Обожженные языки (сборник)
Шрифт:
– Из Мексики, – шепчу я.
– Из собачьих фекалий, если быть точным. – Его дальнейшая речь переполнена информацией. Он рассказывает о подпольных собачьих боях и о том, что перед смертью звери – совсем как люди – исполняют лебединую песню, опорожняя кишечник. Сносят золотое яичко. Вручают картельщикам прощальный подарок, который те упаковывают и отправляют через границу.
– Такие сопутствующие товары приносят им кучу денег. Но вы же и так это знаете?
Я закрываю глаза.
Улыбайся и маши…
– Нет, правда, из всех способов потерять вес – почему именно ленточный червь?
Потому что это работало сто лет
Доктор выдавливает улыбку:
– Вы даже знать не хотите, как мы вас нашли.
Блаженство в неведении, но мне не дают пощады.
Когда бывшая королева школьного бала у всех на глазах теряет сознание из-за того, что намешала обезболивающее с алкоголем, не говоря уже о явных признаках голодания, местная пресса называет такое сенсацией.
– Вы были с ног до головы в своих испражнениях, кишащих личинками ленточного червя. – Доктор не скрывает злорадства. Преподает мне урок. Вбивает в голову провинциальные ценности, которыми так дорожит. – Разродиться клубком паразитов в пивной, набитой грузчиками и строителями, – я бы не назвал такое поведение гламурным.
Я смотрю на него: «А?»
– Да, эти создания репродуцируются, если вовремя их не вывести. – Он продолжает перебирать фотографии и бумаги.
Перед глазами всплывает первый снимок: восковая мумия в стальном поддоне, торчащие в стороны хрупкие конечности, брызги крови и желатин. Будто высушенный морепродукт.
– Но я же предохранялась… пила таблетки, – шепчу я.
Доктор вкладывает бумаги в папку и глядит поверх моей головы в монитор.
– У них почти стопроцентный результат!
Доктор опять переводит взгляд на меня, но теперь на его лице – снисходительная улыбка. Он знает, как мало значат проценты, если вы не учли все данные.
– И кто, по-вашему, их принимал? – ухмыляется он тупому блондинистому чудовищу. – Вы или паразит?
Молчание – золото, особенно если правильного ответа нет.
Доктор заглядывает в папку, пролистывает пару страниц, и в его взгляде впервые появляется подобие жалости.
– Учитывая масштаб ваших заблуждений, глупо спрашивать о такой мелочи, и все-таки – зачем вам в сумочке столько плацебо?
Держи друзей близко, а врагов еще ближе.
Хизер Фаулер – даже большая стерва, чем я полагала.
В Медицинском центре Брекенридж она говорит коллегам:
– А вы чего ждали? На кону было больше десяти штук, а я по уши в долгах.
Медсестра с модельной внешностью так сильно топает, что ломает каблук. Она неистово хромает по офису, выкрикивая:
– Я же не убить ее пыталась!
Пустышки под видом витаминов B и E.
Лосьон для ног с этикеткой «Проактив».
Оральный дезинфицирующий клей.
(8:33) Доктор Арлисс:
– Что она с собой делает, никого не касается.
(8:33) Доктор Райнхольд:
– Жулить по-дружески – это одно, а осознанно подвергать риску чью-то жизнь – совсем другое. Нельзя притворяться, что ты помогаешь людям, Фаулер.
(8:34) Доктор Эванс:
– Прости нас, Миранда. Мы правда ничего не знали.
Эти ребята так озабочены последствиями вовсе не потому, что приняли близко к сердцу мои проблемы с весом. Просто все гадают, кто из них, если не он сам, был отцом: у нас тут своя «Мамма мия!».
И поскольку они никогда этого не узнают, ответственным чувствует себя каждый.Медсестра Хизер Фаулер, высоко подняв средний палец, хромает к выходу и объявляет Богу и миру:
– В жопу эту работу! Оставайтесь со своей хрюшкой!
– Эй, Фаулер! – кричу я, когда она подходит к дверям.
Она замирает и в последний раз оборачивается. Ни следа от былой красоты и уверенности – на сломанном каблуке неуклюже стоит грустная простушка с размазанной тушью под закипающими глазами.
Я делаю худшее, что может сделать женщина, внезапно получившая власть.
«Локоток-ладошка, глубоко дыши».
Я машу стерве.
Адам Скорупскас
Невидимое граффити [28]
Она безмятежно спала на полу в подвале пустого дома на Чалмерс-стрит, в восточной части Детройта. Из ее бедра торчал, покачиваясь, пустой шприц; рядом лежала Библия, плюшевый медвежонок и трубка для крэка.
Я так и не понял, как ей удалось сюда проникнуть – в свете фонарика было отчетливо видно, что у нее нет рук. Одна культя под головой, вторая – на груди. Желтый сарафан в мелкие оранжевые цветы. Азиатско-африканские черты лица. Ее ноздри чуть заметно трепетали. Луч фонарика образовывал вокруг головы подобие нимба. Позади на стене виднелся рисунок: зебра ест деньги, растущие на изрытой норами земле (собственно, это и были настоящие крысиные норы).
28
Invisible Graffiti. Adam Skorupskas, copyright © 2014. Перевод Ларисы Плостак.
В моем сером веществе, соединяющем мозг с речевым аппаратом, закопошились обрывки фраз. Я взял блокнот, ручку и написал: «Привет, меня зовут Сизто Ломакс. Я инспектор заложенной недвижимости города Детройта. Извини, что молчу, – я немой. По правилам банка присутствие посторонних не допускается, поэтому ты должна освободить помещение. Хочешь в больницу?»
На ощупь кожа на ее культях казалась чешуйчатой, как у рептилии. Сама девушка весила не больше пустого чемодана. Зажав фонарик зубами, я подхватил ее на руки и по скрипучей лестнице вынес на улицу.
Девушку разбудили капли дождя, громко барабанящие по жестяному козырьку. Она стала отчаянно извиваться и, вырвавшись у меня из рук, с глухим стуком упала на землю. Скользнула взглядом по моей уродливой мексиканской физиономии. Откатилась подальше. Я поднес блокнот к ее лицу.
Прочитав записку, она немного расслабилась. Внимательно посмотрела на мою шею, которую пересекал длинный извилистый шрам. Вскинула летящие брови.
– Я пыталась сделать то же, что и ты. И в больницу не поеду ни под каким видом.
Внезапно ее затрясло и стошнило прозрачной золотистой жидкостью. Девушка еще несколько раз дернулась от рвотных позывов, затем повалилась на бок, тяжело дыша. На щеках выступили красные точки – лопнувшие капилляры.
– Твою мать, опять не вышло, – отдышавшись, сказала она.
Мои безжизненные связки не издали ни звука в ответ.
– У тебя есть пистолет?
Я кивнул.
– Выстрели мне в голову, прошу тебя! Вчера я пыталась покончить с собой. Ты же сам инвалид и понимаешь, что без помощи нам никак.