Обнулись!

Пластинин упер взгляд в пол, его опять отчитывали, словно только что выпустившегося из института лейтенантика. Краем глаза он видел, как затряслась рука полковника.

– Никак нет, - пробурчал он в оправдание.

– Не слышу!

– Никак нет, товарищ полковник. Никакой засранный инсульт не сделает из вас беспомощного калеку!

– То-то же, - Дунаев испытующе посмотрел на Романа, потом заметил, как сильно трясется рука и убрал ее за спину. Затем открыл шкафчик и достал оттуда пачку с простым черным чаем - пачка в руке тряслась и громко шуршала чаинками.

Роман заметил, что полковник использует только одну руку, именно ту, которая тряслась, вторая же ниточкой свисала вдоль туловища.

Дунаев открыл пачку и насыпал заварки в заварочник с потертым изображением цветов на пузе. Затем взялся за старый эмалированный чайник с запечатленными языками копоти от спичек, стоящий на плите. С трудом поднял его одной рукой, поднес к заварочнику и попытался наклонить - чайник заходил ходуном, струя воды принялась заливать стол и все, что на нем стояло. Досталось и пачке с чаем, и лежащей рядом тряпке, и бутерброду с тонким ломтиком колбасы.

Наконец, чайник вырвался из руки полковника и с грохотом обрушился на стол, зацепив при этом своего младшего брата - заварочник - и отколов ему бок.

– Твою мать!!!
– закричал полковник, неловко отстраняясь от стекающей со стола горячей воды.

Пластинин в этом момент был уже рядом и поймал решивший повалиться на бок чайник. Роман понимал, что слова сочувствия резанут Дунаева хлеще, чем душманский клинок, поэтому сказал:

– Виталич, бухал вчера что ли? Руки ходуном ходят.

Полковник тяжело дышал через расширившиеся от ярости ноздри. Посмотрел на Пластинина влажными глазами. Долгий взгляд, тяжелый. Процедил:

– Я на пенсии, мне можно, - отошел к холодильнику, не спеша открыл дверцу, достал бутылку водки.
– Похмелиться не поддержишь? Раз уж с чаем не заладилось?

Роман совсем не хотел пить, но спонтанный спектакль нужно было продолжать. Он сел за стол, примирительно сложив руки перед собой.

Полковник достал стопки, налил водки, критично осмотрел залитый водой бутерброд с колбасой, признал его годным к употреблению и положил перед Пластининым. Затем сморщился, выругался и полез в холодильник. Позвенел там банками, пошуршал пакетами, снова выругался и достал банку с солеными огурцами. Содержимого в ней оставалась только половина, Роману показалось, что сверху на ветках укропа, плавающего внутри, он видит плесень, но промолчал.

Наконец, Дунаев уселся на табуретку напротив Романа.

– Ну что, Виталич...

– Да к хренам собачьим все, - вздохнул полковник, улыбнулся и выпил не чокаясь. Потом крякнул, достал вилкой огурец, понюхал его и отправил в рот, стараясь сдержать отвращение.

Роман еще раз осмотрел кухню: старые занавески с парой жирных пятен снизу, несколько немытых кружек распиханных по углам столов, слабо различимый, но все-таки присутствующий запах затхлости.

– Виталич, а где твоя супруга?
– спросил Пластинин, хотя уже понимал, что могло быть причиной запущенности квартиры и инсульта Полковника.

Дунаев покрутил в руках пустую стопку, потянулся было к бутылке, но одернул руку.

– Ни газа нельзя, ни табака...
– вздохнул он.
– Рак у Катерины Андреевны случился. Кто бы мог подумать, ведь никогда не курила, не пила, до последнего даже чувствовала себя хорошо. Не повезло. Вот где справедливость, Пласт, а?

– На том свете, Виталич, - пожал плечами Роман, не настаивая на своем утверждении.
– Давно?

– Почти год как...

Роман знал, что у Дунаевых не было детей, значит полковнику все это время приходилось тоскливо и одиноко. Хотя и дети далеко не гарантия веселья и заботы. Вон, Стефания, как только не поседела за то время, что Маша в коме провалялась.

– Ладно, лучше ты расскажи, как живешь?

Роман грустно улыбнулся, почесал отросшую бороду и принялся за рассказ. Перед полковником не было смысла лукавить или недоговаривать. Роман бесконечно доверял ему, да и откровенность в таком деле - лучший путь к взаимной честности.

Дунаев искренне увлекся историей. Роман, конечно, начал с последних лет на зоне. Рассказал, как он решил сменить ориентиры в жизни, как копил очки характеристик, как пребывал в апатии некоторое время. Ему казалось, что чем мрачнее будет выглядеть его собственная жизнь, тем полковнику будет проще на нее отвлечься. А врать здесь и не надо было.

Полковника особенно заинтересовала Стефания, конечно, он был в курсе взаимоотношений Романа, Алмазовой и Гоши Марченко. И переживал за них. Ему, однолюбу по жизни, было странно наблюдать, как первая любовь Пластинина завела романтические отношения с его лучшим другом.

Когда услышал, что в жизни Романа появилась новая пассия, невольно умудрившаяся порвать многолетнюю привязанность, которая после всего случившегося вряд ли могла претендовать на счастливое завершение, очень обрадовался.

– Ну Пласт, мы еще на твоей свадьбе погуляем!

Роман посмотрел на бывшего шефа с таким скепсисом, на который только был способен.

– Да не корчи ты рожи, - оборвал его Дунаев.
– Много у меня в жизни будто поводов погулять осталось, так хоть вот... своих детей не выдал, не женил, хоть на тебе отыграюсь, - и потрепал Романа по плечу.

Пластинину стало непривычно тепло на душе, он вспомнил отца, молодость. Вспомнил лишь на секунду, машинально.

Дальше Роман рассказал про случаи передозировок подростков и как следствие - практически полное обнуление характеристик. К его удивлению, полковник выслушал эти факты молча и не высказал никаких мыслей или соображений.

Затем Роман упомянул про Андрея Козлова и текущее расследование ФСБ. Рассказал и про встречу с Саней, но обошелся без интимных подробностей. Самым главным, к чему он вел, было получение от нее важной информации по контактам, нарытым Гошей.

Про смерть Марченко, полковник, конечно, знал. Но, опять же, останавливаться и заострять внимание на этом моменте не стал, а Роман, как бы ни было ему это интересно, не стал расспрашивать напрямую. Вместо этого, когда он закончил рассказ о последних событиях, то замолчал, готовясь показать Дунаеву Сашины бумаги.

Где-то в комнате старым рингтоном запиликал телефон. Полковник кряхтя встал с табуретки и пошел отвечать.

Роман задумался, чем именно сможет помочь ему Дунаев в сложившейся ситуации. Он рассчитывал встретить полковника в более дееспособной форме. А складывалось так, что не Дунаев сможет помочь Пластинину, а самому Роману придется помогать вдруг ставшему одиноким и больным старику.

– Я же вам уже говорил, когда смогу отдать, - послышался из комнаты взволнованный голос полковника. Следующие слова Пластинин не смог разобрать: Дунаев приглушил голос. Но затем снова сорвался на крик.
– И хватит мне звонить, не то я вас быстро прикрою! Всю вашу шарагу!
– И снова перешел на шепот. И вновь громко, - Да понял я, понял... Хорошо, извините.