Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

В то же время Афанасий Никитин высказывается по поводу того, что препятствовало росту торговли: это — большие пошлины на товары и нападения разбойников на торговые караваны. В Ормузе, — говорит он, — таможенная пошлина составляла десять процентов стоимости товаров («тамга же велика, десятое со всего есть») [1522] . Говоря о возможностях торговли с Индией, Афанасий Никитин видит препятствие к этому в том, что вывоз индийских товаров предполагает уплату значительных пошлин, и в том, что провоз грузов морским путем связан для купцов с риском попасть в руки разбойников («и пошлины много, а разбойников на море много»). Известно, что сам Афанасий и его спутники были ограблены под Астраханью [1523] .

1522

Там же, стр. 20.

1523

Там же, стр. 14 9.

Прямые высказывания Афанасия Никитина свидетельствуют о том, что его наблюдения над торговлей в странах и городах, где он побывал, в ряде случаев подчинялись его интересам как представителя русского купечества. Он рассказывает, что, уговаривая его ехать в Индию, какие-то бесерменские купцы обманули его, прельщая обилием имеющихся там товаров, хотя в действительности оказалось, что вывозить в Русь нечего («ано нет ничего на нашу землю»). Побывав в Бедере, Афанасий Никитин записал, что здесь «на Русськую землю товару нет» [1524] .

1524

Там же, стр. 14–15.

Итак, Афанасий Никитин — купец с широким кругозором, понимающий важность роста внутренней и внешней торговли, международных экономических связей, городов и хорошо улавливающий те препоны, которые этому росту мешают. Поднимает Афанасий Никитин и проблемы социальные.

Говоря о социальных отношениях в Индии, Афанасий Никитин прежде всего хорошо подметил основное противоречие между местными богатыми собственниками и сельской беднотой: «а земля людна велми, а сельскыя люди голы велми, а бояре силны добре и пышны добре…» [1525] Есть ли здесь элемент осуждения социального неравенства? Вряд ли. Вероятно, как и ряд других представителей торгово-ремесленной верхушки русского городского населения, Афанасий Никитин без социального неравенства не мыслил и общества. И тем не менее бедность основной массы индийских крестьян его, по-видимому, поразила.

1525

«Хожение за три моря Афанасия Никитина», стр. 16.

По аналогии со структурой русского феодального общества и пользуясь русской терминологией, описывает Афанасий Никитин и иерархические отношения внутри господствующего класса Индии. В его описании фигурируют: «князья» и «княгини», «бояре», «слугы княжыя и боярьскыя» [1526] . Эти отдельные разряды феодалов отличаются друг от друга своим одеянием и вооружением. Подчиненность одних владетельных «князей», «бояр» и «слуг» другим автор обозначает термином «холопство». В «Хожении» Афанасия Никитина имеется обилие цифровых данных, характеризующих военные силы индийских феодалов (в большинстве своем хорасанцев по происхождению). Так, например, в одном месте «Хожения» читаем: «есть хоросанець Меликтучар (т. е. малик — уттужар, первый везир султана бедерского) боярин, у него рати двесте тысечь, а у Меликхана 100 тысячь, а у Харатхана 20 тысячь» [1527] . Афанасий Никитин указывает, что в Индии происходят постоянные усобицы и военные столкновения среди местной знати, иногда имеющие характер религиозных войн. Так, упомянутый выше Меликтучар, по словам Афанасия Никитина, в течение 20 лет «бьется с кафары» (с немусульманскими племенами Индии), «то его побиють, то он побиваеть их многажды» [1528] .

1526

Там же, стр. 12.

1527

Там же, стр. 16.

1528

Там же, стр. 13.

Афанасий Никитин понимал вред для населения феодальных усобиц. И, может быть, законно видеть некоторый элемент карикатуры на индийских «князей» и «бояр», постоянно нападавших на владения друг друга, в том, как излагает Афанасий Никитин индийский миф о «князе обезьянском». Обезьяны, говорит Афанасий Никитин, жалуются своему князю, если их кто-либо обидит, тогда «князь обезьянский» посылает на обидчика «свою рать», и обезьяньи войска, «пришед на град, и дворы разволяють и людей побьють» [1529] .

1529

Там же, стр. 15–16.

В воображении Афанасия Никитина, когда он описывал усобицы индийских вельмож, вероятно, не раз возникала картина феодальных войн, происходивших в условиях политической раздробленности на Руси. И с неподдельным, теплым и глубоким чувством отзываясь о Русской земле как стране, подобной которой нет на свете, автор отмечает «несправедливость» русских бояр. Он слагает молитву о том, чтобы Русская земля «устроилась» и чтобы в ней воцарилась «справедливость» [1530] . Здесь слышится голос русского горожанина, хотевшего видеть Русь объединенной в одно государство с сильной властью, охраняющей мир политический и социальный.

1530

«Хожение за три моря Афанасия Никитина», стр. 188–189.

Афанасий Никитин был человеком религиозным. Он с горечью говорит о том, что, будучи на чужбине, «позабыл веры хрестьяньскыя всея и праздников хрестианьскых»; он, находясь вдали от родины, «много плакал по вере по хрестьяньской». Обащаясь с представителями различных вероисповеданий, Афанасий Никитин «христианства не оставил». Но в то же время Афанасий Никитин был чужд религиозной нетерпимости, и ему принадлежат следующие слова, говорящие как бы о равноправии вер: «а правую веру бы ведать, а праваа вера бога единаго знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту» [1531] .

1531

Там же, стр. 20, 23–24, 28.

Идеология Афанасия Никитина — это идеология передовой части русских горожан, хорошо понимавших отрицательные стороны политической раздробленности и видевших путь к прогрессу в государственном объединении разрозненных русских земель. Эти горожане достаточно отчетливо осознали необходимость развития экономического общения внутри своей страны и за ее пределами. Патриотически настроенные и неумевшие отделить преданности родине от приверженности православной религии, они в то же время уже сбросили с себя путы религиозного фанатизма и стали на путь признания других вероисповеданий, а это должно было содействовать росту связей Руси с другими странами [1532] .

1532

О мировоззрении Афанасия Никитина интересные данные содержатся в статье В. П. Адриановой-Перетц «Афанасий Никитин — путешественник — писатель» («Хожение за три моря Афанасия Никитина», стр. 107, 133). См. также А. И. Клибанов, Свободомыслие в Твери в XIV–XV вв. («Вопросы истории религии и атеизма», т. 6, М., 1958, стр. 251–260).

Для мировоззрения некоторой части русского купечества характерны известное религиозное вольнодумие, скептицизм в отношении ряда церковных догматов, критика порядков, существовавших в городах. И в этом — прогрессивные антифеодальные моменты идеологии городских верхов. Но такая критика шла по пути реформ церкви, а не нарушения ее устоев.

В этом отношении интерес представляет помещенный в «Житии» Сергия Радонежского рассказ о видном московском госте Дмитрии Ермолине. В названном памятнике говорится, что Дмитрий Ермолин принадлежал к числу представителей крупной зажиточной купеческой фамилии («некий от московских великих купец…», он имел «толикое богатство… паче же благородием сущим и богатем…») [1533] . Род Ермолиных был связан с Троице-Сергиевым монастырем. Там были пострижены в монахи отец Дмитрия — Ермола и его сын — Герман. Монахом Троице-Сергиева монастыря при игумене Досифее (1446–1447) стал и сам Дмитрий Ермолин (приняв иноческое имя Дионисий). В монастыре он проявил вольнодумие относительно церковных порядков и на этой почве у него произошел конфликт с монастырскими властями.

1533

Н. С. Тихонравов, Древние жития Сергия Радонежского, М., 1892, стр. 158–159.

М. Н. Тихомиров объясняет причины этого конфликта недовольством со стороны Дмитрия Ермолина монастырской пищей [1534] . Однако дело было серьезнее. «Житие» обвиняет Дмитрия Ермолина в невыполнении ряда церковных постановлений. Он отрицал необходимость соблюдения монастырского устава («и о уставе монастырском… он ни во что же вменяше»), выступал против тех приношений, которые делались в монастырь людьми различных состояний на помин души («…яже от христолюбивых велмож и простых приносимая милостыня или на молебны и понахиды и божественыя службы посылаемыя в монастырь кормы соборныя и приношения полезна им глаголаше…»). Свои взгляды на ненужность для монастырей «милостыни» и мысли по другим вопросам церковной жизни Дмитрий Ермолин широко распространял за пределами монастыря («начят… ис келия без времени исходити и яж не подобает глаголати») [1535] . А взгляды эти настолько расходились с официальным учением господствующей церкви, что автор «Жития» считал неудобным их излагать («яж за неудобство речии молчанием премину»).

1534

М. Н. Тихомиров, Древняя Москва, стр. 109–110; его же, Средневековая Москва в XIV–XV веках, стр. 153.

1535

Н. С. Тихонравов, указ. соч., стр. 159.

Игумен Мартиниан (1447–1455), сменивший Досифея, укорял Дмитрия Ермолина за «неверие», которое он обнаруживал «ко чюдотворцеву гробу и ко всему святому собору», т. е. за непроявление должного уважения к памяти основателя монастыря Сергия Радонежского и к монастырским властям. Нежелание Дмитрия Ермолина принимать пищу вместе со всеми монахами вызывалось не только ее низким качеством. Правда, он подчеркивал, что привык к иной, лучшей еде. «Что имам сотворити, яко хлеба вашего и варения не могу ясти? А ведаеш сам, яко вырастохом во своих домах, не таковыми снедми питающеся» [1536] . Но отказ Дмитрия Ермолина от братской трапезы был прежде всего выражением его непризнания «святости» монастырских властей, которых он намеренно оскорблял, употребляя непозволительные в отношении их сана выражения («глаголы нелепотныя») [1537] . Когда Дмитрию Ермолину приносили хлеб, рыбу, «всякое варение» и «питие», он выбрасывал все это из келии со словами: «собаки наши такова… не ели». Это был его протест против тех, кто возглавлял монастырь, и против порядков, существовавших в последнем («и всему сопротивне показовашеся») [1538] .

1536

Там же, стр. 160.

1537

Н. С. Тихонравов, указ. соч., стр. 161.

1538

Там же, стр. 160–161.