Обороты

В очередной раз тяжело вздохнув, Лейви все же оставила ограду в покое и неспешно направилась к дому, вдоль свежевскопанных грядок, мимо конюшни и нескольких небольших построек.

Кшерх и его семья жили просто, хотя и не бедно. Двор явно держался в умелых руках, не было заметно ни одной покосившейся стены или грязного уголка. Однако особенно хорошо выглядела конюшня. Тогда как дом был просто добротным и достаточно просторным для большого количества гостей, в конюшне хозяева явно проводили большую часть времени. Это было заметно по чистоте, витиеватой резьбе на дверцах и самих лошадях. Смирных серых лошадках, что с интересом поглядывали на нежданных гостей.

У конюшни Лейви даже задержалась, подумывая не заглянуть ли туда снова, но передумала. Успеется. Сейчас стоило воспользоваться приглашением Тариса и выкупаться. Парни уже должны были привести себя в порядок, так что ждать их не пришлось бы.

Пнув камешек, что попал под ногу, Лейви все же постаралась идти медленнее, чтобы потом не пришлось ждать под дверью или, что и того хуже, попасть под расспросы дочери Тариса или сочувствующий взгляд его жены. Первая не могла не заметить ее полыхающего уха, а вторая была свидетелем самого процесса воспитания наглого ребенка. Впрочем, боялась зря. Во дворе, с трех сторон огражденного стенами дома, купальни и еще какого-то неприметного серого здания, не было никого кроме Тарда.

– А Ошер где? – невольно ускорив шаг, поинтересовалась Лейви, осмотревшись.

За прошедшее время она ни разу не видела, чтобы И'Ар позволял себе отходить от своего принца слишком далеко. Впрочем, сегодня парень сумел ее удивить.

– Его взяли в плен. Возможно пытают, – буднично заметил он, с удовольствием вытянув ноги, удобнее устраиваясь на лавке.

– А как же твой долг спасать принца?

Хмыкнув, Тард ответил ироничной улыбкой. После хорошей порции горячей воды и возможности переодеться в чистую одежду мир стал как-то светлее. Точно с дорожной пылью с себя удалось смыть тяжесть, которую он ощущал, каждый раз глядя на принца.

– Его отправили в путешествие, чтобы он мужчиной стал, вот пусть и дерзает. И начнет с самого страшного противника, – таинственно понизив голос, отозвался он.

Заинтригованно прищурившись, Лейви выразительно скрестила руки на груди, требуя продолжения, но Тард только многозначительно улыбнулся. Отвечать он явно не собирался, демонстративно откинувшись на спинку лавочки и взъерошив еще влажные светлые волосы. Но возмутиться на тему бессовестного интриганства Лейви не успела, ее внимание отвлекла хлопнувшая дверь и отзвук бессовестного девичьего смеха.

– Ошер? – удивленно воскликнула Лейви, на мгновение даже растерявшись.

Вылетевший из дома юноша был взъерошен, напряжен и вполне мог сравняться полыхающими щеками с отборным томатом. Друзей он заметил не сразу, а едва заметил, скривился, зачем-то оглянувшись назад, на закрытую дверь.

Со все растущим изумлением наблюдая за ним, Лейви на время забыла даже о полыхающем ухе. Обычно такой высокомерный и мрачный принц не был похож на себя, да и вообще ни на кого знакомого девушке.

– Тард, что за противник!? – отчаявшись разобраться, Лейви просто пнула носок сапога И’Ара.

Впрочем, того так просто было не пронять. Неспешно повернувшись в сторону Ошера, что все же отклеился от двери и медленно направился к ним, Тард тонко усмехнулся.

– Лейви, страшнее женщины противника быть не может, – деланно серьезно ответил он, откровенно дурачась.

Успевший достаточно приблизиться Ошер вдруг споткнулся на ровном месте, покраснев больше прежнего под совсем уж бессовестный смех Тарда.

– Дурак! – возмутилась Лейви, отвесив смеющемуся другу подзатыльник.

Понимая, что подробностей, от принца не дождаться, Лейви вздохнула и вынуждена была направиться к дому за чистой одеждой и бадьей воды.

Проводив ее взглядом, Тард только усмехнулся и покачал головой. Давно уже ему не приходилось так искренне смеяться. Хмыкнув, он все же взглянул на притихшего, но уже не слишком пунцового, Ошера. Всего мгновение поколебавшись имеет ли право на такую вольность, Тард махнул рукой. Принц сам дал ему право обращаться к нему, как к другу.

– Неужели крестьянка оказалась настолько языкастой, что смутила принца?

Скривившись в ответ, Ошер вздохнул и все же подошел к товарищу, присев на лаву рядом. Отвечать не хотелось, вспоминать тем более. Но Тард отставать не собирался, невольно приподняв бровь.

– Ты что вообще с женщинами дела на имел?

Ошер в ответ снова залился густым румянцем, стиснув зубы.

– А, так ты не по женщинам вообще… – подвел итог Тард, немного рассеянно взъерошив волосы.

– Сдурел?! – воскликнул принц, дернувшись от возмущения.

Пусть это и не порицалось в их мире, но Его Величество строго следил за тем, чтобы принц воспитывался в более традиционных для всех миров устоях. Все еще отчаянно смущаясь, Ошер опустил взгляд к носкам сапог.

– Не умею я с ними разговаривать. Как рот открываю, так такую ересь нести начинаю… – чуть помедлив, признался он.

На минуту во дворе повисла тишина, прерываемая только стрекотом птиц. Смерив принца взглядом, Тард вдруг усмехнулся, наверно впервые взглянув на него не как на сына Великого Аскара Терезаа. Пусть сын Владыки, но пока еще и на треть не владыка, котенок, что только глаза открывать начал. Бестолковый и беспомощный, гораздый шипеть на чужих, но не способный сделать ничего больше. Вздохнув, Тард вдруг резко хлопнул ладонями по ногам, спугнув стайку серых птичек, что нагло подобрались почти к их ногам.

– Тогда будем это исправлять!

На мгновение опешив, Ошер вскинул голову, изумленно взглянув на Тарда, но тот был серьезен. Конечно принцев с девушками себя вести он еще не учил, но помнил, как его так же наставлял брат. Если уж вверили ему этого котенка – его стоит не только охранять, но и воспитывать.

Сознание всегда погибает позже тела. После того, как из груди вырвется последний вздох, а сердце прекратит биться, оно еще цепляется за жизнь, не спеша отступать.

Сознание короля не желало гаснуть, полыхая отчаянным алым пламенем. За все годы своего существования Зажигающий еще никогда не видел такого яростного желания жить, не крохотной искры, что постепенно таяла от безысходности, а яркого огня, что не спешил затухать.

Нет, напротив, жажда жизни полыхала, вытесняя тьму смерти, заставляя отступать ее прочь. В этом яростном желании жить сплеталась сила воли, понятие долга и чей-то облик. Уловить его точно не удавалось даже божеству, но эта пляшущая фигура то и дело появлялась в сознании правителя.