Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
Шрифт:
Повесть о Щиле не раз уже являлась предметом изучения. Текстологическую над ней работу и анализ ее содержания в последнее время с наибольшей полнотой и скрупулезностью провел И. П. Еремин. Изучив большое количество списков, он выявил шесть редакций памятника. Он установил, что памятник в первоначальном своем составе возник не ранее 1310 г. (под указанным годом в летописи говорится о построении церкви «стяжаниемь раба божия Олония мниха, нарицаемого Щила…») и не позже конца XV в. (к этому времени относится древнейший список). Поскольку в повести говорится о деньгах и гривнах, И. П. Еремин делает вывод, что она была составлена после 1420 г., когда в Новгороде начался чекан собственной монеты. Все вышеизложенное, по-моему, весьма убедительно. Но не доказана гипотеза И. П. Еремина о том, что повесть о Щиле создана после «бунта» 1447 г.
Заслуживают внимания соображения И. П. Еремина об идейном содержании повести о Щиле. Он усматривает в ней три момента: 1) «греховность взимания процентов, даже небольших, за ссуды»; 2) «греховность созидания церквей и
Думаю, что идеи изучаемой повести намечены И. П. Ереминым правильно. Но неубедительным мне представляется вывод о том, что ее возникновение «связано с вопросом о секуляризации церковных земель». В содержании повести нельзя найти материал, указывающий на такую связь. И поэтому я не могу принять тезис И. П. Еремина, согласно которому повесть о Щиле была составлена с целью защиты церковных имуществ «кем-то из церковников, может быть, по приказанию свыше, вероятно, незадолго до падения Новгорода и первой секуляризации церковных земель, именно в 50–60-х годах XV в.» [1570]
1569
Там же, стр. 105.
1570
И. П. Еремин, Повесть о посаднике Щиле, стр. 109, 112.
Я хочу предложить иное объяснение обстоятельств возникновения повести о Щиле. Мне думается, что ее появление вызвано теми антифеодальными выступлениями, которые происходили в Новгороде, принимая форму ограбления церквей.
Пожалуй, наиболее показательные с этой точки зрения события разыгрались в Новгороде в 1442 г. Это был год большого церковного строительства и в то же время год массового уничтожения церквей в пламени грандиозных пожаров. В городе, — говорит летописец, — «бысть пожар лют», он принес «пакости людем много». Если каменных церквей «погоре» 12, то «христьяньскых душь бог весть колко погоре». Бросается в глаза уже тот факт, что церкви в одно и то же время и строились и уничтожались. Случайно ли это? Вряд ли! А, впрочем, зачем же гадать, когда ответ на поставленные вопросы дают современники описываемых событий, и ответ этот далеко не двусмыслен?
«Си же пожары бывають грех ради наших, да ся быхом покаяле от злоб своих», — говорит летописец. Пожалуй, здесь можно усмотреть лишь религиозную сентенцию примерно в таком стиле: мы согрешили, бог нас покарал, послав огонь на грешников. Да, летописец хочет именно это сказать. Но в то же время за приведенной фразой в летописи следует другая, свидетельствующая, что современники усматривали причины пожаров не только в божьем возмездии за людские грехи. По их мнению, имели место тайные злонамеренные поджоги Новгорода. Людей, подозреваемых в этих поджогах, в Новгороде задерживали и самих бросали в огонь или свергали с Волховского моста в реку. «В то же время людие от скорби тоя великыя пожарныя, похвативше люди, глаголюще от ярости смущени: «в тайне ходите, и людем не являитеся, и зажигаете град, и людей губите»; и овех на огне сожьгоша, а иных с мосту сметаша». Рассказав о фактах преследования тех, кто считался зажигателем, летописец заканчивает свое изложение несколько загадочной фразой: «А бог весть, испытая сердца человеческая, право ли есть глаголющаа» [1571] , т. е., кто знает, правы ли те, кто расправлялся с заподозренными лицами, и виновны ли люди, подвергшиеся расплате. Колебания летописца, не отвечающего окончательно на поднятый им вопрос, не дают нам основания не верить современникам, а они видели в массовых пожарах не только вмешательство в судьбы человечества провидения, но и проявление воли и стремлений самих людей.
1571
НПЛ, стр. 423.
Я считаю вполне допустимым предположение, что повесть о Щиле появилась в связи с большими пожарами, имевшими место в Новгороде в начале 40-х годов XV в., и с теми ограблениями церквей, которые тогда там происходили. Церкви, как мы знаем, строили архиепископ, посадник, бояре, купцы, коллективы жителей (ремесленников и торговцев) отдельных новгородских концов и улиц. В целой плеяде высившихся в Новгороде церквей находила свое отражение система социальных отношений. В повести о Щиле речь идет о строительстве церкви посадником на деньги» собранные путем ростовщичества с рядовых купцов, не обладавших собственными капиталами для ведения торга и поэтому попадавших в лапы лихоимца. В этом отношении, по-видимому, повесть отражала интересы широких купеческих кругов, страдавших от засилия правившей в Новгороде боярской олигархии. Повесть с явным осуждением относится к Щилу, доказывая, что богу неугодны храмы, возведенные на деньги, нажитые нечестными средствами.
Но идейное содержание повести не ограничивается лишь вышеуказанной мыслью. Оно гораздо сложнее. Повесть не только выступает на защиту массы рядовых купцов от эксплуатировавшего их богатого боярина-лихоимца. Она защищает купеческие капиталы от радикальной части городского
плебса, который грабил церкви, где хранились товары купцов. Повесть берет эти товары под охрану религии. Ведь идея повести о Щиле такова: да, Щил виновен в том, что скопил неправедно добытое богатство и думал, что оно поможет ему приблизиться к богу. Но он и получил наказание от бога, ибо не дело людей судить себе подобных за грехи. И настенное изображение Щила, оказавшегося вместе со своим гробом на дне ада, должно было наглядно показать тем, кто при помощи огня намеренно раздутых пожаров боролся с богачами и ростовщиками (пытаясь устрашить их таким образом и забрать их имущество, спрятанное в церквах), ненужность и греховность их попыток. Автор как бы хочет сказать: богачей-лихоимцев ждет более страшный огонь — тот пламень, который пожрет их в аду.Подобная идея придает повести о Щиле известную консервативную направленность. Разгневанный народ кажется новгородскому купечеству более страшной силой, чем крупные феодалы, с которыми ему легче найти общий язык. И весьма примиренчески по отношению к Щилу звучит концовка повести. Грех посадника отмолен большой милостыней и длительными непрерывными церковными службами. Мотив искупления греховных дел путем обращения к церкви, к религии, так явственно слышится в повести о Щиле потому, что она хотела заглушить этим мотивом голос социального протеста, призывавший черных людей к поджогам боярских и купеческих дворов и церквей, где были спрятаны боярские и купеческие товары.
По-видимому, наибольшее распространение такая форма классовой борьбы, как поджоги и разграбления городским плебсом церквей, нашла в Новгороде. Это и естественно. Классовые противоречия там были особенно обострены. Но аналогичные явления имели место и в других русских средневековых городах. Так, во время пожара 1408 г. в Ростове, как говорит летопись, богатые люди пытались спасти свое богатство, вынося принадлежавшие им вещи из объятых пламенем дворов и церквей на суда и и плоты, стоявшие на Ростовском озере. В это время бедняки стали забирать у богачей имущество, а их самих топить («…а инии от хыщников избиени быша над товаром и потоп лени в езере») [1572] . О поджоге Твери красочно рассказывает летопись под 1449 г. [1573]
1572
ПСРЛ, т. XV, стр. 482.
1573
Там же, стр. 494.
Действия поджигателей церквей были проявлением радикальной антицерковной идеологии городского плебса. Этой идеологии противостояло мировоззрение крупного городского купечества, представителями которого являлись люди, подобные гостям Ермолиным.
Подведем итоги рассмотрению вопроса о предпосылках образования Русского централизованного государства в сфере развития городов, товарного производства и обращения. Несмотря на то что экономика Руси в XIV–XV вв. оставалась в основе своей натуральной, в хозяйственной жизни страны наблюдались некоторые новые явления. В результате отделения добывающих промыслов от земледелия в XV в. возник ряд промысловых и торговых поселков. Для рассматриваемого времени еще нельзя говорить о развитии товарного производства в крестьянском хозяйстве, однако торговля крестьян продуктами земледелия, животноводства и промыслов была явлением в достаточной мере распространенным. Некоторые крестьяне торговали и перекупным товаром. Широкую торговлю на территории всех княжеств Северо-Восточной Руси вели монастыри. Хотя лишь в отдельных феодальных вотчинах наблюдались элементы товарного производства сельскохозяйственных продуктов, тем не менее развитие торговли было важным фактором в преодолении хозяйственной замкнутости отдельных районов и установлении связей между ними.
Показателем отделения ремесла от сельского хозяйства являлся рост городов. На протяжении XIV–XV вв. городами становились некоторые села. В качестве торгово-ремесленных центров развивались и старые города. Рост городов происходил в значительной мере за счет притока сельского населения. Наблюдался подъем технического уровня ремесла. Многие городские ремесленники работали на заказ. Кроме того, в некоторых отраслях ремесленного производства наблюдалось уже развитие мелкого товарного производства. В это время товарное производство не только еще не разрушало феодальной экономики, но укрепляло феодальный строй.
Росло торговое значение городов. Преобладали разобщенные мелкие местные рынки. Но некоторые города играли уже роль областных рынков. Усиливались торговые связи между русскими землями. Князья боролись за торговые пути. В то же время перед всеми русскими княжествами вставала задача освобождения волжской артерии и торговых путей, шедших в южных направлениях, от татаро-монгольских завоевателей.
Повышалась роль горожан в экономической и политической жизни страны. Из среды городского населения выделялось купечество, среди которого крупное значение получали гости и суконники, обладавшие значительным имуществом и политическим весом. Передовая часть городского населения понимала вред политической раздробленности и видела путь к прогрессу в политическом объединении русских земель. Появление промысловых и торговых сел и подъем городов вызывали углубление классовых противоречий, усиление классовой борьбы. В городах XIV–XV вв. происходил целый ряд антифеодальных восстаний.