Образ врага

Хмуро уставившись во мрак холодной кипрской ночи, Геннадий Ильич нервничал всерьез.

— Инга, вы можете дать моему человеку кипрские связи Карла? — быстро спросил он.

— Пожалуйста, — равнодушно кивнула немка, — но там тоже скажут, что он полетел в Москву. Вы напрасно потеряете время и деньги.

— А в чем, собственно, дело? Почему именно в Москву? — Он закурил и стал расхаживать по палубе. — Нет, мне просто любопытно… Конечно, операция будет завершена без него, вы все получите сполна, в том числе и долю Майнхоффа, однако я хотел бы знать…

Инга долго, напряженно молчала. Бренер искоса взглянул на ее сосредоточенное лицо и понял, что сейчас она решает для себя очень важный вопрос: сказать ли заказчику об истинной причине исчезновения Карла или выдумать нечто нейтральное.

Любопытно, что она ни секунды не сомневалась: Майнхофф полетел в Москву, чтобы встретиться со своим сыном. Значит, есть у нее основания, значит, верит она в свое острое, болезненное чутье. Ревнует страшно. Сделала над собой усилие, прекратила пить, взбодрилась, замыслила что-то. Ясно что. Убьет. Всех троих.

— Я не говорю по-русски, — вдруг произнесла она тихо и задумчиво, как бы размышляя вслух, — я совсем не знаю эту страну. Я скажу вам, почему он туда полетел, но есть одно условие.

— Слушаю вас, — встрепенулся Подосинский.

— Вы поможете мне их найти.

— Кого?

— Женщину и мальчика.

* * *

В гостиную, шаркая тапками, вошла докторша Елена Петровна, зевнула, прикрыв ладошкой рот, и сообщила:

— Работали с ним, Азамат Мирзоевич, очень профессионально. Лошадиная доза барбамила плюс гипноз. Поддается моментально. Вот, посмотрите на досуге. — Она положила на журнальный стол видеокассету.

— Спасибо, дорогая. Что бы я без вас делал? — улыбнулся Азамат. — Да вы присаживайтесь. Коньячку?

— Не откажусь, Азамат Мирзоевич, — докторша села в кресло, — я не могу гарантировать, что восстановила точно все, о чем он говорил с теми людьми. Но думаю, всю информацию, какую знал, выложил. Они профессионалы и выпотрошили его до донышка.

— А сейчас он помнит что-нибудь? — спросил Мирзоев, наливая даме коньяк.

— Память я ему подчистила, все лишнее убрала. Вы таких указаний не давали, но я сделала. На всякий случай. Мне ведь не трудно, а человеку такое облегчение. — Она вздохнула и поджала тонкие оранжевые губы. — А вообще, ему пора лечиться. Давно пора. Нервное истощение у него, на грани патологии. Пограничное состояние. Может сорваться.

— Он что, псих, что ли? — хмыкнул Мальков. — Ну, точно, я давно догадывался.

— Нет, он не псих, — покачала головой докторша, — я сказала: на грани. На такой грани, Петька, ты тоже балансируешь. На одной ножке.

Мальков презрительно фыркнул и отвернулся. Он знал, придворная докторша его не жалует, и отвечал взаимностью.

Психиатра Елену Петровну Терехову приближенные Мирзова называли между собой Торчила. Кличка эта возникла от смешения имени черепахи Тортиллы и глагола «торчать». Елена Петровна была мудра и флегматична, как героиня известной сказки, но при этом торчала везде, где ее не просили, словно гвоздь в ботинке.

Докторша на глазок подмечала малейшую слабину в человеке и сообщала хозяину: у Ивана возникла слишком серьезная тяга к алкоголю, Хамзат балуется наркотиками, у него зрачки нехорошие, Петр перестает контролировать себя при виде крови, шалеет, есть признаки скрытого садизма, Руслан может наболтать лишнего в постели и подцепить венерическое заболевание, очень несдержан в связях. И так далее.

Иногда к ее помощи прибегали при допросах, с ней консультировались по поводу скрытых неврозов и психической прочности чиновников и бизнесменов, которых надо было купить, продать, припугнуть, подставить или скомпрометировать. В общем, она была специалистом широкого профиля.

Она повидала многое, знала еще больше, никогда не наговаривала на человека напрасно, считала, что убийство — мера крайняя, нежелательная и существует множество иных способов нейтрализовать того, кто мешает.

— Так он в принципе больной или здоровый? — поинтересовался Азамат.

— У него есть признаки мании величия, почти патологические. Очевидные сексуальные расстройства, гебоидный синдром. В период полового созревания злоупотреблял мастурбацией, страдает мазохизмом в скрытой форме. В общем, пограничная личность, ярко выраженный параноидальный тип.

— Елена Петровна, дорогая, можно по-простому? — взмолился Азамат. — Я ваши медицинские термины не очень понимаю.

— Так вас что именно интересует?

— Болтать он будет еще?

— Я же сказала — память подчистила ему. Но вообще, вы зря с ним имеете дело, Азамат Мирзоевич. Очень неустойчивый тип. От таких лучше держаться подальше. — Докторша отхлебнула коньяку, еще раз зевнула, тяжело поднялась. Неустойчивый, но в общем не опасный. Вы сами кассетку-то поглядите, а потом, если будут еще вопросы, пусть кто-нибудь из ребят разбудит меня. Спать хочу, не могу.

— Спасибо, Елена Петровна. Идите, дорогая, отсыпайтесь. А ты, Петька, поставь-ка мне кассету.

Цитрус на пленке был похож на живого мертвеца. Он говорил сначала совсем вяло, бессвязно, бормотал, всхлипывал. Веки плотно сжаты, лицо серое, впалые щеки в седоватой щетине.

— Яхта будет ждать в Порт-Саиде… Карл, как мужик мужика, пойми меня… выйди на минутку… Алиса живет в Стране Чудес…

Нет, он не повторил на сеансе у Елены Петровны дословно все, что сумел вытянуть из него предыдущий гипнотизер. Имя Подосинского испарилось из его больной, истерзанной памяти.

— Это ж надо так раскиснуть, смотреть противно! — презрительно фыркнул Мальков. — Может, пристрелить, чтоб не мучился?

— Кровожадный ты человек, Петька, — проворчал Азамат, — не жалко тебе старого приятеля? За что же его мочить? Нажали на человека, лишили воли. Неизвестно, как бы ты, дорогой, выглядел на его месте.

— Нет, я просто спросил, — смутился Мальков, — я как раз наоборот, хотел сказать, что мочить его не надо.

— Вот спасибо, дорогой, — усмехнулся Азамат, — я бы никак без твоего умного совета не обошелся.

— Нет, ну я в том смысле, что, если они с ним работали, а потом труп найдут, это нехорошо, это сразу может насторожить их, — Мальков совсем запутался в словах, даже вспотел от волнения. — Я просто хотел сказать, что Цитрус хоть и дурак, а фигура заметная.

— Дураки часто бывают заметней умных, — глубокомысленно заметил Азамат, Аллах с ним, пусть живет. Ты вот лучше соберись с мыслями и подумай, есть ли у тебя знакомые, которые учились в Институте Международных отношений с восемьдесят второго по восемьдесят четвертый. Желательно в аспирантуре.