Оборотни космоса
Шрифт:
Смелый этнограф может здесь отснять – за плату и по предварительному сговору, – как плавят камень раствором, нелегально купленным у проходчиков с конуса погружения; так создаются новые квартиры, не отмеченные в жилконторе, а потом к ним тайком ведут стель – воду, электричество, канализацию.
Прочим гостям града лучше миновать лефилды на трубопоезде; тогда не увидишь, какие неприятные люди шастают по переходам и стыкам боковых отводков и какие подозрительные рожи иногда высовываются из нор. Здесь торгуют жареными долгопятами, что в приличных кварталах совершенно недопустимо.
Эйджи, торопливо идущий по коридору лефилда, не вызвал
– Вот такая, значит, плесень, девки, – тихо, но ясно произнёс кто-то в стороне, и целая свора недорослей рассмеялась, кто с нарочитой хрипотцой, кто с игривым повизгиванием. Они толпились у плаката: «БЛЕДНЫЙ ГРИБ – ЭТО ВРЕД! КИШЕЧНАЯ БОЛЬ, ДВОЕНИЕ В ГЛАЗАХ, БЕССИЛИЕ, БЕЗУМИЕ».
Контролёры в оранжевых жилетах разбирали щипцами смятый мусор в урне, а квартальный золотарь лениво огрызался на их замечания:
– Не наша грязь! Подбросили. Смотрите, кости. Тут ни одной столовки, где с костями подают. Нечего придираться.
– Урна слизью заросла. Не чистишь, ядом не смазываешь. Идём в кладовую; покажешь, сколько химикатов в наличии. Расход по журналу проверим...
– Кости-то разгрызены... – Контролёрша поднесла добычу поближе к лицу. – Прямо в мочало изжёваны. У тебя что, троглодиты завелись?
– Двери в граде настежь, заходи, кто хочет! – повысил голос золотарь. – Вчера двое оглоедов побирались, песни пещерные пели...
Словно заслышав его, в квартирной норе, вход в которую был занавешен тряпками, гаркающим голосом рванули разухабистую песню:
Она гуляла по тоннелю,А он валялся на панели.На нём дырявые лосины,А ей цена четыре крины.Радуга!Ты вся такая, будто радуга!В мою башку вонзилась радуга!Я помираю от любви!Над головами хлопали затворы пневмопочты и гулко проносились круглые контейнеры. Простенок был запачкан кривой чёрной надписью: «СВИСТУНОВ В ШАХТУ, ДАВАЙ СВОБОДУ!» В лефилде боялись носящих свистки и узоры, но сейчас стражей не было видно, и недоросли в пятнистых лосинах и с причёсками цветов радуги вольготно хорохорились в проходе.
Следом за мужчиной-эйджи быстро прошёл вынырнувший из-за поворота парень с косо подрезанными по-мародёрски ушами, в мешковатой блузе и просторных портках драчуна. Девка из недорослей кривлялась у него на пути, и он взмахнул рукой, отбросив девку прочь. От боли она вскрикнула с обидой:
– Пся городецкая! долгопят тебя родил!
Парень мельком зыркнул назад – и недоросли прижались к стене, испуганные взглядом, полным холодной жестокости. Не замедляя хода, парень достал из-под блузы...
Недоросли, отталкивая друг дружку, бросились прочь, а парень, больше не замечая их, выбросил руку с пистолетом-автоматом, и коридор огласила короткая очередь. Эйджи рухнул вперёд, растянувшись на полу с простреленным черепом. Парень, ускорив шаг, перескочил через труп и исчез в боковом отводке коридора.
– Давно ли вы видели Зенона? – осторожно спросил Pax, стоя у Форта за спиной.
Около полутора суток они то вместе, то порознь сновали по граду и рассылали запросы по учреждениям зоотехники и пищепрома. Если Pax и говорил
с напарником, то лишь по делу, но порой Форт успевал поймать его заинтригованный взгляд – так смотрел управляющий на ферме. Суть сомнений Раха была очевидна – ему открылась такая неожиданная сторона познаний Форта, что впору начинать всё снова: «Я изучил материалы на вас и нашёл там немало сомнительного...»– Как же... – Форт принял самый невинный вид. – Третьей ночи мы его вместе наблюдали у меня в гостинице.
– Но после этого вы собирались встретиться с ним?..
– Не довелось. А сейчас и вовсе некогда.
– И не придётся. Зенон убит, – тихо молвил Pax. – Сегодня, около шестнадцати десяти.
Форт избежал почти неотвратимого в подобной ситуации и нестерпимо пошлого вопроса: «Как?!» С порога поверить в сказанное было трудно, даже мучительно, но Pax был из тех, кто убеждается, только лично вложив перст в рану. Как пить дать, он успел побывать у тела. Значит, факт.
Сразу и напрочь расхотелось что-либо расследовать. Да, кролы, долгопяты и свинки милы, но прощальная улыбка Зенона, оказавшаяся последней на этом свете, легла на всё, словно печать на воск. Повсюду, куда ни глянь, всплывало его лицо, напряжённо замершее от волнения и ожидания, его рыжеватые глаза...
Беглое, неглубокое, в чём-то докучное знакомство поднялось из памяти, а с ним – тягучее, неизбывное чувство то ли вины, то ли оборванного разговора, который больше не возобновится – ни завтра, ни послезавтра, ни через мириад лет. Не надо знакомиться! сразу оттолкнуть – и прощай! чтобы потом не погружаться в болезненную печаль утраты...
«Что я должен был сделать, чтобы этого не случилось? что я мог сделать?..»
– Я хотел спросить, мотаси Фортунат, – где вы были в шестнадцать десять и где ваше личное оружие?
Форт едва не ответил резкостью, но вспомнил: «Спрашивать любого в любом месте о любых делах и требовать правдивого ответа». Pax имел право на вопрос.
– Зоопункт двадцать четыре корня Инье. Пистолет и лайтинг заперты в ячейке, как положено. Приказа носить оружия не было; тебе это известно.
– Конечно. Но я хотел, чтобы вы лишний раз вспомнили об оружии.
– Теперь моя очередь. Каким способом и за что его...
– Мимоходом, из пистолета, в затылок. – Пройдя по комнате, Pax бесшумно сел. В гибкой посадке его была нелюдская пластика – каучуковая гибкость суставов и позвоночника, какой обладают одни танцоры-мальчики, естественная осанка и вместе с тем пружинистая и злая сила умелого молодого мужчины. Из Зенона – ах, Зенон, бедолага... – заботы выжигали молодость, а Рах, похоже, развивал её в себе. Сколько ему лет? Сколько тренировок нужно, чтобы создать такое тело? Запросто можно ошибиться с возрастом.
– Грабёж?
– Нет, хотя убийство – умышленное. Его незаметно преследовали и догнали.
– Так... и что теперь?
– Обычная процедура. Мёртвый опознан и обследован, баллистики определили ствол киллера, дело за сыскной полицией – найти и изловить. У нас убийца безнаказанным не останется.
– Я имею в виду Зенона. Передадите прах родным?
– У него не было ни родных, ни родины. Точнее, он не оставил упоминаний о них. Имущество завещал каким-то благотворительным фондам...
Форта дважды передёрнуло – тут тебе и фонды, крепко памятные по Планете Монстров, и жалкая судьба бродяги, в чартерных рейсах забывшего, где его дом.