Обратный Отсчет
Шрифт:
На ветвях возле могилы,
Все также пусто и уныло.
Сквозь лапник выйду в бор густой,
Где виделась в последний раз с тобой.
Укутал вечер бархатным платком,
Путь мой извилистый в краю лесном.
И черный лес стоит в затишье…
Больно мне, больно!
…и пения птиц не слышно.
Без тебя сама я не своя. Без тебя…
Все наедине с собой, вне себя.
Без тебя часы считаю, а с тобой,
Все секунды замирают. И покой…
Большая луна, напоминавшая серебреную монету, плыла между грудами облаков. Ветер гнал их по темной воздушной реке, будто позолоченные шлюпки. Лунный свет отражался
Как только девушка миновала “Куры гриль”, или же, кому больше нравится – “Куры гниль”, раздался оглушительный раскат грома. Во рту у нее пересохло, глаза походили на горячие мраморные шарики. Вдоль позвоночника пробежал холодок, и казалось, угнездился в животе, вызывая легкий озноб. Она поежилась от холода, вытащила пачку сигарет, надеясь, что эти гробовые гвозди, эта коробочка, наполненная раковыми палочками, сумеет ее согреть.
“Если можно было бы вернуть былое время вспять…” – размышляла Габриэль, затягиваясь во все легкие табачным дымом и выпуская серые облака угарного газа.
Но желания – это на одной чаше весов, а говно – на другой! И не всегда первой удается перевесить вторую.
Старый пес ненормальной соседки бабки Клавы лаял и, наверное, по-прежнему мог укусить за ногу подошедшего к нему маленького ребенка. Он лаял и лаял, словно ставя крест на этой и на всех человеческих надеждах. Перед домом девушка в последний раз затянулась, глубоко затянулась и, еле заметно кашлянув, выбросила сигарету. Окурок упал на бетонную дорожку и рассыпался искрами.
Раскачивая ключ на цепочке, Габриэль глядела, как тот описывает круг за кругом, прям как когда-то этот ужасный молот. Спустя несколько мгновений девушка прервалась и сунула ключ в замок. Тот скользнул свободно, без запинки, будто все время хотел туда попасть. Когда она вошла в квартиру, под ее ногой что-то хрустнуло, как будто она наступила на лужу, покрытую тонкой корочкой льда. Девушка замерла, сделала еще один шаг – в ответ послышался скрип. Оказалась, что это всего лишь высохшая половица.
Она аккуратно зашагала дальше, за дубовым шкафом попыталась на ощупь найти рубильник, включающий и выключающий свет. Но как только на него нажала – лампочка зажглась и сразу потухла. В то же мгновение желтые огоньки потухли и в соседних домах. Должно быть, у электросети наметилась очередная экономия, а может это взорвалась трансформаторная будка на углу улицы, и во всем районе в очередной раз сгорела вся проводка.
Ветер швырял в стекла третьего этажа капли дождя. В необжитой квартире было холодно, слишком холодно, почти как в морге. Или, как рука Кенни перед его смертью.
“Холодная рука в моей руке”, – подумала девушка и зажгла спичку.
Она открыла шкаф, но ничего полезного в нем обнаружить не смогла, кроме паутины и пластмассовой ноги от одной из старых кукол; эта оторванная конечность забилась в дальний угол, напоминая единственного уцелевшего щенка, который знает, что его братьев и сестер уже отловили и утопили в ведре. Нога терпеливо валялась здесь, бог знает сколько времени, в ожидании того, пока ее кто-то не найдет. Здесь только не хватало головы манекена с пустыми глазами, которые обычно заставляют детей тут же отвести взгляд. Тогда получилось бы идеальное зрелище для людей, страдающих гленофобией.
– Твою мать! – выругалась Габриэль и ударила по двери
ладонью, тем самым захлопнув ее.На верху дубового гроба для человеческих вещей девушка нашла нужный для нее предмет – бабушкин светильник. Зажгла в нем две свечи и уселась за письменный столик, расположенный возле ее старой кровати. Чиркнула спичкой, что аж раздался треск. Закурила сигарету. Посмотрела на огонь свеч сквозь дым, сощурив глаза. Этот металлический аксессуар, поддерживающий две восковые палочки, навеял новые воспоминания…
После похорон Кенни, в свои 18 лет, девушка перестала учиться. Вернее, перевелась на заочную форму обучения в университете. По требовательным наставлениям психолога, дабы еще больше не усложнить сложившуюся ситуацию, отвлеклась от будничной жизни. За счет родителей уехала в горы и на неопределенный термин поселилась в пансионате со странным названием “Заколоть” с ударением на первый слог, чтобы пройти там эффективный и длительный курс реабилитации.
Прошел год, два, три, начал идти четвертый. Ее легкая надломленная психика помаленьку оправлялась, затвердевала и приходила в порядок после тяжелой травмы. Занимательные прогулки по горным тропам и наблюдения за красивыми пейзажами сосновых лесов помогали отвлечься. Свежий воздух улучшал дыхательные процессы, она становилась все более спокойной, сдержанной. Вкусная, полезная еда поддерживала хороший уровень ее физического здоровья. А так необходимые удобства и приятный контингент только способствовали улучшениям больной психики.
Все шло практически хорошо, если только не брать во внимание то, что девушка всегда закрывала свой номер на все замки, плотно запирала окна и занавески, чтобы не видеть того, кто мог за ними оказаться. Хотя, кто за ними мог оказаться? Ведь номер Габриэль находился на втором этаже. А еще она прислушивалась к шагам по коридору, нервно осматривалась в столовой и библиотеке. Постоянно проверяла, не прячется ли кто в шкафу, под диваном или в душевой кабинке. В пяти словах: почти все время была начеку.
Осторожность – это не плохая вещь, но лишь до тех пределов, пока она не превращается в навязчивую идею, и ты не начинаешь сходить с ума. Получалось так, что одно излечивалось, другое же – калечилось. Психическое расстройство превращалось в устойчивую паранойю. Кроме всего прочего ее мучили кошмары, напоминающие о смерти любимого человека. Они не покидали ее сны ни на одну ночь. А израненную душу по-прежнему, как и четыре года тому назад тревожило странное чувство, что этой ужасной истории еще нет конца. И неизвестно, будет ли?
Вот так Габриэль тяжко переживала утрату Кенни, но еще больше она боялась! Боялась, что Дуфингальд Бремор найдет ее здесь, и тогда… но длилось это лишь до того дня, пока она не встретила Азулу.
– Эх… – вздохнула она и перевела взгляд на лезвие кинжала “Долга” в левой руке. – Сколько же я здесь не была? Мне кажется, после похорон Кенни ни разу…
Непонятного рода шум вывел ее из далеких воспоминаний. Это настенные часы упали на пол и остановились навсегда. Но нечего тут огорчаться – даже остановившиеся часы два раза в день показывают точное время. Спустя полчаса Габриэль легла спать. Лунный свет падал на ее грудь, разделенную начетверо тенью оконной рамы. Под дыханием ветерка занавеска колебалась туда-сюда, туда-сюда, словно мрачное знамя. А в пепельнице дотлевала очередная сигарета. Теперь от нее оставался только малюсенький окурок и горка серого пепла.