Обреченный на жизнь
Шрифт:
Слишком много информации. Слишком много «НО» в жизни ее ребенка. Он будет жить, но неполноценно. Он сможет говорить, но для этого потребуется операция. Он сможет нормально есть, но для этого так же нужна операция.
– Я хочу увидеть его… - Юля соскребла собственное еще слабое тело с кровати.
Марина Витальевна кивнула.
Голова сильно кружилась. Держась за стенку одной рукой, Юля брела за врачом. Коридор казался бесконечным. Из палат слышался детский плач. В манипуляционной и на посту суетились сотрудники послеродового отделения. Из столовой пахло вареной гречкой и каким-то мясом. В отделении кипела
За застекленной дверью, помеченной табличкой «бокс № 2», обнаружились два ряда кюветок с малышами. Не было необходимости спрашивать, какой из детей — ее. Юля смотрела через смотровое окошко в изуродованное самой природой личико ребенка и не могла понять, за что… За что ему это? В чем они провинились, что жизнь наказала их так страшно? Ведь никому не делали зла. За что им это?
Она стояла там почти час и не могла заставить себя зайти в бокс.
– Вы хотите отказаться от ребенка?
– Что?
– вырванная из тяжелых мыслей Юля не сразу поняла, что Марина Витальевна снова стоит рядом с ней.
– У вас на лице все написано. Оно и понятно.
– Муж хочет...
– Возможно, Ваш муж прав.
– Он просто не ожидал. Перенервничал.
– Хорошенько подумайте. Такой ребенок будет занимать все Ваше время и все время Вашей семьи. Он не сможет пойти в детский сад, потому что уровень его развития будет ниже, чем это необходимо для нормальной адаптации среди обычных детей. Хотите знать мое мнение?
– врач участливо смотрела на молодую мать.
Юля не хотела знать, но промолчала. Марина Витальевна восприняла молчание, как одобрение.
– Я на Вашем месте, наверное, написала бы отказ. Это все очень тяжело даже для морально подготовленного человека. А для Вас все это стало еще и неожиданностью.
Отказ… Проклятое слово...
Юля перевела усталый вымученный взгляд на Марину Витальевну.
– А у вас есть дети?
– Нет, - смутилась врач.
– А какая разница?
– Никакой, - горько сказала Юля, взгляд которой провалился сквозь лицо собеседницы куда-то в пустоту.
Из детского отделения Юля вернулась как во сне. На тумбочке возле кровати обнаружилась тарелка с гречкой и котлетой. В палате Юля лежала одна, значит кто-то из персонала принес. Заботливые…
Аппетита Юля не чувствовала, но поковыряла, потому что надо, вилкой в гречке и куснула котлетку.
Лежащий на тумбочке телефон коротко трямкнул, возмещая о полученном сообщении. Потеряв к еде остатки интереса, Юля схватила аппарат. Вдруг это от Саши.
Сообщение было от Олеси. Милое и теплое, украшенное симпатичным улыбающимся смайликом в конце, оно выглядело насмешкой. «Привет. Я тебя потеряла. На посту сказали, что ты в роды ушла. Как малыш? Наверное, уже тискаешь его крошечные пяточки. Как сама? Напиши, как сможешь».
Олеся. Она такая добрая, такая уютная. Юле вдруг захотелось выговориться. Все таки подруга, хоть и недавняя и не слишком близкая. Рука сама собой отыскала номер товарки по дородовому отделению.
– Привет, Юлька!
– Привет, - Юля постаралась, чтоб голос звучал не слишком вымучено.
– Ну как ты? Рассказывай, как все прошло.
И
Юлю словно прорвало. Она рассказала все. И про пороки развития ребенка, и про Сашину истерику.– Саша требует, чтоб я отказалась от ребенка. Говорит, что больной ему не нужен, - Юля снова расплакалась.
Олеся молчала. Сочувствовала. Наверное, позволяла поплакать. Вот так, прямо в трубку. Юля была благодарна за это.
– Ох, Юль… Не знаю, что и сказать, - голос подруги тоже задрожал.
– Ты держись там! Это сложно и больно. Но ведь ребенок не виноват. Никто не виноват, но такое иногда случается.
– Почему именно с нами?
– Не знаю, Юль. Но какая разница, почему именно вы? По-моему, это бесполезные мысли. Тут нужно думать, что и как делать дальше.
– А что делать? Как быть?
– Ты думаешь написать отказ?
– Нет… Не знаю…
– Юлька, не глупи! Это ведь твой ребенок! Поговори с ним еще раз. Попозже. Лучше завтра. Может остынет. Скрещу пальцы, чтоб все решилось хорошо.
– Спасибо.
– Ты звони, если помощь нужна будет какая-то. Будем думать.
Олеся права. Нужно поговорить с Сашей еще раз. Юля непременно попытается.
Окрепшая после разговора с Олесей надежда дала сил, чтоб просмотреть пропущенные вызовы. Первым делом Юля набрала Вите. Из разговора с сыном она сделала вывод, что Саша рассказал ему о беде брата. Витя как всегда переживал за нее. Добрый и ласковый по своей натуре, он старался искренне поддержать и ободрить. Повезет же какой-нибудь девушке с таким мужем.
Потом был звонок маме. Она не знала. Саша не сказал. был недоступен или сбрасывал звонки.
– Мам, привет. Ты не спишь?
– Нет, дочь, только собиралась.
– Ты прости, что я так поздно. Я забыла, что у вас там уже почти ночь, - Юля закрыла глаза, прижимая телефон к уху. Снова, как в детстве, она приносила матери свои беды. Как хотелось сейчас снова ощутить себя маленькой, опуститься перед матерью на пол и спрятать лицо у нее на коленях. А мама гладила бы по голове. Что-то есть волшебное в этом простом жесте. Теплые руки человека, любящего тебя безусловно вместе с твоими двойками по математике, нелюбовью к луку в супе и неизменными дырками на коленках штанов.
– Дочка, ну как же так?
– мама плакала и сокрушалась.
– Как же проглядели такое? Знали бы раньше…
– Ну, знали бы. Что бы это изменило?
– Могла бы аборт сделать. А теперь, что уж… Ничего не поделаешь.
– Мне кажется, я бы не смогла… Аборт. Даже, если бы знала.
– А Саша как?
– Плохо. Мам, он не хочет ребенка.
– Что значит, не хочет? Раньше нужно было думать!
– Саша требует, чтоб я оставила ребенка в роддоме.
Мама ахнула. Юлино горло снова сжали тисками рыдания.
– Юленька, как же так? Ведь родная кровь!
– Саша сам не свой. Я не знаю, как его убедить. Он слышать ничего не хочет. Говорит, что в его доме этого ребенка не будет, - Юлю снова трясло от слез и нервного напряжения.
– Как я брошу маленького, мама? Нам через пару дней выписываться из роддома. Я не знаю, что делать?
– Может придет еще в себя. Сама же говоришь, что пара дней еще есть. Может это он с испугу нагородил?
– Я тоже на это надеялась. Пыталась его успокоить, но пока с каждым разговором только хуже становится.