Оборотень

— Не бойся, — сказал Кол, прижимая зверюшку к себе. — Пойдем домой, я тебя накормлю. Хотя и дома-то у меня никакого толком и нет.

В дверях он столкнулся с коротко стриженным мужчиной в форме офицера, который был значительно старше остальных омоновцев. Он взглянул на Кола, и тому показалось, что два его стальных глаза пробуравили его насквозь.

— Кто такой? — спросил мужчина отрывисто, как будто прошил Николая автоматной очередью.

— Да я… вот… тут… — он хотел было соврать, что он живет в этом подъезде, но сообразил это слишком поздно.

Офицер отвернулся от него и позвал кого-то из охраны.

— Задержать для установления личности, — отрывисто бросил он и, больше ни разу даже не оглянувшись на Николая, вышел из подъезда. Больше Кол его не видел, но понял, что ничего хорошего ждать не приходится.

Продолжая держать Мурашку на руках, он вышел из подъезда. К нему немедленно подошли два омоновца с самыми решительными намерениями.

— Пройдемте, — спокойно сказал один, указывая на стоявшую во дворе патрульную машину.

— А… — заикнулся Кол, показывая на кошку.

— Я сказал — пройдемте, — не повышая голоса, повторил парень в камуфляже.

— Девушка! — крикнул Кол, обращаясь к худенькой очень коротко стриженной девчушке в черных брючках и маечке. — Это Мурашка, кошка Алены.

Девушка двинулась было к Колу, но охранник не пустил ее.

— Отдайте кошку! Кошку пропустите! — закричали в толпе.

Омоновец, не говоря ни слова, мотнул головой, и девушка просеменила к Колу и осторожно взяла у него из рук Мурашку. Кошка цеплялась за рубашку Кола, но затем, поняв, что сопротивление бесполезно, подчинилась.

Кол повернулся и пошел к ожидавшей его патрульной машине, где по требованию показал паспорт. Сидевший в машине омоновец крикнул кому-то:

— Передай Романовой, что взяли Шакутина.

Только теперь до Кола стало доходить, что он подозревается в убийстве своей знаменитой мачехи.

13.00. Следственный изолятор

Турецкий всерьез ни одной минуты не считал, что убийцей, в равной степени исполнителем или заказчиком, может быть Николай Шакутин, а уж когда увидел его, с безвольно висящими вдоль тела руками, то и вовсе уверился в том, что на убийство этот парень просто не способен. Кишка тонка.

— Какие у вас были отношения с мачехой? — спросил Турецкий.

Николай долго и путано, перескакивая с одного на другое, рассказал, как Алена, а в те времена начинающая журналистка Лена, впервые появилась у них дома, как он ревновал к ней отца, а ее к отцу, потому что тоже был в нее чуточку влюблен. Как отец внезапно умер, когда Кол служил в армии, как потом разменивали квартиру.

— Да вообще-то отношения были ничего, — закончил он.

На самом деле Турецкого интересовало другое. И даже не скандал, которые Николай учинил на лестнице у Ветлугиной в ночь накануне убийства. Больше всего его занимало происшествие на Востряковском кладбище.

— А вы-то откуда знаете? — удивился Кол.

— Мы все знаем, — начал было Турецкий, но потом все-таки объяснил: — Олег Золотарев теперь работает в моей группе.

— Олежка? — поразился Кол. — Уже? А я его все за мальчишку считал.

Александр Борисович предъявил Николаю фоторобот Скунса, сделанный Моисеевым.

Кол с минуту разглядывал его, затем растерянно почесал в голове:

— А черт его знает, он это или нет… Он же там, на кладбище, в вязаной маске был. Да и темнело… Не разглядишь как следует. Но глаза светлые, жесткие такие. Не, не скажу… — Он бессильно развел руками. — Да они же все, эти крутые, одинаковые. Вон, на омоновцев посмотрите, все на одно лицо.

— Не, не скажите, — улыбнулся Турецкий, мысленно сравнивая Артура Волошина и Мишу Завгороднего.

— Не знаю, — ответил Кол. — А по мне, одного от другого не отличишь. Вот около дома Ветлугиной сколько их было — все такие же.

— Он был в перчатках? — Турецкий решил вернуться к Скунсу.

— Да, — уверенно кивнул Кол, — кожаные такие перчатки, стильные.

— Он их не снимал?

— Нет. — Кол опять отвечал совершенно уверенно.

— Уверен?

— Да. Когда он меня из ямы доставал, был в перчатках. А потом так, знаете, пальцами щелкнул.

Кол попытался продемонстрировать тот жест, которым Скунс подзывал Виталия.

— В перчатках?

— Ну да.

— Хорошо, — сказал Турецкий. — И последний вопрос. Вы брали у Ветлугиной бриллиантовую подвеску?

— Подвеску? — Кол сник. — Не знаю. Я что-то насовал в карманы, но потом выбросил. — Он сунул руку в карман и извлек на свет Божий деревянную бусину. — Вот все, что осталось.

18.00

Турецкий ехал на своей «тройке» по Щелковскому шоссе, и настроение у него было паскудное.

Жизнь, похоже, самым серьезным образом решила дать трещину.

Служебные дела тоже были таковы, что хотелось бросить все и тихо завыть. Высокое начальство (то самое, о котором обычно говорят, глядя в потолок и указывая туда же пальцем), так вот, это начальство, главным образом в лице Виктора Николаевича Аристова, извергало серу с огнем и требовало подать ему убийцу. Хоть какого-нибудь. Объявить на всю страну, что злодей арестован и в данный момент дает признательные показания, — вот что было нужно верхнему эшелону власти. В дальнейшем, если дело благополучно зайдет в тупик или выяснится, что корни его тянутся не вполне туда, куда надо, можно будет все спустить на тормозах. Но результат расследования этого дела в виде ареста должен быть. И как можно скорее. Популярные комментаторы уже успели выступить с горько-ироничными пророчествами, утверждая, что убийство Ветлугиной так и останется навсегда нераскрытым. По их дружному мнению, органы охраны правопорядка вообще не ловили мышей, а властям, которых журналистка периодически заставляла чесаться, так и вообще без нее спокойней…

Словом, требовалось бросить общественному мнению мясистую кость.

Поэтому версия, родившаяся из показаний перепуганного Максима (Господи, как тряслась челюсть у мужественного рекламного красавца!), очень многих устраивала.

На киллера по прозвищу Скунс объявили охоту, и Турецкому — а куда денешься? — пришлось в ней активно участвовать.

Но Турецкий был вдумчивым следователем, а не послушным исполнителем дурацких указаний сверху. Он не мог разучиться думать, а значит, анализировать, сопоставлять факты.

Сомнений не было — Шакутин не врет. По крайней мере в том, что касается разборок на кладбище. А раз так — это был не Скунс. Потому что у того, кто вытаскивал оцепеневшего от ужаса бизнесмена из могилы, руки были здоровые. И не потому, что он твердой рукой поднимал Шакутина, а потому, что щелкнул пальцами. Это было больно. Да и не было такой манеры у настоящего Скунса. В этом Турецкий был уверен. И потом, с такими-то руками да носить кожаные перчатки, не пропускающие воздуха?

И все-таки…