Обольщение красотой

— Нет, — отозвался он спокойным, дружелюбным тоном, не давая ни малейшего повода заподозрить, что подбирается к добыче. — Скорее наоборот, де Монфоры всегда отличались ограниченностью. Они до шекспировских времен не снисходили до того, чтобы разговаривать по-английски.

Венеция потерла затянутой в перчатку рукой один из маленьких следов.

— Неужели вы не встретили возражений со стороны своей семьи, когда решили стать натуралистом?

— Мой отец отнесся к этому крайне неодобрительно.

Лексингтон откинул голову назад, опустошив свой бокал. Венеция не могла отвести взгляда от сильной линии его шеи.

— Наверное, это доставило вам немало неприятностей.

Он поставил бокал на ковер. Сигнал к тому, что он готов броситься на добычу?

— Он произнес несколько раздраженных тирад, но меня непросто свернуть с пути, который я выбрал. Я не обращал внимания на него и на всех остальных, кто пытался мне помешать.

Его пальцы рассеянно обводили кромку бокала. Венеция не могла не вспомнить умелые движения этих пальцев, прошлой ночью игравших с ее напрягшимся, как струна, телом.

— Большинство молодых людей не в состоянии противиться воле родителей.

Он выпрямился, широким уверенным жестом перекинув руку через спинку шезлонга.

— Мой отец был чрезвычайно высокого мнения о себе, но он вел беспутный образ жизни, что давало мне право пропускать его слова мимо ушей. К тому же я знал, где располагается кухня, поэтому меньше всего боялся, что меня отправят в постель без ужина.

Венеция прислонилась к каменной глыбе.

— Меня воспитывали в убеждении, что нельзя потакать своим прихотям. Этого и взглядов моего мужа оказалось достаточно, чтобы убедить меня в том, что, стремясь заниматься раскопками, я иду на поводу у легкомысленных и эгоистичных порывов.

Лексингтон слегка улыбнулся.

— Вас так легко сломить?

Они все еще говорят об окаменелостях?

— Ну, мой интерес не так уж бескорыстен. Мне хочется найти окаменевшие скелеты, которые были бы больше, лучше и удивительней, чем все, что были обнаружены до сих пор. А не потому, что я серьезный натуралист, пытающийся понять устройство мира.

Лексингтон поднялся на ноги.

— Нет ничего дурного в желании добиться успеха. Азарт охоты, который движет нами, что бы мы ни искали: неизвестную планету, новый закон физики или окаменевшие ископаемые — в конечном итоге проливает свет на загадки, связанные с возникновением жизни на Земле.

Он все еще находился на другой стороне комнаты, с завязанными глазами, а у Венеции уже стеснило дыхание.

— Мне пора, — поспешно сказала она.

Он склонил голову набок.

— Со мной вам нечего опасаться. Вы же знаете.

Он ошибался. Она давным-давно не была в такой опасности. Как глупо с ее стороны надеяться, что он подскажет ей решение. Она не просто играет с огнем, она жонглирует динамитными шашками с зажженными фитилями. За каждую каплю радости, которую она позволила себе, ей придется заплатить ведрами сожалений.

— Спасибо за обед. И спасибо за удовольствие, доставленное вашей находкой, — сбивчиво произнесла она, торопясь уйти.

— Без вас ночь покажется мне очень долгой.

— Сожалею, но я действительно не могу остаться.

Он повернулся к ней лицом.

— В таком случае спокойной ночи. Увидимся завтра на утренней прогулке. В том же месте и в то же время.

Венеция покачала головой.

— Нам не стоит встречаться.

— По-моему, я ясно дал понять, что в восторге от вашей компании, даже если вы не лежите подо мной обнаженная.

При воспоминании о собственном распутстве и наслаждениях, которые он обрушил на нее, у Венеции пересохло во рту. Ей пришлось откашляться, прежде чем заговорить.

— Поскольку нам все равно предстоит расстаться, почему бы не сделать это сейчас?

Лексингтон снова сел, положив руку на ее шляпу.

— Очень жаль, что наши настроения не совпадают, — медленно произнес он, теребя краешек ее вуали.

Венеция предпочла бы ощутить его пальцы на себе.

— Если вы отдадите мне шляпу, я смогу уйти.

— Если мы больше не увидимся, я вправе рассчитывать на прощальный поцелуй, — заявил он. Можно было только удивляться легкости, с которой его галантный тон сменился на требовательный.

— Вряд ли это разумно, — слабо возразила она.

— В таком случае я не выпущу вашу шляпу из рук. К тому же вы передо мной в долгу.

Почему она не может ограничиться чем-нибудь одним? Почему тянется к будоражащей кровь опасности, отчаянно цепляясь за одиночество — единственное убежище, которое она когда-либо знала?

Оттолкнувшись от каменной глыбы, Венеция решительно пересекла комнату, присела на край шезлонга и коснулась его губ в коротком поцелуе.

— Не пытайтесь надуть меня, — произнес он тоном герцога Лексингтона, не терпящим отказа. — Это не поцелуй.

Она оперлась о подлокотник кресла и снова коснулась его губ своими. Затем сделала глубокий вздох и приникла к его губам по-настоящему.

У него был вкус вина — выдержанного кларета, возможно, более старого, чем их суммарный возраст — и желания. Венеция привыкла быть желанной. Тем не менее напряжение, в котором пребывало его тело, словно он изо всех сил сдерживался, чтобы не овладеть ею на месте, подействовало на нее пьяняще.

Никто никогда не желал ее так сильно.

Она закончила поцелуй, но не отстранилась. Его губы были так близко, что их дыхание смешивалось, частое и неровное. Он буквально излучал страсть. Сердце Венеции гулко колотилось, щеки горели, словно она стояла рядом с камином.

Не дав себе задуматься, она снова прильнула к его губам. К ее восторгу, он притянул ее ближе и стиснул в объятиях. Внезапно она поняла, что больше не может ждать. Ее руки потянулись к застежке его брюк. Он задрал ее юбки, облегчая себе доступ. Когда его пальцы коснулись разреза в ее панталонах, Венеция застонала.

Он прервал поцелуй.

— У меня где-то есть губка. — Он задыхался, словно только что взбежал вверх по лестнице.

— Не нужно. Я не могу зачать. — Она схватила его за волосы и крепко поцеловала, охваченная желанием, таким же страстным и неодолимым, как у него.

После этого не было слов, только жар, взаимная потребность и бесконечное наслаждение.

Кристиан лежал, играя с изящными пальцами баронессы.

Он трижды довел себя до пика. Что касалось ее, то он потерял счет. Она начала содрогаться в экстазе практически сразу, как только он вошел в нее. И оставалась в состоянии блаженной расслабленности еще долго после того, как все закончилось.