Обреченный на жизнь

Нет, она не плакала. Может слез больше не осталось, а может быть, наконец, заледенело что-то в душе, принося нечувствительность к боли. Она даже не обиделась. Потерла ладонями лицо и подняла на старшего сына абсолютно сухие, пусть и воспаленные немного глаза.

– Ты завтракать будешь?

Детскую кроватку она выкинуть почему-то не смогла. Сняла с нее комплект постельного белья, упаковала в пакет одеяльца. Сообразила даже, как разобрать злополучный предмет мебели и теперь раздумывала, стоя на балконе, в какой же угол ее пристроить.

Саша отсиделся в ванной около получаса, помылся, потом собрался и куда-то ушел. Молча. Юля проводила его взглядом. Еще надеялась, вдруг он остановится, обернется и скажет что-то хорошее. И исчезнет отчужденность. И, если не перестанет болеть так сильно то место в душе, которое было отведено маленькому ребенку, которого она оставила одного, то хотя бы ее не будет больше воротить от всего мира.

Но Саша обиженно пошуршал в коридоре ветровкой и ушел в довольно ощутимо похолодавший за ночь август.

Витя тоже ушел. Как же, девушка ждет все таки. Условились встретиться.

Гостей Юля не ждала, и звонок в дверь стал для нее полной неожиданностью. За дверью стояла Лидия Павловна.

Свекровь шагнула в квартиру и тут же вручила Юле сверток, пахнущий корицей и яблоками.

– Здравствуй, Юлечка! Что ж ты не сказала, что выписываешься? Я бы еще вчера приехала бы навестить тебя.

Значит, почти две недели, пока Юля была в роддоме, времени на посещение невестки не нашлось, а вчера вдруг могло найтись.

Юля порадовалась тому, что не позвонила Лидии Павловне. Только всевидящего ока свекрови ей вчера не хватало для полного личного апокалипсиса. И общаться с почтенной мамой мужа никакого желания не было.

Но одно дело — отбрехаться, когда звонят и напрашиваются в гости, а совсем другое — выпроводить достопочтенную свекровь, когда та стоит прямо перед тобой в дверях.

– Ставь чай, Юля. Я пирог испекла. Для тебя, между прочим. Хотела побаловать, - свекровь аккуратно поставила на обувную полку свои изящные босоножки и прошелестела мимо Юли шелковой юбкой в сторону кухни.

Беседа как-то не клеилась. Лидия Павловна что-то спрашивала, Юля что-то отвечала односложно. Почти через силу. Очень старалась быть вежливой, но внимание уплывало мимо попыток удержать нить разговора и честно слушать о том, как старалась свекровь, стряпая эту шарлотку, как трудно ей было найти свежие перепелиные яйца для нее, как она устала взбивая тесто миксером, как замучилась следить за правильной температурой в духовке при выпекании… И все ради нее, ради любимой и единственной невестки, так потратилась и потрудилась. Могла бы и вообще не приходить, Юля бы не обиделась.

– Юлечка, ты знаешь, мне сегодня Саша звонил. Сказал, что с тобой происходит что-то неладное.

– Это Саша просил Вас прийти?

– А почему ты недовольна? Он за тебя переживает.

– Нет, я довольна, - усмехнулась.

– Саша, между прочим, примерный муж. Не всем так повезло. Не курит, деньги зарабатывает, карьера хорошая. Больших успехов добьется. А то, что выпивает в последнее время, так оно и понятно, учитывая, что случилось с тобой.

– Со мной?
– Юля опешила.

– Да. Родить второго ребенка, это было твое желание. Тебе было мало Вити. Я ведь предупреждала тебя, что рожать нужно было раньше. Нет, вы же, современные мамочки, умные, сами все знаете. Дотянула до последнего, вот и получила. И самой плохо, и Сашенька в раздрае. Хорошо, хоть Витю пожалели и не сказали. Травма мальчику была бы на всю жизнь.

Лидия Павловна умела вести беседу так, как ей было нужно. Она умело обходила Юлины попытки сменить тему и уйти от болезненной темы, безжалостно возвращая разговор к «главному». Свекровь говорила, а Юля чувствовала себя приставленным к стене для расстрела изменником Родине. Кругом виновата. В том, что хотела ребенка, в том, что не уговорила Сашу родить второго раньше, в том, что протянула, в том, что не прошла обследование должным образом. И где только нашла таких бездарных врачей, которые не увидели такой кошмар?!!

Юля перестала спорить и сопротивляться. Зачем? Все равно бесполезно. Невозможно переспорить автоматчика, поливающего огнем вражескую армию. Молча слушала воспитательную лекцию собеседницы, отмечая красивую вышивку на шелковой блузке, безупречный маникюр на пожилых руках, хорошо окрашенные волосы. Явно в салоне делали.

Юля всегда знала и никогда раньше не возражала, что Саша добавляет ощутимый довесок к доходу матери. Лидия Павловна, проработавшая всю жизнь на авиастроительном заводе и дослужившаяся там до довольно высокой должности, имела неплохую пенсию. Теперь же тот факт, что на еженедельный маникюр для матери у Саши деньги есть, а для больного сына — нет, вдруг больно резанул по сердцу.

В душе что-то перевернулось и встало на новое место. Сквозь болтовню свекрови, Юля вдруг видела всю их семейную жизнь с Сашей совсем по-другому. Неужели — это реальность? Все те разы, когда муж выбирал сторону свекрови в спорах. Сколько раз это было? Ах, да, так было всегда. Все те разы, когда Юля жертвовала своими интересами и потребностями в пользу Саши… Саше нужно учиться, Саше нужно работать, Саше хватает одного сына, Саше хочется поехать на юг, вместо того, чтоб навестить родителей Юли. Хочешь в Дальнореченск, поезжай сама. И сына возьми с собой. Саше нужно отдыхать после службы. Зачем тебе учиться, Юля? Лучше будь дома, когда ребенок приходит со школы, а муж — со службы. Чтоб на обед всегда было первое, второе и третье. И непременно, чтоб компот. Как это на обед вчерашний суп? Вчерашнее ели вчера. Сегодня, будь добра, свеженькое. Какие могут быть котлеты на ужин? Мы их на обед уже ели. Хочешь работать? Работай, но так, чтоб это не мешало семье. Вот тебе чепок. Сиди, выдавай солдатам пирожки. Все знают, чья ты жена, никто не посмеет тронуть. В бухгалтерии освободилось место. Куда тебе? Это ж учиться надо. Твой бухгалтерский диплом училища из твоего Запупыринска уже устарел, а курсы ты не потянешь. Сложно слишком.

Юля любила. Юля оправдывала, находила объяснения всему, прикрывала мужа, когда свое недовольство им высказывала теща. А теперь все это казалось каким-то неправильным. Подчинялась, верила слепо, принимала все решения мужа, как свои. Не приходила в голову даже мысль о том, чтоб спорить. Муж — авторитет.

Только вот два дня назад этот авторитет разбил ее на мелкие осколки. В ту самую минуту, когда заставил ее бросить ребенка. Когда выкрутил ей руки, перекрыл кислород. Когда заставил выбирать между ним и ребенком. Между благополучным будущим их семьи и больным сыном

Теперь Юля ясно видела, не будет у них благополучного будущего в любом случае. Не стоит и надеяться на то, что когда-нибудь все будет по-прежнему. Ей больше не хочется. Не интересно и даже неприятно. Ей не нравятся больше прикосновения мужа. Ее тошнит от запаха перегара, от его попыток перевести всю вину на нее и еще упрекнуть ее в эгоизме.

Сама дура. Сама виновата во всем. Жила все эти годы в тумане и видеть ничего не хотела, а теперь понимала, что больше так не сможет. Для этого нужно будет сломать себя снова и заново принять мужа, принять ситуацию, принять собственное бессилие. А ломать больше нечего. Все и так уже сломано. Где-то в родильном доме остался ее брошенный сын. Маленький, больной, одинокий и никому ненужный. Отвергнутый собственной семьей. Семейная связь разорвалась. И вместе с ней разорвалась надвое сама Юля. Нет больше семьи, за которую так яростно ратовала сейчас Лидия Павловна.