Оборона дурацкого замка. Том 7

Когда вокруг слишком много смерти, гибель человека перестает быть чем то сакральным, в голову лезут глупые, опасные мысли: нужно ли тратить силы на помощь, как лучше украсть чужую вещь без подозрений, стоит ли делиться драгоценной едой, когда через несколько часов или дней ее остатки будут дымиться уходящим теплом разорванных внутренностей.

Слезы мёрзнут на ресницах, влага в уголках глаз льдистым щебнем сидит под веками. Под неумолимым взором надменных гор в толстый комок смерзается сердце. Обсидиан, если оно достаточно крепко. Пурпур, если как следует полить недостаточно холодный снег теплой кровью.

В Облачном Форте всегда тихо. Слова имеют ценность — с раскрытым ртом замерзаешь быстрее. Лишь сухой, стесанный ветер пустошей говорит за всех погибших разом, кричит тебе в уши голосами Провала. Вслушиваться нельзя, холод не должен проникать внутрь.

Так, как проникали сквозь ментальный барьер мыслеобразы Древнего.

Он ушел, изгнан обратно в Кур, но тень его присутствия все еще угнетала защитников, тормозила скорость реакции, срывала сложные, зависимые от контроля техники, подталкивала к панике слабые сердца.

Проникла в глухие углы чужого разума так, как проникают сквозь сочувствие, сквозь человечность или стыд темные мысли, чужое давление, приказы и манипуляции.

Преимущество неожиданной атаки понемногу сошло на нет, ощущение присутствия Намтару постепенно истаивало, без подпитки самого хозяина ауры, изгнанного защитниками, а маленькие ручейки всполошенных защитников превратились в твердый железный кулак.

Вторжение исчерпало свой наступательный потенциал и бесы покатились обратно.

Их слабый, колеблемый строй рухнул, твари прыснули во все стороны куропатками перед ястребом. Все еще опасные, все еще коварные, склонные к обману и засаде. И тогда комендант…

— Рассредоточиться по группам. Приказываю загнать и уничтожить всех прорвавшихся демонов!

Да, в этом месте слова имеют ценность. Определяют поступки, подталкивают людей вперед или тормозят на полпути — не для того, чтобы избежать падения в пропасть. Лишь чтобы не забрал кого-нибудь с собой. Или не портил стену тормозным путем от сапожной подошвы на краю пропасти.

В лучшем случае. В худшем — неправильно или невовремя произнесенная фраза оставляет неприятный осадок: красные брызги на истоптанном, грязном снегу.

Цзе осознал весь ужас своего положения только после рефлекторного подчинения приказу. Когда их маленькую группу в шесть человек бесы внезапно атаковали со всех сторон: с крыш хозяйственных построек, из свежих сугробов по обочине, из мелких переулков сзади и основной массы бежавших впереди.

Они отбились. Три вознесенных и один тяжелый защитник на шестерку. Горло дерет ядовитый от холода воздух, ботинок хлюпает кровью из раны на голени, на соседних улицах и переулках Старого Города не замолкают людские крики.

Они отбились без потерь. Большинство других — нет.

В особенно морозные дни все живое вокруг превращается в снежный хрусталь. Плевок обращается ломким стеклом, пар от дыхания звенит ломким инеем, а слова превращаются в крепкие нити, связывают неосторожных глупцов и подставленных умников в один театральный реквизит.

«В аду все пронизано нитью кукловодов. Ты запинаешься о них», — думал Цзе, пока осознавший ошибку комендант не собрал строй заново перед разломом арены.

Думал, пока его тело вновь билось в строю, бок-о-бок со своими отрядными братьями. Братьями, часть из которых гарантированно предала их отряд, Форт и расу.

«Вляпываешься рукой или ногой, легкомысленно откладываешь проблему на потом, пока окончательно не превратишься в кокон и не выйдешь оттуда шарнирной куклой на провинциальной сцене».

А потом, когда твоя роль сыграна, куклу сжигают.

Знаешь, чем отличается ад от человеческой земли?

Сжигаемые куклы кричат.

Безымянное оружие Ксина, щуплая, потерянная мо шен рен не успела спуститься вниз после разоблачения, в спасительную для нее темноту пролома на демонический план.

У самой дыры нерешительно замершую фигурку вдруг объял прозрачный, почти невидимый бледный огонь. Языки пламени появлялись лишь в преломлении солнечных лучей, подсвечивались, как пыль в воздухе, обычно невидимая за пределами солнечного следа на полу.

Этот безмолвный наблюдатель Сяхоу хорошо знал такую технику. Именно ее комендант любил бросать в неугодных. Всего на пару ударов сердца. На дюжину, если настроение плохое, а провинившийся упорствует в своих заблуждениях. Выживет-не выживет.

Чаще всего не выживали.

Пламя резко взвихрилось, стало видимым даже в наступающих сумерках, отразилось в черных от постоянной вины глазах этого недостойного ветерана Цзе. Крик сжигаемой заживо мо шен рен зазвенел поверх поля боя.

А потом ненасытная утроба древней твердыни поглотила крик вместе с молодой жизнью.

Ещё один человек ушел из этого ада. Надолго ли?

Сяхоу не знал.

Калейдоскоп перед глазами сделал новый оборот, вспышки цветных пятен чужих судеб вскружили голову, заставили потеряться в мелькании спин, в пространстве, даже во времени. Окончен ли бой? Или еще даже не начинался?

Он растерянно зацепился за последнюю мысль в своей мятежной памяти.

Сжигаемые куклы кричат…

Но демоны не проходят даже в разделе декораций. Почему он вдруг решил…? Показалось?

Все еще мо шен рен, все то же пламя… Почему он решил, что оно должно быть прозрачным? Невидимым, как в карательной технике коменданта.

Священный огонь, горение Ци с серебристыми всполохами благословения Богини Чанъэ.

Незнакомка в плаще обернула цепь против коварного демона. Ладонь дрожит, небрежный жест выходит смазанным, не отточенным, почти провальным. Прорва Ци выжимает досуха остатки ее и так огромного для смертного ранга резерва.

Проводник Душ небрежно держит в ладони зарево лучшей техники коменданта… Да нет же! Отголоска пламени самой Лунной Богини. Держал, пока не стекли безобидно бледные искры тонкими струйками.

Сяхоу моргнул и нахмурился. Целый удар сердца он был абсолютно уверен, что кукла для битья с арены сгорела заживо, но…

Она… увернулась?

В голове каким то образом отложилось сразу два параллельных воспоминания, и первое при этом на глазах выцветало, блекло, сгорало в сознании шелковой тканью в костре — быстро, с обожженными краями, дырами, бахромой пришлых эмоций, оставшихся без контекста.