Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

В другой своей работе я уже указывал, что выступление части боярства (в том числе Алексея Петровича Хвоста) с оппозицией великому князю Семену Ивановичу было вызвано недовольством ориентацией последнего на союз с Ордой [1781] . К тому, что я говорил ранее, я теперь добавил бы, что это недовольство выразилось, вероятно, во-первых, в критике московского правительства за его стремление удовлетворить денежные запросы Орды, что приводило к отягощению поборами русского населения (прежде всего горожан). Во-вторых, по. всей вероятности, оппозиционным боярством ставился вопрос относительно того, что великий князь неумело руководит военными силами и это приводит его к подчинению всем требованиям Орды и вообще к пассивности в области внешней политики. В договорной княжеской грамоте 1350–1351 гг. имеется такое условие: «А что ся оучинить просторожа от мене или от вас, или от моего тысяцьского и от наших наместников, исправа ны оучинити, а нелюбья не держати» [1782] . Очевидно, московскому великому князю предъявлялся упрек в каком-то конкретном военном просчете («простороже»).

1781

Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 22.

1782

ДДГ, стр. 13, № 2.

Вероятно, выступая против Семена Ивановича, Алексей Хвост и его единомышленники пытались найти поддержку со стороны братьев великого князя, и это им удалось. Между князьями произошла «свада», во время которой (судя по их последующему договору 1350–1351 гг.) был поднят ряд политических вопросов (о правах удельных князей, об организации государственного аппарата и вооруженных сил и т. д.). Лишь после того, как все недоразумения по указанным пунктам были урегулированы специальным договорным трактатом и удельные князья отказались от дальнейшей поддержки Алексея Хвоста, княжеская распря закончилась. Видно, что князь Семен добился для себя ряда преимуществ материального и политического характера, что привело к усилению великокняжеской власти.

После смерти в 1353 г. Семена Алексею Петровичу удалось восстановить свое положение. В 1357 г., как видно из летописного известия о его насильственной смерти, он был тысяцким. Можно предполагать, что в своей борьбе за власть Алексей Петрович находил опору в среде горожан, чему не могла не содействовать его оппозиция политическим мероприятиям покойного князя Семена Ивановича, в интересах Орды усиливавшего налоговый гнет.

После смерти Семена Ивановича в среде московского боярства разгорелась новая борьба, принявшая особенно обостренные формы в 1357 г. Летописи рассказывают, что в феврале этого года тысяцкий Алексей Петрович был найден в Москве убитым. Труп его обнаружили на площади рано утром, «в то время, егда заоутренюю благовестять». Обстоятельства убийства остались неизвестными. По словам летописца, «оубиение же его дивно некако и незнаемо аки ни от кого же никимь же…». Но в то же время летописи подчеркивают, что насильственная смерть московского тысяцкого была результатом заговора против него ряда бояр: «Тое же зимы на Москве вложишеть дьявол межи бояр зависть и непокорьство дьяволим наоучениемь и завистью оубьен бысть Алексии Петровичь тысятьскии…» [1783]

1783

ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 65.

О том, что гибель Алексея Петровича последовала в результате политического убийства, осуществленного по решению его противников из числа бояр, видно также из последующих событий. Скоро после того, как погиб тысяцкий, видные московские бояре с семьями уехали в Рязань. Этот отъезд летописи ставят в прямую связь с желанием бояр избежать ответственности за совершенное ими убийство. «Тое же зимы по последьнемоу поути большие бояре московьскые того ради оубииства отъехаша на Рязань с женами и з детьми». Если вспомнить, что Рязанское княжество вело в это время враждебную политику в отношении княжества Московского, что в 1353 г. рязанские войска захватили принадлежавшую до этого Москве Лопастну, то станет ясно, что московские бояре за пределами своего княжества нашли приют в неприязненном московскому правительству феодальном лагере. Вероятно, у московских и рязанских бояр был предварительный сговор.

Из кратких летописных известий трудно составить представление о расстановке сил среди московского боярства. Но, по-видимому, группа Алексея Хвоста проводила курс на укрепление Московского княжества, усиление его военных сил и постепенное освобождение его политики от опеки Орды. Группа Василия Васильевича Вельяминова, бывшего тысяцким при князе Семене, надо думать, отстаивала линию подчинения Орде и была против активизации внешней политики Московского княжества. Если все, что я говорю, верно, то становятся понятными известия летописей о дальнейшей судьбе московских бояр, бежавших в Рязань. Рогожский летописец рассказывает, что князь Иван Иванович, побывав в 1358 г. в Орде, «принял» там бояр, которые «были на Рязани», — среди них Василия Васильевича (вероятно, имеется в виду Вельяминов). Согласно Никоновской летописи, Иван Иванович по возвращении из Орды в Москву вызвал туда двух бояр, «иже отъехали были от него на Рязань» [1784] . Очевидно, в Орде линия поведения указанных бояр получила одобрение.

1784

ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 66; т. X, стр. 230.

Последний вопрос, связанный с политической борьбой, происходившей в Москве в 1357 г., сводится к следующему: вышла ли эта борьба за пределы чисто боярской среды и затронула ли она более широкие общественные круги? Думаю, что имеются основания ответить на этот вопрос утвердительно. Уже то обстоятельство, что труп московского тысяцкого был выброшен в центр Москвы, на площадь, говорит за то, что убийцы хотели устрашить горожан. Последние в свою очередь, очевидно, реагировали на убийство тысяцкого активно. Никоновская летопись отмечает, что отъезд в 1357 г. бояр был вызван в значительной мере «мятежом», поднявшимся в Москве из-за убийства Алексея Петровича. «И бысть мятежь велий на Москве того ради убийства» [1785] . М. Н. Тихомиров, по-моему, с достаточным основанием предполагает, что бегство бояр из Москвы в 1357 г. «может быть объяснено выступлением против них черных людей [1786] . Но особенно интересно, с моей точки зрения, то обстоятельство, что события, связанные с убийством Алексея Петровича в 1357 г., напомнили летописцу обстоятельства убийства около 200 лет тому назад князя Андрея Юрьевича Боголюбского. «Неции же рекоша, яко втаю свет сотвориша и ков коваша нань, и тако всех общею доумою, да яко же Андреи Боголюбыи от Кучьковичь, тако и сии от своеа дроужины пострада» [1787] . А вспомним, что случилось в день гибели Андрея Боголюбского. Его убили бояре, но смерть князя дала толчок крупному восстанию, в котором приняли участие мелкие княжеские слуги, горожане, даже крестьяне. Восставшие «разграбили» княжеский двор, захватили его «имение», стали избивать княжескую администрацию. Вероятно, что-то подобное надо подразумевать под «велиим мятежом», случившимся в 1357 г. в Москве.

1785

ПСРЛ, т. X, стр. 229.

1786

М. Н. Тихомиров, Древняя Москва, стр. 133; его же, Средневековая Москва в XIV–XV веках, стр. 222 и 172–175.

1787

ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 65.

* * *

Говоря о внутренней политике московских князей, нельзя совсем не коснуться такого важного вопроса, как вопрос о поддержке, оказываемой московской великокняжеской власти церковью, хотя область церковных политических отношений специально не рассматривается в данной книге. С 1354 г. главой русской церкви стал один из видных представителей московского боярства — митрополит Алексей, выдвинутый на этот пост еще великим князем Семеном Ивановичем. Я не буду останавливаться на всех обстоятельствах его утверждения на русской митрополии. Эта сторона дела достаточно подробно освещена А. Е. Пресняковым [1788] . Укажу лишь на некоторые моменты. Исследователи подчеркивают, во-первых, что поставление константинопольским патриархом в митрополиты на Русь великокняжеского кандидата и человека русского (а не византийца) по национальности было важным явлением, послужившим известным этапом в развитии русско-византийских церковно-политических взаимоотношений. Константинопольская патриаршая кафедра пошла на существенные уступки Руси, что означало важный политический успех московской великокняжеской власти.

1788

А. Е. Пресняков, Образование Великорусского государства, стр. 290–298.

Второе обстоятельство, отмечаемое исследователями, сводится к тому, что усилившееся в 50-х годах XIV в. наступление на Русь литовских феодалов нашло отражение и в области церковных отношений. Литовский князь Ольгерд выдвигал своих кандидатов в митрополиты: сначала Феодорита, затем Романа (родственника жены Ольгерда — Ульяны, являвшейся дочерью тверского князя Александра Михайловича). «Сын боярина тферьскаго», Роман, представлялся политически удобным кандидатом в митрополиты и тверским князьям. В 1354 г., по сообщению Рогожского летописца, произошел небывалый раскол в русской церкви («…мятежь сотворишется, чего то не бывало преже сего»). Константинопольский патриарх утвердил сразу двух митрополитов «на всю Русскую землю». Это обстоятельство, повторяю, было следствием перенесения в сферу церковных отношений политической борьбы, которая происходила в то время между Великим княжеством Литовским и княжеством Московским. Среди двух митрополитов началась распря («и бышеть межи их нелюбие велико»). Потребовалась новая поездка Алексея и Романа в Константинополь, в результате которой первый был поставлен митрополитом «на Русьскую землю», второй — митрополитом на земли «Литовьскую и на Волыньскоую» [1789] (без Киева). Таким образом, Ольгерду не удалось осуществить через константинопольского патриарха свои планы, и это обстоятельство, несомненно, означало известный политический успех Руси.

1789

ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 63–65.

Наибольший интерес для нас представляет роль митрополита Алексея во внутренней политике московской великокняжеской власти. Я уже указывал, что он был выходцем из боярской среды (его отец — боярин Федор Бяконт). При митрополите Феогносте Алексей был его наместником, а незадолго до своей смерти Феогност поставил Алексея епископом во Владимир. Еще при жизни Семена, как я говорил, Алексей был намечен кандидатом в митрополиты. Очевидно, он принимал большое участие в политической жизни и не случайно Семен Иванович, давая в своей духовной совет своим братьям не слушать «лихих людей», кто будет их «сваживати», а следовать указаниям «старых бояр», наряду с этими боярами (и даже перед ними) упоминает «владыку Олексея».

Процитированное мною (вторично в данном параграфе) место из духовной Семена Ивановича проливает свет на политические связи владимирского епископа, а затем митрополита Алексея. Он был, следовательно, близок к тем «старым боярам», к которым принадлежал тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, и являлся противником тех бояр (именуемых Семеном «лихими людьми»), которые поддерживали Алексея Петровича Хвоста. Этот вывод подтверждается и другими данными. О связях Алексея говорится в его «Житии». Он находился в близких отношениях со Стефаном, братом Сергия Радонежского, а Стефан являлся духовником великого князя Семена Ивановича, тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, брата последнего, Федора, «и других, боар старейших». Кстати сказать, представители рода Вельяминовых, из которых пост тысяцкого занимал не один Василий, были давно связаны с московской митрополичьей кафедрой. Так, в «Житии» митрополита Петра рассказывается, как он перед своей смертью, желая сделать некоторые распоряжения Ивану Калите, которого в это время не оказалось в Москве, «призывает некоего именем Протасиа, его же бе князь старейшину града поставил» [1790] . По всей видимости, речь идет о тысяцком Протасии (из рода Вельяминовых).

1790

ПСРЛ, т. XI, стр. 31; т. X, стр. 193.

Если Алексей принадлежал к той группе «старых бояр», единомышленников великого князя Семена, в число которых входили Вельяминовы, то, очевидно, он разделял и их политические взгляды. В исторической литературе очень подчеркиваются национальные мотивы в деятельности Алексея. Так, А. Е. Пресняков пишет, что он «вдохнул» в великокняжескую политику «определенное идейное содержание — церковно-религиозное и тем самым национальное» [1791] . Подобное утверждение требует значительных оговорок. Алексей в 50-х годах всецело разделял программу великокняжеской власти, которая еще не выдвигала лозунга борьбы с ордынским игом, а старалась избегать конфликтов с Ордой, откупаясь от нее деньгами. Так, в 1357 г. митрополит Алексей по зову ханши Тайдулы побывал в Орде. В ряде летописей об этом сказано очень коротко. И лишь в более поздних летописных сводах появляется витиеватый, рассказ о торжественной встрече, оказанной Алексею Джанибеком с его сыновьями, «князьями» и «вельможами». Встреча эта трактуется как исполнение пророчества о мирном сожительстве льва (ордынского хана) и агнца (представителя русской церкви: «…лев и агнець вкупе почиют» [1792] . Созданная, по-видимому, в церковных кругах, повесть о поездке в Орду Алексея консервативна, ибо она культивирует мысль о мирном, безконфликтном развитии русско-ордынских взаимоотношений, в основе же этой идеи лежали реальные линии той программы московских «старых бояр», которая разделялась и митрополитом Алексеем.

1791

А. Е. Пресняков, Образование Великорусского государства, стр. 290.

1792

ПСРЛ, т. XI, стр. 33.