Оборотная сторона героя

Брат сглотнул. Заговорил не сразу.

– Сестренка, спорю на что угодно – у него нет с собой документов. И тем более страхового полиса. Зато есть огнестрельное ранение. Значит, явится полиция. А его мы и дома вылечим, отец вызовет своего врача.

– И пусть! – воскликнула Гили, не обратив внимания на последние слова. – Пусть приходит полиция! Может, отыщут этих подонков!

Гожо только покачал головой в ответ. Ещё одна причина нежелания ехать в больницу, о которой Гожо сестре не сказал, заключалась в том, что у него на этот вечер была назначена очень важная встреча. Если везти незнакомца в БСМП, то на встречу он точно не успеет. Можно, конечно, оставить с ним сестру – пусть оформляет бумажки, отвечает на вопросы, дожидается полицию. Но бросить её там одну после всего, что только что случилось, Гожо не мог. Зато до дома их отца можно добраться за четверть часа, а то и меньше. Там позаботятся и о Гили, и о незнакомце. Раненый завозился на заднем сидении. С трудом открыл глаза – мутные, больные. Попытался приподняться, но не смог. Медленно оглядел салон машины. Задержался взглядом на лице Гили. Цыганка улыбнулась и осторожно погладила его по голове. Раненый тяжело сглотнул и заговорил на каком-то непонятном, странном языке.

– Этот оборвыш – иностранец? – поразился Гожо.

Гили беспомощно посмотрела на брата:

– На каком это он?

– Понятия не имею, никогда не слышал.

Для семьи – Гожо, для друзей – Лекс, а по паспорту – Алексей Алмазов, младший сын барона уважаемой цыганской общины, получил прекрасное образование в престижном ВУЗе и свободно владел основными европейскими языками. Так что если какой-то язык он даже не узнавал, значит, тот должен быть довольно редким.

А ещё Гожо очень хорошо рисовал. Настолько, что его наставники в художественной школе долго отговаривали парня, когда тот решил бросить занятия. Убеждали, что у него талант, что не стоит его губить. Но молодой цыган не слушал. Богемный образ жизни – а именно так ему виделась жизнь художника – его не привлекал. Он хотел заняться чем-нибудь более серьезным и более достойным сына уважаемого цыганского барона. Пусть даже и младшего сына… Особенно из-за того, что он – младший сын.

Пропустить сегодняшнюю встречу Гожо просто не мог, ведь от неё зависело так много, а успех открыл бы впечатляющие перспективы. Если всё удастся, Гожо не просто преумножит семейное состояние – он выведет их общину на совсем другой уровень. А его самого, младшего сына барона, по-настоящему зауважают.

Да, Гожо знал, что отец не одобряет традиционный цыганский "промысел", в который вовлечены многие цыгане его обширного рода. И дабы самому избежать этой же судьбы, в свое время заявил сходке старейшин, что неплохо бы им иметь и легальные доходы, и что этим он готов заняться лично. Представил шокировавший консервативных патриархов бизнес-план по открытию сети ресторанов по Москве, занял в общинной кассе начальный капитал и потребовал, чтобы его не вовлекали ни в какие тёмные делишки, иначе вся их затея с законными доходами рухнет. Уже два года спустя цыгане убедились, что прибыли от легального бизнеса, пусть по сумме порой и уступающие валовому доходу от воровства или особенно удачно провернутым операциям с наркотиками, отличаются завидной стабильностью.

Отец придерживался прогрессивных взглядов и не настаивал, чтобы дети непременно шли по его стопам. Но все четверо старших братьев Гожо сами, по своему выбору, получив хорошее образование, направили свои силы и знания на укрепление семейного бизнеса, существенно расширив ресторанную сеть по всей Москве. За это их уважали, а отец, безусловно, ими гордился. И Гожо мечтал тоже совершить что-то такое, что доказало бы отцу, что и он, младший сын, не хуже остальных… Гожо не понимал, что он хочет доказать это не отцу – отцу доказательств не требовалось. Он хочет доказать это себе.

Цыган оставил позади шумный проспект Мира и повернул к Ленинградскому проспекту. Но, как бы он ни спешил, как обычно, проезжая неподалеку от Рижского вокзала, не мог не свернуть на Трифоновскую улицу и не полюбоваться хоть недолго на белостенную церковь мученика Трифона в Напрудном. И никогда не мог объяснить, почему. Наверное, душа художника тянула его к этой словно бы по ошибке оказавшейся на земле, изысканной в своей простоте небольшой каменной церквушке с изящной лепниной.

Гожо посмотрел на невысокий купол цвета потемневшего серебра и улыбнулся. У него все получится. Он уверен.

* * * Весь путь обратно Одиссей, как и прочие гребцы, не отходил от весла, но едва только дно корабля заскребло по песку Троянского побережья, он перемахнул за борт одним из первых и поспешил за мрачным Ильей: забега л вперед, заискивающе заглядывал в глаза и что-то приговаривал, суетливо взмахивая руками. Илья не останавливался и не прислушивался. И так ясно, что хитрый царек отчаянно хотел оправдаться за то, что предложил его в качестве заложника лейстэсам, и удостовериться, что грозный Ахилл не держит на него зла. Мирмидоны дружно вскочили при его появлении. Илья кивнул им на ходу и скрылся в палатке – не хотел никого видеть. Отцепил меч, снял доспехи и поножи, растянулся на устланном шерстяными покрывалами диффе и мрачно уставился в потолок, размышляя о том, что произошло в плавании. О том, что он сделал и, самое главное, о том, чего не сделал. Илья не сразу заметил отсутствие Брисейды. А когда понял, что ее нет, едва не застонал – так не хотелось ему выяснять, куда делась девчонка.

– Где? – выйдя из палатки, коротко поинтересовался он у предусмотрительно сидевшего неподалёку Патрокла.

Рыжий грек медленно поднялся и вздохнул.

– Пока не было тебя, за ней микенцы приходили. Мы их не пустили. И тогда сам Агамемнон сюда пришел.

Патрокл нахмурился и отвёл глаза. Мирмидоны подчинялись Ахиллу, но, будучи дисциплинированными воинами, понимали, что должны выполнять и распоряжения вышестоящего начальника, то есть Агамемнона. И что остается делать подчиненным, когда два командира отдают им совершенно противоположные приказы?

– Давно?

– Вчера вечером.

– Ты знаешь, почему он так решил?

– Из-за Терсита, сына Агрия, – скривился Патрокл.

– Из-за Терсита?

– Да. Пока не было тебя, произошло в лагере настоящее побоище. Как только за горизонтом исчезли пентеконторы, Терсит сын Агрия во всеуслышание заявил, что мы против воли богов идем, что неприступна Троя и обречены греки на поражение, что мы здесь ни славы, ни богатств не обретём. И что надо брать с Ахилла пример – отправляться домой.

– Все же знают, что Одиссей отправился за продовольствием! – воскликнул пораженный Илья. – Все знают, что Ах… что я никогда бы не уехал без вас!

– То, что каждый знает по-отдельности каждый, не всегда знает толпа, – угрюмо заметил Патрокл.

"Ничего не меняет, – подумал Илья и криво ухмыльнулся. – Три тысячи лет, а люди всё такие же"

– А что Агамемнон?

– Агамемнон решил, что это ты сыну Агрия велел беспорядки устроить и сделать так, чтобы армия домой отплыла.

– Какая же мне выгода, чтобы армия отправилась обратно?

Вопрос был явно риторический, потому, выдержав небольшую паузу, Патрокл продолжил:

– Солдаты поддались на слова сына Агрия. А Темен, царь аргосцев, даже своих воинов собрал, и они отплыли. Агамемнон за ними своих коринфян послал и верных ему микенцев. Те нагнали аргосцев, потопили два пентеконтора и остальных обратно вернули. После чего Агамемнон устроил публичную казнь Терсита сына Агрия. Тех, кто продолжал возмущаться, на месте убивали коринфяне и микенцы. Ахилл, той ночью сожгли мы на кострах более сотни воинов! Не после всякой битвы с троянцами такие потери у нас были! – в голосе Патрокла слышалось искреннее возмущение. Погибнуть от руки врага – это честь. Но мало что сравнится в бесславии, чем падение от руки своих. – А потом долго каялись Темен и оставшиеся аргосцы перед Агамемноном и перед всей армией за содеянное. И после этого послал царь своих людей сюда, чтобы забрать твою пленницу, а когда отказались мы ее отдать, явился сам.