Обольщение Евы Фольк

— Ева, я люблю тебя… — начал Пауль, но удар в живот от Херша заставил его замолчать.

— Я тоже люблю тебя и очень горжусь тобой, — сказала Ева, пытаясь обнять отца.

Альтман, отстранив ее, рывком открыл заднюю дверцу и швырнул радиоприемник на сиденье. Дав Херщу знак садиться с Паулем в машину, он крепко схватил Еву за руку.

— Фрау Бауэр, надеюсь, вы понимаете, что мы до сих следим за вами?

— Мне все равно, — отрезала Ева, морщась от грубости, с которой Херш заталкивает ее отца в машину.

— Правда? Вот и хорошо. Надеюсь, вы не будете вмешиваться в наше расследование. Меня это удивило бы. Беременной жене храброго немецкого офицера следует быть… скажем так… лояльнее. Особенно учитывая, что ее мужа могут перевести на восточный фронт.

Ева выдержала удар.

— Оберштурмфюрер Альтман, свяжитесь с Манфредом Шиллером. Он — агент вашего дрезденского отделения. Думаю, он вам все объяснит.

Уголки губ Альтмана поползли вверх.

— Все дело в том, что приказ обыскать дом вашего отца поступил именно от господина Шиллера.

У Евы внутри все сжалось, и закружилась голова.

— И кто же, по его мнению, дал папе радиоприемник?

Громко засмеявшись, Альтман отпустил руку Евы.

— Всего хорошего, фрау Бауэр.

— Но куда вы его везете?

Ничего не ответив, Альтман сел на заднее сиденье, затиснув Пауля между собой и Хершем, и хлопнул дверцей.

— Папа! — закричала Ева. — Папа!

Бросившись вдогонку за машиной, она увидела, как отец, обернувшись, посмотрел на нее в заднее окно. Еве было тяжело бежать. Упав на колени, она, глядя вслед черной машине, быстро удаляющейся по заснеженной улице, горестно завыла.

* * *

К началу марта 1945 года Андреас напоминал скорее призрака, чем человека. За его спиной остались более пяти лет войны, наполненных самыми ужасными картинами. Он сражался рядом с людьми и против людей — добрых и злых, храбрых и трусливых. Он боролся с Божьими природными стихиями и с самим Богом. Все эти годы Андреас вел битву не только вне, но и внутри себя. Теперь же, когда американцы преодолели Западный вал и вторглись в Германию, у него не было времени ни размышлять, ни чувствовать. Ему едва хватало времени на то, чтобы выжить.

К 6-му марта 3-я американская армия генерала Паттона отбросила Андреаса и его 7-ю немецкую армию за реку Прюм, к деревне Кольберг, расположенной в каких-то пятидесяти пяти километрах от Вайнхаузена. Немецкие войска несли ужасные потери, а их боевой дух давно угас вместе со всякой надеждой на спасение.

Вдобавок ко всему, Андреаса в последнее время изводило гнетущее чувство, что он, как и большинство простых немцев, был обманут собственными правителями. Его всегда задевала отталкивающая риторика партийных фанатиков, он хорошо знал о казнях инакомыслящих и собственными глазами видел направляющиеся на восток грузовые вагоны с евреями, однако все эти годы ему объясняли, что первое — это просто гипербола, второе — необходимые меры для сохранения общественного порядка, а третье — всего лишь переселение. Тем не менее, все эти составные части, соединяясь воедино, образовали неприглядную картину. Кроме того, до Андреаса доходили слухи о других, более страшных вещах.

То, ради чего он сражался, оказалось ложью. Лишившись внутреннего стержня, Андреас апатично предал себя произволу судьбы. Единственным достойным основанием для борьбы оставалась только его любовь к Еве, сострадание к его народу и верность присяге.

— Лейтенант, подойдите!

Андреас, обернувшись, увидел тяжелораненого офицера, лежащего в темном углу полевого лазарета. Он снял свою фуражку.

— Хайль Гитлер, господин майор!

— Мне нужен священник, — прохрипел тот.

Его униформа была залита кровью от ранения в живот. Вдобавок к этому, у него было прострелено легкое, из-за чего на его губах выступила розовая пена. Андреас огляделся по сторонам, пытаясь найти между мечущимся медперсоналом капеллана.

— К сожалению, господин майор, я не вижу…

Офицер слабо ухватил Андреаса за руку.

— Как вас зовут?

Андреас, пришедший в лазарет, чтобы навестить раненого солдата из своей роты, сел на табуретку возле раскладушки, на которой лежал майор.

— Лейтенант Бауэр.

Офицер кивнул.

— Майор Лербах, 5-я танковая дивизия.

Он какое-то время лежал молча, глядя в парусиновую крышу у себя над головой. В нескольких километрах в стороне грохотали взрывы. Американская артиллерия обстреливала позиции Вермахта. Возле входа в лазарет медперсонал быстро сажал в грузовики раненых.

— Через час меня уже не будет, — с трудом сказал Лербах. Ему было тяжело дышать. — Не хочу умереть, не исповедавшись.

— Я пойду, поищу священника…

— Стойте, Бауэр. У меня нет времени, — прохрипел Лербах. — Выслушайте меня.

— Но я…

Лербах из последних сил поднялся на локти.

— Выслушайте меня, — сипло повторил он, глядя Андреасу прямо в глаза. — Мы убиваем евреев на востоке. Десятками тысяч.

Андреас тревожно огляделся по сторонам. Рядом никого не было.

— Вы мне не верите, — Лербах откинулся на подушку.

— Я… Я знаю, что некоторых из них расстреливали, но…

Лербах выругался.

— Нет, далеко не некоторых. — Он помолчал, чтобы перевести дыхание. — Мы уничтожаем их, как паразитов. — Лербах сделал еще одну паузу. — Лагеря в Польше — не просто трудовые. Гиммлер хочет полностью истребить всех евреев. Тех, кто слишком слаб, чтобы работать, сразу убивают, а после войны такая же участь постигнет и всех остальных.

Андреас выпрямился на табуретке.

— Но я же сам слышал, как офицеры СС говорили о будущей стране для евреев. Думаю…

— Послушайте! — оборвал Андреаса Лербах. — Я был в Треблинке. Один полковник «Мертвой головы»-рассказывал мне, что ему приходилось следовать «неприятной необходимости». — Лербах стал кашлять. По его подбородку побежала струйка крови. — Так он это назвал. Сказал, что должен быть сильным. Он начал мне такое рассказывать… — майор замолчал. — Я тогда закрыл глаза и сказал, что не хочу больше ничего знать. — По телу Лербаха пробежала судорога. — Боже, будь милостив ко мне! Я этого не хотел. Они пытаются держать это в секрете. Они боятся людей. Партия всегда боялась людей. — Лербах с трудом перевел дыхание. — Я хранил их тайну. Если бы я открыл ее, то это привело бы к нашему поражению. — Майор помолчал. — Но мы все равно проиграли. Русские уже захватили лагеря, и правда все равно выйдет наружу.

— Но русские могут и солгать.

Лербах разжал свою ладонь. В ней лежала маленькая, выпачканная кровью фотография его жены и двух дочерей.

— Это моя семья, Бауэр. Взгляните.

Андреас посмотрел на три лица, улыбающихся на фоне какого-то озера.

— Они у вас — красавицы, господин майор.

— Я поклялся их жизнью… — Лербах, умолкнув, обмяк.

Андреас провел рукой себе по волосам. У него в голове все смешалось. «Я допускаю, что в лагерях бывают случаи жестокости, но это — уже слишком», — подумал он.