Обретение Родины
Шрифт:
— Для такой цели больше всего подходят два города, — заметил Бела Миклош, — или Сегед, или Дебрецен.
— Отнюдь не хочу вмешиваться во внутренние венгерские дела, — сказал министр, — но, будь у меня право голоса, я высказался бы за Дебрецен. Насколько мне помнится, как раз в Дебрецене в 1849 году венгерский народ по предложению Лайоша Кошута лишил трона Габсбургов. Там же была провозглашена независимость Венгрии. Прекрасно и поистине исторически справедливо, чтобы мечта Кошута осуществилась именно в Дебрецене…
Седьмого декабря 1944 года в восемнадцать часов ноль пять минут с Киевского вокзала в Москве отошел специальный поезд на Дебрецен, во временную столицу новой Венгрии. Специальный состав насчитывал семь вагонов: два салон-вагона, два вагон-ресторана, один спальный
В прицепленном к составу мягком вагоне возвратились на родину после долгой с ней разлуки двадцать шесть венгерских коммунистов-политэмигрантов.
Дорога до Дебрецена, через Румынию, длилась почти шесть суток. В румынском городе Бузэу пассажирам предстояло пересесть в другой состав, так как широкая колея доходила лишь до этого пункта. Румынское правительство предоставило в распоряжение возвращавшихся в свою страну венгров специальный поезд из семи вагонов первого класса, обтянутых внутри красным бархатом. Бела Миклош получил отдельный салон-вагон.
— В этом королевском вагоне почти так же красиво, как в московском метро, — сказал Миклош старшему лейтенанту Олднеру, которого вызывал к себе по десять раз на дню.
Когда поезд уже проходил по Трансильвании, граф Телеки поднял вопрос о том, кому из них отвечать на приветствия ораторов по случаю встречи на дебреценском вокзале. Обсудив это с Фараго и Вёрёшем, Бела Миклош поручил ответить на приветствие от имени всех прибывших самому графу.
— Только смотри, граф, говори красиво! — предупредил Габор Фараго. — Говори умно, но чтобы после не вышло какой беды!
Граф Телеки весьма серьезно подготовился к предстоящей речи. Правда, она будет чуть длинновата, зато, безусловно, содержательна, полна волнующих исторических параллелей и туманных намеков. Восток и Запад… Святой Иштван [66] и Коппань [67] , Святой Ласло, Лайош Великий. А в довершение один много говорящий эпизод из греческой мифологии: Геракл на распутье.
Когда поезд уже подходил к Дебрецену и до прибытия оставалось каких-нибудь полчаса, Янош Вёрёш предложил Миклошу, учитывая демократическое настроение общественности, дать разрешение продефилировать перед почетным караулом, который, несомненно, будет выставлен по случаю их приезда, всем приехавшим, не только военным, но и штатским. Миклош такое предложение одобрил и принял.
66
Иштван I (Стефан) — первый венгерский король (с 1000 по 1038 год) из династии Арпадов, основатель венгерского государства.
67
Коппань — вождь мадьярского племени, восставшего против принудительного обращения язычников в христианскую веру.
Двенадцатого декабря в семь часов двенадцать минут утра специальный поезд подкатил к развалинам дебреценского вокзала. Никто приезжих не встречал.
Станционную службу здесь несли несколько русских красноармейцев и железнодорожников-венгров. По просьбе Давыденко шесть советских бойцов помогли венгерским господам снести их багаж на привокзальную площадь, после чего Давыденко прошел в комнату военного коменданта станции и позвонил в городскую комендатуру, прося прислать машины.
Два грузовика, присланные дебреценской организацией Венгерской коммунистической партии за двадцатью шестью возвращающимися из эмиграции на родину коммунистами, прибыли на вокзал гораздо раньше легковых машин из городской комендатуры. Прежде чем забраться в кузовы грузовиков, вернувшиеся из эмиграции венгры торжественно пропели Интернационал, а затем венгерский
национальный гимн.5. На родине
Подполковник Давыденко и старший лейтенант Олднер провели в Дебрецене целую неделю. В сущности, там у них не было никаких дел. Они ждали указаний, возвращаться ли им в штаб 4-го Украинского фронта или они должны поступить в распоряжение командования 2-го Украинского.
Утром восемнадцатого декабря пришла телеграмма: полковник Тюльпанов вызывал обоих к себе. До получения этого приказа офицеры жили в одном из зданий дебреценской городской комендатуры, в огромной ванной комнате, куда им поставили две железные койки.
Володя Олднер попал в Венгрию впервые, он родился в эмиграции. Его отец и мать были борцами-коммунистами, которые неизменно оставались верны своему долгу, куда бы ни загонял их своими преследованиями топтавший Европу фашизм. Начальную школу Володе пришлось проходить в трех различных странах, на трех различных языках. Тем не менее он никогда не переставал чувствовать себя венгром. Десятилетним мальчиком Олднер очутился в Советском Союзе, где крепко усвоил две вещи тот, кто любит свой народ и свою родину, не может не полюбить Советский Союз и советский народ; и второе, надо строить будущее своего отечества, основываясь на воле народа, на его свободолюбии и дружбе с Советским Союзом. Позднее старший лейтенант Олднер выразил ту же мысль в написанной для специального номера «Венгерской газеты» статье. В этом номере публиковался отчет о ходе заседаний временного Национального собрания в Дебрецене и принятых на нем решениях.
Дебрецен сильно пострадал от войны. Этот первый увиденный Володей венгерский город, в сущности, представлял собой груду развалин. Вид этих руин хоть и опечалил, но не подавил Володю. Во всяком случае, он не утратил ни на йоту свойственного ему оптимизма. Недаром же еще в семнадцать неполных лет, участвуя в битве под Москвой, Олднер двадцать семь дней находился под огнем, четырнадцать раз ходил в штыковую атаку. На фронте он и возмужал.
Наблюдая размах и темпы восстановления, Володя воодушевился. В Дебрецене работа началась не с расчистки заваленных обломками улиц, не с ремонта искалеченных пожарами домов, а с восстановления всей разбомбленной, разграбленной, проданной и преданной страны, с возрождения самой Венгрии.
Здание, в котором поселился на время своего пребывания в Дебрецене Володя Олднер, лишь два месяца назад было резиденцией правления одного местного банка. Заняв его, городская комендатура приставила к нему привратником человека по имени Андраш Шювегеш. Андраш прямо-таки прыгал от радости, когда узнал, что его постоялец, Володя Олднер, говорит по-венгерски.
— Советский офицер, да еще венгр, вот это да!
Он протянул Володе обе руки и, хотя по виду особой силой не отличался, крепко стиснул юноше пальцы.
— Дорогой, дорогой ты мой товарищ!..
В 1919 году Шювегеш служил в венгерской Красной Армии, принимал участие в сражениях под Мишкольцом и Кошицей, о чем трижды помянул, знакомясь с Володей. А вот чем он занимался после 1919 года, Шювегеш толком рассказать не сумел. Разную выполнял работу. Перепробовал десятки всевозможных ремесел. Но чаще всего приходилось все-таки сидеть без работы.
— Вы спрашиваете, дорогой товарищ, принимал ли я участие в подпольном движении? Отвечу так: в тюрьму попадал дважды — раз на восемь месяцев, другой на четырнадцать… И все за разговоры о Советах. А в подполье… Что правда, то правда, в подполье не был. Вы спросите почему? Да как вам сказать? В общем, я полагал, что лепту свою все же однажды внес — там, под Мишкольцем и Кошицей. И если потребуется, даже на старости смогу снова взяться за оружие. А подпольная работа мне уже не по плечу. И к ученью моя голова мало приспособлена. Словом, так мне думалось… Но поверьте, дорогой товарищ, человек я вовсе не трусливого десятка. Андраш Шювегеш никогда не был трусом!.. Знали бы вы, русские товарищи, как я вас ждал! Может, больше, чем кто-либо другой. А еще ждал я того, чтобы, как в те времена, но теперь уже окончательно пролетарий сделался хозяином. Нет, вам этого не понять! И остальным русским парням, несмотря на все старания, не смог я до конца разъяснить всю силу нашего ожидания. Нет-нет, вам трудно не только себе представить, но даже поверить, до чего мы вас ждали!