Обретение судьбы

— И что из этого? Это что, новый закон племени? Я думал, у вас и без того слишком много законов и вожаков, которым вы подставляете свои глотки! — Он усмехнулся, показав острый конец сломанного клыка.

— Отдай мне мою добычу! — взвыла Ратха, бросаясь на него. Но дрожащие лапы вновь подвели ее, и вместо смертельного прыжка она неуклюже плюхнулась на землю.

Самец подобрал остатки еды и неторопливо отошел подальше. Усевшись среди папоротников, он насмешливо посмотрел на Ратху.

— Ты плохая охотница, племенная кошка. Едят только хорошие охотники, — процедил он сквозь зубы, поднимая голову, чтобы остатки еды легко проскочили в его глотку.

— Вор! Костегрыз! Я сломаю тебе еще один клык и оторву второе ухо! Попробуй только еще раз приблизиться ко мне или украсть мою добычу, и я отгрызу тебе хвост и вобью его в твою вонючую глотку!

Вместо ответа он показал ей язык, а потом повернулся, высоко поднял хвост и неспешно пошел прочь.

Ратха подошла к тому месту, где только что лежали остатки бурозубки, надеясь найти хотя бы несколько кусочков. Но там был только мох, мокрый от крови и слюны.

Склонив голову, Ратха принялась лихорадочно вылизывать зеленый ковер, но почувствовала лишь едва уловимый вкус. Тогда она закрыла глаза, и судорога отчаяния свела ей живот.

«Едят только хорошие охотники», — тупо стучало у нее в голове.

Ратха подняла голову и оскалила клыки. Потом принялась рвать когтями мох.

Она потеряла свой мир и все, что в нем было. Пастушьи знания, верой и правдой служившие ей в клане, оказались бесполезны в дикой жизни. Она распрощалась со своим племенем. Но только теперь, когда изнуряющие муки голода сменились парализующим страхом, Ратха поняла еще кое-что — она распрощалась со всем, чему научило ее племя.

«Меня учили пастушеству! — вопила часть ее существа. — Теперь эта жизнь закончилась. Что же мне осталось?»

«Ничего, — отвечал тот же голос. — Выбрав уход из клана, ты выбрала смерть».

Ратха оцепенела от отчаяния. Ей хотелось провалиться сквозь мох и остаться там навсегда. Превратиться в кучку сухих костей, которые раскатятся под лапой того, кто пройдет этой тропой. Белых, крошащихся костей, изъеденных насекомыми...

Но тут впервые заговорила другая часть ее существа.

Ратха заглушила голос ужаса и прислушалась. Эта часть ее говорила не словами, а чувствами и образами. Она напомнила Ратхе о запахах, стоящих над озаренными звездами тропами, о том, как красться и прятаться в темноте, о треске веток под лапами и внезапном восторге, охватывающем охотника при запахе близкой добычи. Она говорила о жизни, которая была намного старше племени и при этом намного глубже и, как ни странно, намного мудрее. Эта древняя часть ее существа не сомневалась, что и в Ратхе живет отголосок этой мудрости.

Выслушав все это, Ратха очнулась словно ото сна и задрожала, ибо это знание было намного сильнее премудрости племени.

Ратха знала, что обычаи племени существуют очень давно — много-много жизней, много-много смен времен года. Она знала имена вожаков племени, от самых первых до Байра и Меорана. Обычаи скотоводов были стары, но этот, другой обычай, оказался гораздо древнее и уходил в недоступную памяти племени даль. Он существовал до начала времен. И назывался обычаем охотников.

Из норки высунулись усики. Следом показался боязливый нос. Земля и мелкие камешки градом полетели из отверстия, а затем и сам жилец показался наружу и огляделся.

Ратха, прятавшаяся в зарослях высокой травы, напряглась всем телом. Она видела черные полосы на щеках зверька и его тупоносую морду. Вот нежные пятипалые лапы пришли на помощь усам и начали исследовать землю перед норой.

Ратха чувствовала, что эта охота будет совсем другой. Она знала, что голод отнял у нее проворство и ловкость, необходимые каждому охотнику. Однако у нее еще осталось нечто, что могло пригодиться, если правильно им воспользоваться: ум. Если она могла перехитрить трехрогих и Безымянных разбойников, то неужели она не справится с какой-то глупой бурозубкой?

Болотная землеройка посмотрела прямо на потайное укрытие Ратхи, а потом подняла голову и показала длинные острые зубы, словно догадалась о том, что охотница спряталась там.

Передние лапки зверька были уже снаружи норы, а вскоре за ними последовали и задние. Полосатая землеройка засеменила в сторону, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы поднять голову и принюхаться.

Чем дальше она отходила от своей норы, тем сильнее волновалась Ратха. Вся дрожа, она стояла на месте, бесшумно перебирая передними лапами, выжидая, когда землеройка отойдет еще дальше. Время от времени она резко дергала головой, подавляя желание броситься на дичь. Нет, торопиться было нельзя. Сначала нужно кое-что сделать.

Она не трогалась с места до тех пор, пока землеройка не добралась до кустика болотной травы и не принялась грызть клубневые корни. Тогда, бросив последний взгляд на свою добычу, Ратха вышла из своего укрытия и тихо поползла, но не к землеройке, а к опустевшей норе. Возле входа виднелась небольшая кучка сухой земли, выброшенной землеройкой при рытье жилища.

Одним махом Ратха смела землю в нору и добавила сверху еще две пригоршни свежей почвы. Затем хорошенько похлопала лапой, утрамбовывая завал, и только после этого, оглянувшись в последний раз, бесшумно скользнула в свое укрытие.

Усевшись, она негромко замурлыкала, довольная своей сообразительностью. Эта охота оказалась не таким уж сложным делом, особенно для того, у кого есть голова на плечах и кто умеет ею пользоваться.

Сложнее всего было сидеть неподвижно до тех пор, пока землеройка не закончит лакомиться корешками, тем более, что даже выбравшись из болотной осоки, зверушка не торопилась возвращаться в свою норку.

Ратха со смешанным чувством нетерпения и завистливого восхищения следила за тем, как ее добыча, ненадолго превратившись в охотника, ловила и поедала жуков и мух. На ее глазах землеройка прыгнула на стрекозу, монотонно жужжавшую над самой землей, а потом снова шлепнулась на землю, сжимая в зубах сломанное изумрудное тельце.

От чуткого слуха Ратхи не укрылся ни приглушенный хруст, с которым землеройка откусывала насекомому ножки, ни жадное чавканье, смолкшее только после того, как от хрупкой стрекозы остались только кружевные крылышки, небрежно брошенные в грязь рядом со все еще судорожно сокращающимися лапками.

Деловито обнюхав останки насекомого, землеройка подняла голову и посмотрела в небо, желая убедиться, нет ли там для нее еще какого-нибудь угощения, а потом, видимо, насытившись, потрусила к своей норке.

Прятавшаяся в траве Ратха задрожала от возбуждения, стараясь утихомирить поднявшуюся в голове суматоху. Близость еды пробудила ее желудок, и он нетерпеливо зарычал на свою хозяйку. Прыгай сейчас. Вот сейчас. СЕЙЧАС ЖЕ!

Задние лапы Ратхи сами собой оттолкнулись от земли, гоня ее прочь из камышей. Она распласталась, прижимаясь животом к земле.

Землеройка подбежала к своей норке, прыгнула в отверстие — и отлетела назад, ударившись об утрамбованную землю. Она заметалась вокруг исчезнувшего отверстия, петляя туда-сюда и лихорадочно шлепая лапками. Ратха погнала дичь прочь от норы по покрытому илом участку земли между камышами, вокруг гнилого бревна и снова к норе. Камыши хлестали ее по морде, но она упрямо неслась через заросли, не сводя глаз с землеройки.