Обратный отсчет

Затем крупным планом показали печальные глаза Юрия Палыча. Он подошёл к болгарскому наставнику Христо Стоичкову, что-то ему быстро сказал, пожал руку, изобразил на своём лице подобие дружелюбной улыбки и, опустив голову, широким шагом направился в подтрибунное помещение. Я, как никто другой, понимал его чувства и разделял его душевную боль. Сборная России провела невыразительный матч, как, впрочем, и два предыдущих, потерпев заслуженное поражение. Пусть и с минимальным счётом, но поражение. А ещё я, хоть и не видел большую часть матча, но даже мне было заметно, что сегодня команда не играла как единое целое. На поле не было КОМАНДЫ. И это обстоятельство меня очень сильно удручало. Тренерскому штабу сборной было над чем поразмыслить перед следующими отборочными матчами, которые пройдут в двадцатых числах марта. Буду надеяться, что к этим играм я буду в хорошем игровом тонусе и без травм и получу вызов в национальную команду.

После этого тура моя команда оказалась на последнем, седьмом месте. В это не хотелось верить, но цифры турнирной таблицы это подтверждали. И это были мы, действующие победители Мундиаля, которые ещё совсем недавно крушили на своём чемпионском пути все команды подряд…

Мне было обидно и стыдно за нас. Мы загнали себя в очень сложную турнирную ситуацию, из которой нужно будет как-то выходить. Иначе нас не поймут ни болельщики, ни руководство РФС, ни власть имущие лица страны, которые отвечают за спорт. После фееричного завоевания Мундиаля такое невзрачное и блеклое выступление сборной будет расценено как позор. Нам-то, футболистам, ничего не будет, малость побухтят из всех «самоваров» и «утюгов» — да забудут. Такое в истории российского футбола было уже не впервой. Ведь других игроков, соответствующих уровню первой сборной, всё равно нет. А вот Юрию Палычу и его помощникам это грозит немедленной отставкой. Даже несмотря на то, что несколько месяцев назад вся футбольная общественность страны и не только пела ему хвалебные дифирамбы и фигурально носила на руках. Это Россия! Здесь хорошее быстро забывают… Но Сёмин и все его футбольные сподвижники определённо не заслуживают такого обращения. Поэтому подожду день, другой, третий, послушаю, что творится в российских СМИ и что пишут в интернете, пообщаюсь со знакомыми футбольными людьми, и если над их головами замаячит хоть малейший намёк на увольнение, то я не просто вмешаюсь в эту ситуацию, а поставлю зажравшимся футбольным чиновникам, решающим судьбу сборной, жёсткий ультиматум. Либо эту отборочную часть к европейскому первенству мы проходим под руководством Сёмина и его единомышленников, либо я отказываюсь играть за национальную сборную. Мне теперь терять нечего. Тренерский штаб в обиду не дам. Сёмин, как и Бородюк, — «свои», проверенные делом и вызывающие уважение специалисты, которые доказали свой высокий уровень профессионализма! И за них я буду рвать и метать! Поэтому пойду на прямой шантаж, чтобы мне это ни стоило. После завоёванного золота, которое подняло рейтинг российского футбола до уровня мировых грандов, я имею на это полное право…

Возможно, я не прав. Возможно, в глазах некоторых людей я ещё совсем неопытный и наивный молодой человек, который, кроме футбольного мяча и тренировочных площадок, не видел в жизни ничего серьёзного. Возможно, моё поведение не понравится многим чиновникам и обычным людям. Я готов принять любую критику. Я допускаю всё и готов идти до конца… До справедливого конца. Я живой человек, и сейчас меня переполняют эмоции, и я ничего не могу с этим поделать.

Я выключил телевизор, откинулся на спинку дивана и долго смотрел в темноту, пытаясь понять причины блеклой игры своих партнёров по сборной, а также гоняя другие немаловажные мысли в своей голове, пока не услышал из просторного коридора, ведущего в нашу спальню, приятный голос жены.

— Сашуль, ты идёшь спать или и дальше будешь сидеть в темноте и грузиться?

— Да, малыш, иду, — ласково ответил я и рывком соскочил с дивана, задев левой ногой массивную деревянную ножку журнального столика, о котором совсем забыл и в темноте не увидел. Было больно, хотелось кричать и материться во всё горло. Но я нашёл в себе силы перетерпеть острую боль, издав едва слышимый стон. Сжав зубы, я помассировал травмированное место под коленкой и, прихрамывая, поковылял в спальню.

Спустя пять минут мы уже лежали в уютной постели. Лена прильнула ко мне под бочок, нежно поцеловала в губы, пожелала приятных снов, закинула на меня ногу и руку и практически сразу же уснула. Я же ещё долго не мог сомкнуть глаз, размышляя о событиях этого необычного и полного трагизма дня. Мне было над чем подумать. Нет, я не размышлял о поражении своей команды и её незавидной ситуации. Перед глазами стояло запотевшее зеркало из португальского отеля, на котором аккуратно была написана дата моей смерти — 23 августа. Я наконец-то осознал всю безысходность своего положения. И больше всего меня угнетал не факт своей скорой кончины (это не страшно, я уже однажды её испытывал), а переживание за свою семью: Лену и нашего будущего ребёнка. Мне нужно будет обеспечить их всем необходимым. Они не должны ни в чём нуждаться. Успокаивает лишь одно: у меня есть время. Его немного: всего десять месяцев. Но я обязательно что-нибудь придумаю и заработаю достаточно денег на безбедную жизнь своих близких и родных людей. За этими мыслями я совсем не заметил, как вырубился, оказавшись в крепких объятиях Морфея.

Я проснулся внезапно. В свете ночника увидел испуганное лицо любимой, руки которой лежали на моей груди.

— Что случилось, Сашуль? — взволнованно спросила она, заглядывая в мои непонимающие после сна глаза. — Ты так громко кричал… Я напугалась.

Я осознал, что проснулся от кошмарного сна, но не мог произнести ни слова. Я лежал, чувствуя, как сильно колотится моё сердце и по лбу стекают капли пота.

— Нормально всё, — выдавил я из себя.

— Точно?! Не обманываешь?!

Я закивал головой. Успокоив дыхание, я сглотнул слюну, а затем слегка улыбнулся.

— Извини, что напугал, — сказал я. — Просто кошмар приснился. Наверное, это из-за вчерашней игры. Перенервничал. Вот и приснилась всякая хрень. Не переживай. Я в порядке.

Я попытался успокоить жену, но, кажется, у меня это не получилось. Она была взволнована случившимся.

— В порядке? Да у тебя вся майка мокрая, — сказала она и прикоснулась рукой к моему лбу. — Может быть, ты заболел? Тебя где-то продуло или ты холодного попил? — Я перехватил её запястье и прижался губами к её ладони.

— Я в порядке. Не волнуйся, — улыбнувшись, повторил я и, приподнявшись на локтях, уточнил время.

— Не знаю, сейчас посмотрю, — ответила она, широко зевнув и потянувшись свободной рукой к прикроватной тумбочке. Взяв телефон, она продолжила: — Почти четыре. Без восьми.

— Ну хоть немного поспал, и то хорошо, — подумал я и сказал вслух. — Ленусик, ты давай ложись спать. Тебе же рано вставать. А я в душ по-быстрому схожу. Освежусь. И тоже лягу. Нужно выспаться. У меня ведь утром тренировка.

— Хорошо. Только в туалет сбегаю. Ты знаешь, теперь я понимаю свою маму, когда она говорила, что беременность — это когда постоянно хочешь есть и часто бегаешь по-маленькому, — усмехнулась она, переваливаясь на другой бок и свешивая ноги с кровати.

Мы встали с постели. Я посмотрел на постельное бельё и сказал:

— Если не трудно, заменишь простынь и мне наволочку.

— Ага, — ответила она и, сунув ноги в тапочки, продолжила. — Я сначала на кухню. Пить хочу не могу.

Она вышла из спальни и повернула налево, а я, слегка шлёпнув её по аппетитным ягодицам, направился в ванную комнату. Включив свет, я первым делом посмотрел в большое зеркало, встроенное в стену. К моему облегчению, на зеркале не было никаких надписей или посланий от Проводника. Я бы точно сошёл с ума, если бы они там были.

Сняв мокрые майку и боксеры, я бросил их в корзину для грязного белья, залез в душевую кабинку и плотно закрыл за собой широкую стеклянную раздвижную дверь. В этот момент Лена вошла в ванную комнату, шаркая по полу своими любимыми войлочными тапочками. Она открыла крышку унитаза, и через несколько секунд по его стенкам зажурчала мощная струя облегчения. Только после этого я включил прохладную воду, закрыл глаза и расслабился. Прежде чем уйти, Лена заглянула в душевую и спросила, как я себя чувствую. Я ответил ей, показав большой палец левой руки, и в этот момент почувствовал лёгкое пощипывание в левой ягодице, а потом поглаживание по ноге.

— Это тебе за то, что разбудил. Долго не задерживайся. Я одна не усну, — сказала она и, хихикнув, покинула ванную.

Я не спешил выходить из душа. Тёплая вода меня ощутимо взбодрила, придала сил и энергии. Спать больше не хотелось. Я вспоминал сон, который был очень похож на тот, что я видел вчера в Португалии. В этом сне я снова был в том злополучном самолёте, но на этот раз без Проводника. Меня пыталась поглотить раскалённая лава, и ей это почти удалось. Я пережил нечто ужасное, что-то вроде настоящего ада. Пережитый страх и ужас увиденного были настолько сильными, что я был напуган до глубины души. Такого кошмара я не пожелал бы даже своему злейшему врагу. Оставалось только надеяться, что этот кошмар никогда больше не повторится. Иначе я потеряю рассудок и, возможно, проведу остаток своих дней в психиатрической больнице, так как моя психика просто не выдержит таких издевательств.

Зайдя в спальню, я увидел сладко спящую жену в обнимку с одеялом. Я усмехнулся, вспомнив её заявление, что она одна не уснёт. Стараясь не шуметь, тихонько взял свой мобильник, который стоял на подзарядке, и отправился на кухню. Попив горячего чая с бергамотом, в половине шестого я приступил к приготовлению завтрака. Решил сварить небольшую кастрюлю молочной рисовой каши, которую так обожала Лена, отварить десяток куриных яиц и приготовить поджаристые тостеры для бутербродов.

Моя любимая Соня-засоня проснулась ровно в семь утра, когда прозвенел её будильник. Даже на кухне было слышно приятное пение птиц.