой.
– Боишься кого?
– спросил Роман, выполняя просьбу.
– Я?
– зашелся смехом и кашлем полковник, - кого мне бояться? А вот ты - боишься, поэтому и запираемся.
– Ты же знаешь меня...
– начал Пластинин.
– Знаю, вот и говорю, что зря не боишься. Боялся бы, и с судьбой бы повезло побольше.
Роман, разулся, повесил на крючок куртку, все это проделал в темноте - этот коридор и прихожую он помнил досконально. Просторные комнаты, узкие коридоры, высокие потолки. Такие высокие, что обои клеили на три четверти, а остальную площадь белили вместе с потолком. На полу - затертый хрустящий паркет елочкой.
Подумал, что полковник сильно сдал за последние годы. Когда они виделись? На зоне. Дунаев приезжал навестить его, привез продуктов, сигареты, чай... Потом они переписывались какое-то время, но оба были не из тех мужчин, что готовы изливать перипетии жизни в эпистолярном жанре.
А почему он шаркает ногами? Почему дрожат руки? И половина лица словно парализована... инсульт. Хотя говорит вроде почти без искажения. Натренировался?
– На кухню проходи, - крикнул полковник.
Роман последовал за Дунаевым.
– Сейчас чай заварю, посиди пока.
Роман поморщился, было как-то стыдно видеть таким бывшего начальника, на силу, выдержку и дух которого он так часто равнялся в прошлом.
– Давай я, Виталич...
– попробовал предложить он.
– Сидеть!
– неожиданно громко рявкнул полковник, разворачиваясь к Роману.
– Ты что же тут надумал, паршивец? Какой-то засранный инсульт из меня калеку беспомощного сможет сделать?