Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
Шрифт:
«Строительство города» в Торжке в 1372 г. — это подготовка оборонительных сооружений для борьбы с Тверским княжеством. Так понимает дело Никоновская летопись: «и град поставиша крепок зело, и остроги вся уготоваша, и силу многу собраша, уготовишася на бой противу князя Михаила Александровичя тверскаго». Конечно, перед нами уже позднейшая интерпретация событий, верно, однако, схватывающая существо вопроса.
Задержка тверских гостей и купцов и захват их товаров преследовали цель подорвать материальные ресурсы Тверского княжества, экономически его изолировать и тем самым ослабить политически. Но возможно также, что в расправе новоторжцев с представителями тверского купечества играли роль и социальные мотивы. Вероятно, в этой расправе участвовали новоторжские черные люди, испытывавшие засилие со стороны крупной тверской торговой верхушки.
Рогожский летописец, стоящий на позициях, доброжелательных в отношении тверского князя Михаила Александровича, расценивает выступление городского населения Торжка в 1372 г. против тверских властей как результат злого умысла со стороны новгородцев и новоторжцев («…съвещаша зол совет…») и упрекает их в отсутствии «смирения» («всяко бо, рече, възносяися смирится, а смиряяся, възнесеться»). Подобная оценка дает, мне думается, основание сделать вывод, что в глазах тверских феодалов отпор, полученный
И далее летописец ведет рассказ в том же направлении. Собрав войско, Михаил Александрович 31 мая подошел к Торжку и потребовал, чтобы ему выдали тех, кто избил тверских купцов и захватил их имущество, а также приняли обратно его наместников: «кто моих тферичь бил и грабил, тех ми выдайте, а аз оу вас не хочу ничего, а наместника моего посадите». Но в городе продолжалась «котора», «весь град» был объят «злобою», не желая «покоритися» князю Михаилу. Новгородцы и новоторжцы, «въружася» и «похвалившеся силою своею и мужьством», вышли из города и начали сражение с тверской ратью. Итак, весь «град», все городское население поднялось на борьбу с тверскими властями, от гнета со стороны которых оно только что освободилось в результате «которы» (восстания).
Примерно так же (только в ином аспекте, не столь благожелательном к тверскому великому князю) излагают события в Торжке и другие летописцы. «И бысть между ими раздор, и смятеся весь град, иже ни мало хотяху покоритися, и посылаху послы своя с ответы, а все с высокоумием…», — читаем в Новгородской третьей летописи. Опять подчеркиваются «раздор», «смятение» в Торжке, «высокоумие» новоторжских «граждан» (горожан), которые («купно» с новгородскими боярами) отправляются «битися со тверичи». Словом, во всех летописях речь идет о вооруженном выступлении против тверских феодалов, сначала захвативших власть в Торжке, а затем оттуда изгнанных.
«На поле» за городом произошло большое сражение («бысть у них сеча велика»). Ряд новгородских «мужей», возглавлявших новгородские военные силы, пали в бою. Было убито и много рядовых воинов, многие попали в плен. После этого среди новгородцев, произошло замешательство («смятошася зело»). Часть их обратилась в бегство «на поле» (в направлении Великого Новгорода), часть стала отступать к Торжку. Воспользовавшись замешательством в рядах противника, тверичи подожгли новоторжский посад. Все летописи как будто сходятся в том, что тверские войска одержали победу из-за отступления новгородцев. Новоторжские горожане («граждане»), по-видимому, держались стойко.
Все летописцы (сочувствующие как тверскому князю, так и новгородским «мужам» или новоторжским «гражданам») одинаково говорят, что поджог Торжка причинил ужасные бедствия его жителям. По Рогожскому летописцу, благодаря сильному ветру город сразу весь воспламенился и скоро превратился в пепел («и удари с огнем ветр силен на город, и поиде огнь по всему городоу, и погоре город весь»; «в едином часе бяшеть всем видети град велик, бещисленое множество людии в нем, в том же часе пожьже его огнь, и преложишеться в вуглие, и потом пепел…»). Люди гибли в пламени пожара на площадях и улицах; прятались в каменных церквах, но огонь охватывал их и там; бежали к реке и тонули. Те же, «кто избежал из города от огня», остались нищими, ибо ничего не могли захватить с собой из имущества.
Новгородская первая и другие летописи дополняют эту жуткую картину рассказом о бесчинствах, которые творили на пепелище, где когда-то был город, тверские войска [1829] . Власть тверских феодалов над Торжком была восстановлена. Новгородское правительство было вынуждено мириться с тверским князем Михаилом Александровичем и направило ему проект мирных условий [1830] .
В середине 1372 г. великий тверской князь Михаил Александрович в третий раз подговорил к походу на Русь Ольгерда Гедиминовича. По-видимому, то обстоятельство, что Михаилу Александровичу удалось при помощи литовских князей захватить несколько городов, побудило Ольгерда еще раз испытать свои силы в борьбе с Московским княжеством. Под Любутском (по одним летописям, 12 июня, по другим, 12 июля) литовские и тверские войска соединились. Московская рать во главе с великим князем Дмитрием Ивановичем вышла им навстречу. Согласно данным Рогожского летописца и Тверского сборника, полки неприятелей выстроились друг против друга близ Любутска. Их разделял овраг, а кругом раскинулся лес («бяшеть бо дебрь глубока зело»). Простояв несколько дней, неприятели разошлись, согласившись на мир («и бяшеть им враг от в спасение», — говорит летопись [1831] ). По Ермолинской и другим летописям, московская рать сначала разбила сторожевой литовский полк; тогда в войске Ольгерда произошло замешательство («замятня»), что и заставило его уйти за овраг. А последний был настолько крут и глубок, что неприятели не могли из-за него вступить в бой и поэтому заключили мир [1832] . Обе летописные версии производят несколько странное впечатление. Как будто у противников и не было серьезных военных намерений! Можно лишь думать, что Ольгерд излишне доверился информации своего зятя, тверского князя, о состоянии Московского княжества. Он недооценил военную крепость последнего, столкнувшись же лицом к лицу с вооруженными московскими силами, предпочел уклониться от решительной схватки.
1829
ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 101–103; т. XV, стр. 431–433; т. III, стр. 230; т. IV, стр. 68–69; т. V, стр. 232–233; т. VII, стр. 19–20; т. XI, стр. 18–19; т. XVIII, стр. 113; т. XX, стр. 194–195; т. XXIII, стр. 117–118; т. XXIV, стр. 128–129; НПЛ, стр. 371–372.
1830
ГВНП, стр. 32–33, № 17. См. об этом договоре Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 311–317.
1831
ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 103; т. XV, стр. 433.
1832
ПСРЛ, т. XXIII, стр. 118; т. IV, стр. 69; т. V, стр. 233; т. VIII, стр. 20; т. XI, стр. 19; т. XVIII, стр. 113; т. XX, стр. 194–195; т. XXIV, стр. 129.
Одним
из средств воздействия на тверского великого князя Михаила Александровича явились для Дмитрия Донского выкуп в Орде его сына Ивана Михайловича (на это московский князь не пожалел «серебра») и заключение его в Москве («и начаша его держати в-ыстоме»). Михаил Васильевич кашинский снова «целование сложил ко князю к великому к Михаилу Александровичу», и явился в Москву «в ряд» (т. е., очевидно, для заключения договора с великим князем Дмитрием Ивановичем), а затем поехал в Орду (по-видимому, для получения кашинского удела как независимого от великого тверского князя Михаила Александровича владения). В 1373 г., после смерти Михаила Васильевича кашинского, его сын со своими боярами снова перешел на службу к Михаилу Александровичу тверскому («приехал» к нему «с челобитием и вдашася в его волю»).После рассказа о всех вышеизложенных актах московского и тверских князей летописи вдруг неожиданно для читателей сообщают о заключении мирного договора между Дмитрием Ивановичем московским и Михаилом Александровичем тверским. Первый отпустил из заточения в Тверь сына Михаила — Ивана Михайловича, последний вывел своих наместников из Торжка [1833] . И летописец с удовлетворением восклицает: «И бышеть тишина, и от оуз разрешение Христианом, и радостию възрадовалися, а врази их облекошася в студ» [1834] . У читателя остается недоумение: почему вдруг сразу такая идиллия? А перелистывая летопись дальше, задаешь и другие два вопроса. Почему эта идиллия столь быстро кончилась и уже в 1375 г. московский князь Дмитрий Иванович организовал поход против своего бывшего противника и недавнего союзника, закончившийся взятием Твери? И как удалось Дмитрию Ивановичу собрать для этого похода военные силы из целого ряда русских княжеств?
1833
Обязательство об этом имеется в договоре, заключенном во второй половине 1373 г. или в начале 1374 г. Михаилом Александровичем с новгородским правительством (ГВНП, стр. 33–34, № 18. См. Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 311, 316).
1834
ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 104–105; т. XV, стр. 433–434; т. XI, стр. 19.
Ответ на все эти недоуменные вопросы может быть лишь один: мирный договор 1374 г. обе стороны рассматривали как временную передышку и обе они готовились к новой войне.
Поводом к новой московско-тверской войне послужил отъезд из Москвы в Тверь в 1374 г. сына московского тысяцкого Ивана Васильевича Вельяминова и крупного представителя московского купечества Некомата Сурожанина. Чем был вызван отъезд указанных лиц? Перед рассказом об этом событии летописи сообщают, что в сентябре 1373 г. в Москве умер «последний тысяцьскыи» Василий Васильевич Вельяминов «в черньцех и в скиме» [1835] . Со смертью В. В. Вельяминова должность московского тысяцкого была великим князем Дмитрием Ивановичем упразднена. Это вызвало протест со стороны сына последнего тысяцкого И. В. Вельяминова и некоторых московских купцов, к числу которых принадлежал прежде всего Некомат Сурожанин. Раздраженные политикой московской великокняжеской власти, два названных лица переехали в Тверь на службу к противнику князя Дмитрия Ивановича — Михаилу Александровичу.
1835
ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 108–109; т. XV, стр. 334; т. VI, стр. 69; т. VIII, стр. 21; т. XI, стр. 21; т. XVIII, стр. 115; т. XX, стр. 195; т. XXIII, стр. 118; т. XXIV, стр. 130.
Можно ли считать ликвидацию должности тысяцкого в Москве наступлением великого князя на права горожан? Если ответить на этот вопрос положительно, то становится непонятным, почему это наступление началось как раз накануне намечавшейся войны Московского княжества с Тверским? Не подрывал ли подобным мероприятием князь Дмитрий Иванович свою собственную опору? Вспомним, что в предшествующие годы как раз поддержка горожан в значительной мере обеспечила ему победу над тверским князем. Заглядывая несколько вперед, мы можем увидеть, что и в 1375 г., во время похода на Тверь, московский князь также в большой степени опирался на городские полки. Наконец, для оценки характера политики Дмитрия Ивановича московского в отношении городов в годы, предшествующие московско-тверской войне 1375 г., весьма важно также привлечь летописное известие о построении в 1374 г., по инициативе двоюродного брата Дмитрия Ивановича — князя Владимира Андреевича серпуховско-боровского кремля в Серпухове. Горожанам («гражаном»), живущим в Серпухове, лицам, прибывающим туда для торговли («человеком торжьствующим») и вновь обосновывающимся в городе на поселение («людем приходящим»), князь предоставил «великую волю и ослабу и многоу льготу…» [1836] . Речь идет о податных льготах горожанам и о каких-то правах городского самоуправления. При этом городское население было подчинено княжескому наместнику — окольничему Я. Ю. Новосильцу. Вряд ли Владимир Андреевич действовал в отношении горожан иначе, чем его двоюродный брат — великий князь московский. Поэтому можно думать, что упразднение тысяцких в Москве в 1373 г. вовсе не преследовало цели ухудшения экономического положения и ущемления прав горожан, а ставило своей задачей подчинение горожан (через великокняжеского наместника) непосредственно великому князю, при сохранении тех льгот и привилегий, которыми они ранее пользовались. Тысяцкие, выходцы из крупной боярской фамилии Вельяминовых, обладавшие значительными земельными владениями и политической силой, связанные с видными представителями городской купеческой верхушки, становились серьезными соперниками московских великих князей. Надо было их устранить, не отказываясь от союза с горожанами, а, напротив, стараясь сделать этот союз более крепким. Именно так и поступил великий князь Дмитрий Иванович. Тем самым он превратил своего политического соперника, сына последнего тысяцкого — И. В. Вельяминова, в прямого противника, открыто переметнувшегося на сторону врага Московского княжества — князя тверского. И. В. Вельяминов нашел единомышленников (в лице Некомата Сурожанина, а может быть, и других) и среди видных зажиточных московских купцов, по своему положению уже приближающихся к феодалам.
1836
ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 106; т. VIII, стр. 21; т. XI, стр. 20; т. XVIII, стр. 114; т. XX, стр. 195; т. XXIII, стр. 118; т. XXIV, стр. 130.