Обретение крыльев
Шрифт:
Когда незадолго до полудня в мартовские иды в дом доставили записку, нацарапанную небрежным почерком, я вцепилась в нее раньше матери.
15 марта
Берк Уильямс приветствует Сару Гримке и просит составить ему компанию завтра вечером. Он сочтет за честь для себя, если сможет быть к ее услугам.
P. S. Прошу извинить меня за взятую взаймы бумагу.
Я замерла на миг, потом положила записку на столик, думая: «Какое кому дело до
– Наверное, получила весточку от того парня, – сказала Подарочек.
Она единственная о нем знала.
– Какого парня? – спросила Нина, и мне пришлось рассказать ей о мистере Уильямсе.
В этот момент мама, должно быть, отправляла ответ на приглашение, вознося благодарность Господу, и ей и в голову не пришло бы разузнать о его верительных грамотах.
– Ты женишься, как и Томас? – спросила Нина.
Свадьба брата должна была состояться через два с половиной месяца, но уже сейчас она стала точкой отсчета для всех событий.
– Надеюсь, что да, – ответила я, и эта мысль показалась мне вполне осуществимой.
Я не превращусь в засушенный цветок, забытый между страницами книги.
Мы ждали мистера Уильямса к восьми часам, но прошло десять минут после означенного времени, а его не было. Шея матери от негодования пошла красными пятнами, а отец все время держал в руках часы. Мы трое сидели с таким видом, словно ожидали похоронную процессию. Я боялась, что он вовсе не придет, а если и появится, то очень ненадолго. По традиции после комендантского часа для рабов – девять часов зимой и десять летом – джентльменам-визитерам надлежало покинуть гостиные. Когда раздавалась барабанная дробь и рабы уходили с улиц, кавалеры как по команде вставали.
Мистер Уильямс постучал в дверь в четверть девятого. Томфри проводил его в гостиную, я подняла к лицу веер – нелепое сооружение из куриных перьев, – а мои родители поднялись с холодной учтивостью и предложили ему кресло справа от камина. Мне велено было сесть в кресло слева, то есть нас разделяла каминная ширма, и, чтобы взглянуть друг на друга, приходилось выворачивать шею. А жаль, он казался еще красивее, чем я запомнила. Лицо его загорело, а волосы немного отросли и завивались за ушами. Почувствовав исходящий от него аромат лаймового мыла, я затрепетала – настоящий приступ похоти.
После извинений и обязательных фраз отец перешел к делу:
– Скажите, мистер Уильямс, чем занимается ваша семья?
– Сэр, мой отец владеет лавкой серебряных изделий на Куин-стрит. Ее основал мой прадед, она крупнейшая серебряная лавка на Юге.
Он говорил с нескрываемой гордостью, однако напряженная тишина, предшествующая визиту, вновь повисла в комнате. Дочь Гримке выйдет замуж за сына плантатора, который до вступления в права наследования будет изучать право, медицину, религию или архитектуру.
– Лавка, говорите? – спросила мать, оттягивая время, чтобы постигнуть смысл сказанного.
– Верно, мадам.
Она повернулась к отцу:
– Лавка серебряных изделий, Джон.
Отец кивнул, на лице у него читалось: «Лавочник».
Мысль эта витала в воздухе, сгущаясь над его лбом.– Мы часто бываем в этом магазине! – просияв, воскликнула я, будто эти моменты – самые яркие в моей жизни.
Мама пришла ко мне на помощь:
– Правда бываем. Это замечательный магазин, Джон.
Мистер Уильямс подался вперед и обратился к отцу:
– Сэр, у моего деда была мечта – дать нашему городу магазин серебряных изделий, который был бы достоин магазина, открытого вашим дедом Джоном Полом Гримке. Он находился на углу Куин и Митинг-стрит, не так ли? Мой дед считал вашего величайшим серебряных дел мастером в стране, превосходящим мистера Ревира.
О-о, какой находчивый человек! Я повернулась в кресле, чтобы лучше рассмотреть его. Дал нам понять в форме комплимента, что он здесь не единственный выходец из класса торговцев. Разумеется, разница в том, что Джон Пол Гримке удачно использовал прибыль от магазина: вложил ее в хлопковый бизнес и земельные участки на юге страны. Будучи амбициозным и расчетливым, он проложил себе путь в аристократические круги Чарльстона. Тем не менее мистер Уильямс вовремя нанес удар.
Пристально посмотрев на него, отец произнес одно слово:
– Понимаю.
Думаю, в тот момент отец действительно разгадал мистера Уильямса.
Томфри подал чай с бисквитами, и разговор опять перешел на банальности, но прервался, едва прогремела барабанная дробь. Мистер Уильямс поднялся, и я почувствовала себя опустошенной. К моему удивлению, мама настойчиво приглашала его вновь посетить нас, и я заметила, как в изумлении поднялась густая отцовская бровь.
– Можно, я провожу гостя до двери? – спросила я.
– Конечно, дорогая, но с вами пойдет Томфри.
Мы вышли из комнаты вслед за Томфри, а за дверью мистер Уильямс остановился и положил ладонь мне на плечо.
– Вы сегодня очаровательны, – прошептал он, приближая свое лицо к моему. – Соблаговолите подарить мне прядь своих волос, чтобы не так больно было расставаться.
– Прядь волос?
– Как знак вашей любви.
Я поднесла куриные перья к пылающему лицу.
Он вложил мне в ладонь белый носовой платок.
– Заверните в него прядь и перекиньте через ограду на Джордж-стрит. Я буду ждать.
Сделав это волнующее распоряжение, он улыбнулся мне – и как улыбнулся! – и направился к двери, где в нетерпении ждал Томфри.
Возвращаясь в гостиную к родителям, я остановилась у двери и услышала разговор о себе.
– Джон, нам следует проявить здравомыслие. Он может оказаться ее единственным шансом.
– Полагаешь, у нашей дочери так мало перспек тив на замужество, что лучше этого ей не найти?
– Его семья не бедная. Они вполне зажиточные.
– Но, Мэри, это семья торговцев.
– Мужчина ухаживает за Сарой, и, скорей всего, это лучшее, на что она может рассчитывать.
Немного огорчившись, я бросилась к себе в комнату, чтобы выполнить тайную миссию. Над моим столом при свете лампы склонилась Подарочек, нахмурив лоб, она пыталась читать сложную поэму «Леонид», оду мужчинам и войнам. Как всегда, на шее у нее болтался мешочек с корой, листьями и желудями дуба с заднего двора.
– Быстрей! – выпалила я. – Возьми из ящика ножницы и отрежь прядь моих волос.
Прищурившись, она не сдвинулась с места.