Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Захватывая черные земли, бояре или монастырские приказчики стремились заручиться от органов власти соответствующими документами, легализовавшими их захваты. Эти документы предъявлялись на суде в том случае, если черные крестьяне возбуждали тяжбы о когда-то им принадлежавших и ныне утраченных владениях или сами захватчики добивались через суд утверждения своих новых приобретений. Что было делать крестьянам? Они воспринимали подобные документы как реальный факт, с которым им трудно было бороться и с которым они вынуждены были считаться. Но они продолжали отстаивать историческую традицию, как один из главных аргументов в системе доказательств своих прав на владение спорными земельными участками.

В 90-х годах XV в. черный крестьянин Семен Кожа обвинял крестьянина Симонова монастыря Василия Узкого в том, что он в течение одиннадцати лет пашет наездом великокняжескую землю — сельцо Сонинское, в Горетове стане, Московского уезда. Судья бросил Семену Коже упрек: «Почему жо ты Васку молчал, а пашот с тобою землю великого князя о межу». Семен Кожа возразил: «Яз, господине, не молчал, и сотцкому есми, господине, говорил, и сотцкои мне, господине, сказал, что у архимадрита у симоновского грамота» [880] .

880

Там же, стр. 415, № 404.

В 1503 г. староста черной Лоскомской волости Белозерского уезда Абросим Кузьмин судился с приказчиком Ивана Леонтьевича Злобина — Овсяником Ивановым, обвиняя его в том, что он незаконно выдает две черных деревни за владения, принадлежащие его господину, и проживает в них. На суде Абросим Кузьмин показал, что эти деревни присвоил себе лет 25 тому назад еще отец И. Л. Злобина. Судья задал вопрос: почему же черные крестьяне в течение такого длительного срока «о тех землях молчали?» Староста Абросим Кузьмин объяснил подобное молчание тем, что отец И. Л. Злобина «на те деревни сказывал грамоты жаловалные, да грамот нам не показывал» [881] .

881

Там же, стр. 263–265, № 307.

В конце XV в. старцы Симонова монастыря ставили в вину черным крестьянам Долгой слободки на Белоозере, что они «отнимают» (т. е. присваивают) три монастырские деревни. На суде выяснилось, что названные деревни принадлежали ранее к числу черных, но белозерский князь Михаил Андреевич пожаловал их в Симонов монастырь. В течение одиннадцати лет деревни находились во владении монастыря, хотя черные крестьяне продолжали считать их своими. Судья, допрашивая крестьян, поинтересовался: «О чем же паки есте им столь долго молчали?» Слободской староста Никита ответил за всех крестьян: монахи «сказали нам, господине, у себя на те деревни грамоту жаловалную, и мы им, господине, потому молчали» [882] . Но, считая княжескую грамоту таким документом, которому трудно сопротивляться, крестьяне тем не менее не мирятся с самим фактом, этим документом признанным (с переходом черной земли в собственность монастыря). Они, с одной стороны, добиваются восстановления своих прав в Москве, у великого князя, с другой — реализуют эти права силой, путем приложения своего труда к земле, у них отнятой, путем ее обработки. Об этом ярко свидетельствует разбираемая правая грамота по делу крестьян Долгой слободки. Когда монастырские старцы послали недельщика за слободским старостой, прибегавшим, по их словам, к «силе» для доказательства принадлежности спорных деревень к числу черных земель, недельщик «не наехал» старосту, но позднее старцы задержали его и «выдали за… неделщика» [883] .

882

АСЭИ, т. II, стр. 449, № 416.

883

Там же, стр. 448, № 416.

Итак, от отстаивания по суду требований о возврате в состав тяглых великокняжеских волостных владений земельных участков, отторгнутых оттуда и документально закрепленных за собою светскими и духовными феодалами, черные крестьяне переходят к другим формам борьбы за утраченные участки, уже вне легальных рамок феодального права. Борьба крестьян за землю с феодалами — это классовая борьба. Но, ведя ее, черные крестьяне в данном случае апеллируют к имени великого князя, ибо речь идет о землях государственных, которые черное крестьянство одновременно расценивает как свои (великокняжеской властью охраняемые от всевозможных посягательств со стороны частных вотчинников). Лишь в силу неразвитости классового самосознания и примитивности политической идеологии крестьянства (в данном случае — черного) его антифеодальные выступления происходили под наивно монархическими лозунгами. При этом создавалась иллюзия, что охрана великими князьями черного землевладения послужит делу защиты свободной крестьянской (общинной и индивидуальной) собственности, а не укреплению земельной собственности феодального государства (как было на самом деле). Но на этой иллюзии держалась в значительной мере популярность великокняжеского имени в среде черносошного крестьянства. Великокняжеская власть в своей политике использовала подобные монархические настроения, опираясь, например, на поддержку крестьян при подавлении оппозиции со стороны части бояр отдельных феодальных центров делу государственной централизации. Так антифеодальная (антибоярская, антимонастырская) борьба крестьянства объективно содействовала процессу образования централизованного государства, процессу, конечным итогом которого было дальнейшее развитие крепостнических отношений. Достаточно сказать, что черные земли, отстаиваемые крестьянами (по суду и без суда), как земли великокняжеские и в то же время волостные крестьянские, от расхвата по кусочкам частными землевладельцами, послужили в период возникновения централизованного государства мощным резервом для распространения поместной системы, с которой тесно связано и расширение и углубление крепостничества.

Из правых грамот и судных списков можно почерпнуть интересный материал для характеристики политической идеологии черного крестьянства.

Защищая черные земли от поползновений отдельных феодалов эти земли присвоить, крестьяне упорно верят, что стоит добиться личного участия в их деле великого князя, и он обеспечит им настоящую управу в отношении захватчиков. Так, около 1463 г. судья Яков Шацевальцев разбирал спорное дело между «числяками» Ефремом и другими и братьей Симонова монастыря о владении землями Власовской и Левиной в Московском уезде. «Числяки» уверяли, что «люди монастырские силою, неведомо почему», пашут эти земли в течение примерно пятнадцати лет. Судья спросил «числяков»: «от тех пак мест и до сех мест в ти пятнадцать лет о чем есте им молчали, а с ними живучи в одном месте о межу?» «Числяки» отвечали, что они «не молчали», а, напротив, как только старцы Симонова монастыря, привлекши своих крестьян, стали спорные земли «пахати силою», они «били челом на них» великому князю Василию II. По челобитью «числяков» князь послал разобрать их жалобу Михаила Карпова. Последний «на ту землю взъезжал» и обещал довести до сведения великого князя об итогах расследования. Однако он не только не выполнил своего обещания, но, напротив, намеренно тянул с вынесением решения по челобитью «числяков», действуя в интересах монахов, и так и не завершил разбирательства. «И Михайло, господине, — говорили «числяки» судье, — …ялся… сказати великому князю, да великому князю не сказал, а нами волочил, а им [монахам] норовил, а нам не учинил ничего». «Числяки» вторично обратились с челобитьем к великому князю. Тот на этот раз поручил разбор их дела другому лицу — Г. В. Морозову. Но повторилась прежняя история. «И Григорей, господине, также на ту землю взъезжал, да потому ж нас перед великим князем не поставил, а исправы нам не учинил», — жаловались «числяки» [884] .

884

АСЭИ, т. II. стр. 368–370, № 374.

Итак, в том, что пострадали «числяки», виноват не великий князь, виноваты его приказные люди, поступавшие в угоду монастырским властям и не выполнившие княжеского поручения добросовестно разобрать дело «числяков», — такой вывод готовы сделать последние.

К аналогртчному выводу пришли черные крестьяне Мишутинской волости, Переяславского уезда, судившиеся около 1492–1494 гг. о своих селищах со старцем Троице-Сергиева монастыря Маркелом. Когда судья стал допытываться у старожильцев Мишутинской волости: «Почему же вы до сих мест монастырским молчали?», они возразили: «Бивали, есмя, господине, челом великому князю не одинова, и князь великий так молвил: Как поедет мой писец Переелавля писати, и вы ему укажите мои земли, и он мне скажет, — и писец в Переславле давно не бывал» [885] .

885

АСЭИ, т. I, стр. 452, № 571.

В 1497–1498 гг. судья К. Г. Заболотский слушал дело по тяжбе крестьян черной деревни Печенкиной — Назара Сенькина с товарищами и посельского Симонова монастыря старца Игнатия Травина. Назар Сенькин и другие обвиняли монахов Симонова монастыря в том, что они захватили два черных селища — Чевыревское и Кермединовское в то время, когда эти селения «запустели от великого, поветрия», и завели там пашню силами монастырских, крестьян. Судья задал истцам стандартный вопрос: «Бивали ли есте челом о той земле государю великому князю, что у вас ту землю пашет симановский поселской своими хрестьяне сильно, наездом?» Черные крестьяне дали судье утвердительный ответ: они «били челом» великому князю, и тот выделил для рассмотрения их жалобы судью — коломенского наместника Федора Давыдовича, но последний действовал на суде пристрастно и, взяв «посул» у монастырских властей (шубу кунью и 15 рублей деньгами), спорную «землю присудил х… селом Симановского монастыря…». Когда судья К. Г. Заболотский поинтересовался, почему же черные крестьяне не возобновили иска, они нарисовали мрачную картину продажности коломенских наместников и недоступности великокняжеской власти. «Доступити нам, господине, великого князя не мощно; а наместником есмя, господине, коломенским о том бивали челом неодинова, и они, господине, нас о той земле с старцы не управливают, норовят, господине, старцом симановским» [886] .

886

АСЭИ, т. II, стр. 443–446, № 414.

И в данном случае лейтмотивом крестьянских сетований является указание на то, что великий князь отделен от народа плотной стеной административного аппарата, в составе которого орудуют его бояре, пробить же эту стену крестьянскими усилиями невозможно. Крестьяне не в состоянии осознать, что та государственная система, которую они (в лице ее реальных представителей) осуждают, является опорой великокняжеской власти, что великокняжеская власть действует через эту систему. Совершенно отчетливо крестьяне представляют себе тесную связь между княжеской администрацией и крупными вотчинниками. Но их политическое сознание не воспринимает того, что великокняжеская власть охраняет интересы феодальной собственности даже тогда, когда по тяжбам черных крестьян с монастырями выносит решения в пользу первых. Правда, в приведенных выше выдержках из крестьянских заявлений на суде можно, пожалуй, уловить еще очень смутно вырисовывающуюся мысль: а нет ли вины и самого великого князя в том, что до него не доходят крестьянские жалобы?

В правых грамотах и судных списках имеется много примеров того, как черные крестьяне ищут «правды» у великого князя по своим земельным нуждам, и им кажется, что они этой правды не находят лишь потому, что наталкиваются на препятствие в лице исполнителей великокняжеской воли — бояр, слуг. Последние прислушиваются к голосу не крестьян, а крупных землевладельцев.

В 1504 г. во время разбора земельной тяжбы между старостой Луковского погоста Белозерского уезда Иваном Павловым и крестьянином Василием Захаровым, с одной стороны, и митрополичьим приказчиком Чеботаем — с другой (спор шел о наволоке), судьи указали истцам на то, что они слишком долго не возбуждали судебного дела. Иван Павлов и Василий Захаров отвели от себя этот упрек. Они рассказали о том, как неоднократно пытались добиться от великого князя посылки разъездщика, который на месте установил бы границы спорной земли («…не молчали есмя, господине, били есмя челом государю великому князю неодинова…»). Благодаря политическому влиянию митрополита, приказчики которого завладели крестьянским наволоком, великокняжеские предписания о «разъезде» (размежевании) черных владений от митрополичьих не выполнялись («…и князь великий, господине, кому не прикажет дати нам в том наволоке розъездщика, и они, господине, переводят, а розъезщика нам не дадут, митрополита для…»). В конце концов крестьяне отчаялись получить управу по их делу со стороны великого князя («…и мы не могли государя доступити…»). Столь же тщетно обращались они к княжескому писцу, приезжавшему для описания земель («…а коли, господине, писал Пошехонье Яков Кочергин, и мы, господине, Якову били челом, и Яков нам управы же не учинил») [887] .

887

АФЗХ, ч. 1, стр. 256, № 306.

В заявлениях черных крестьян часто звучит мысль о том, что судебные органы являются орудием, используемым в собственных интересах могущественными землевладельцами — духовными и светскими. Около 1474–1475 гг. происходил суд по спорному земельному делу между сотником черной Мишутинской волости Переяславского уезда Малыгою и келарем Троице-Сергиева монастыря. По словам Малыги, монастырские крестьяне в течение последних семи лет пахали селище Кровопусковское, принадлежащее к составу волостных черных земель. Судья поставил обычный в подобных случаях вопрос: почему же черные мишутинские крестьяне до сих пор не обратились по этому делу с жалобой к монастырским властям. Малыга ответил, что жалобы со стороны черных крестьян были, но их результатом явилось лишь то, что монастырский келарь жалобщиков же привлек к ответу через великокняжеского пристава: «…Господине, извечивали есмя им, ини, господине, изветов не рядят. А нынече, господине, про наш извет и келарь по нас жо послал пристава» [888] .

888

АСЭИ, т. I, стр. 320, № 430.