Обручальное кольцо

Он остановился в дверях и нахмурился.

– Прошу прощения… Я не знал, что вы переодеваетесь.

Пруденс почувствовала себя маленькой девочкой, пойманной за кражей сахара из кладовки.

– Это не важно… просто мое платье… я вот только… – нервничая и запинаясь, пробормотала Пруденс.

Росс закрыл дверь и шагнул к ней.

– Что-то случилось?

– Ничего!

Почему она разговаривает с ним так, словно в чем-то виновата?

– У вас покраснели щеки.

Пытаясь хоть как-то загородиться от него, Пруденс скрестила руки на груди.

– Мне… мне просто неловко.

– Черт подери, дело вовсе не в этом, – проворчал Росс. – И глаза у вас чересчур красные!.. – Как Пруденс ни старалась увернуться, он все-таки приложил ладонь к ее лбу. – Боже милостивый! Да у вас лихорадка! А ведь я предупреждал, чем могут кончиться эти хождения в лазарет!

Пруденс вздохнула. Ничего не поделаешь: видно придется все рассказать Россу. Он не отвяжется до тех пор, пока она не выложит ему правду.

– У меня нарыв. Наверное, я сильно ушибла бедро, когда свалилась в люк.

Росс негромко выругался.

– Значит, все это время он гноился? А вы даже не соизволили посмотреть?

Его гнев испугал Пруденс.

– Я… я думала, что это само пройдет…

– А ну-ка покажите!

– Я сама вылечу нарыв.

– Черт подери, ведь я же врач! Немедленно покажите!

Пруденс неохотно приподняла сорочку, стараясь не слишком обнажать тело, и одной рукой вцепилась в материю там, где она прикрывала низ живота.

Росс, наклонившись, стал рассматривать ее бедро.

– Господи Иисусе! Заражение уже начало распространяться. Это не какой-нибудь волдырь или нарыв, а карбункул, от которого вы можете умереть! – Он посмотрел на Пруденс снизу вверх, раздраженно скривив губы. – И когда же вы намеревались сообщить мне об этом? Еще немного – и пришлось бы оттяпать ногу! – Отмахнувшись от ее робких оправданий, он мигом сбросил со стола книги и бумаги. – Ну-ка, укладывайтесь сюда.

Пруденс забралась на стол и, смирив свою бунтующую скромность, снова подняла сорочку. Росс с сердитым видом сорвал с себя китель и закатал рукава рубахи. Внимательно наблюдая за его действиями, Пруденс наконец отважилась спросить:

– Вы собираетесь вскрыть его?

– Этим дело не обойдется. Надо будет удалить гной, пока заражение не пошло дальше. Лежите спокойно! – приказал он. – А я принесу кое-что из кубрика.

Росс вышел из каюты и очень быстро вернулся с бинтами, ланцетом и банкой для отсоса крови.

– Будет дьявольски больно, – заявил он. – Но винить в этом следует только саму себя.

Он сделал глубокий надрез в центре карбункула, и Пруденс вздрогнула. Но Росса совершенно не волновали ее страдания: Пруденс пожинала плоды своего безрассудства.

– Сомневаюсь, что этот ушиб доставил бы вам такую боль, если б мы занялись им в первый же день, – ворчал Росс. – Но тогда вы предпочли жеманиться и не позволили мне осмотреть его.

Пруденс не сводила с врача тревожных глаз. А Росс достал жаровню, разжег ее, налил немного воды в банку и поставил на горячие уголья. Когда вода выкипела, он, видимо, решив, что банка достаточно прогрелась, ухватил ее за дно с помощью бинтов.

– Да поднимите же свою сорочку повыше, черт вас подери! – буркнул он, сердито посмотрев на Пруденс. – И поторапливайтесь, пока в банке сохраняется вакуум.

Пруденс угрюмо повиновалась, но по-прежнему старалась прикрыть нижнюю часть тела рубашкой. «Неужели, – подумала она, – и отец Росса, когда-то обучивший его врачебному ремеслу, был так же холоден и черств с пациентами?..»

Но тут ей стало не до вопросов. Ее захлестнула волна мучительной боли, и все вокруг растворилось в этой боли. Раскаленная банка обожгла кожу и начала отсасывать гной, издавая при этом омерзительные звуки. Казалось, из тела Пруденс заживо выдирают куски плоти. К ее глазам подступили слезы, и она страдальчески вскрикнула.

А Росс уже отставил в сторону банку с ее содержимым и прижал к ране чистый бинт.

– У вас останется шрам. Но тут уж ничего не поделаешь.

Соорудив из марли небольшую повязку, он наложил ее на карбункул.

– Сейчас я перевяжу рану и вы примете лекарство от лихорадки. Чтобы выздороветь окончательно, вам придется по меньшей мере дня два оставаться в постели. Ясно? А теперь ложитесь и приподнимите сорочку до талии.

Пруденс уставилась на него с негодованием. Какую еще гадость он задумал?

– В жизни не сделаю ничего подобного!

– Да чтоб вас черти разодрали! Вы и теперь хотите поиграть в застенчивость? Повязка не будет держаться, если я не оберну ее вокруг бедер.

Пруденс поняла, что опять ведет себя глупо, по-детски. Росс давным-давно видел ее груди и ноги – и ее гордость не особенно от этого пострадала. Вздохнув, она приподняла сорочку, стараясь не встречаться с Россом глазами.

Он наклонился пониже, прилаживая повязку, и вдруг непроизвольно вздрогнул. Пруденс широко раскрыла глаза от удивления.

– Боже всемогущий, – прошептал Росс. – Так у вас был ребенок!

Она гневно затрясла головой.

– Не говорите чепухи! – Пруденс сердито поджала губы. – Вы что же, намерены глазеть на меня все утро или, может, соизволите закончить свою работу? Мне не очень-то нравится валяться здесь, словно лондонской шлюхе!

– Прошу прощения… – Росс быстро перебинтовал ее, аккуратно опустил сорочку и помог подняться со стола.

Пруденс, пошатываясь, направилась было к кровати, но он остановил ее, положив руки на плечи.

– Пруденс, ведь я же врач, – сказал Росс, и его взгляд смягчился. – Неужели вы полагаете, что я не знаю, как выглядит живот женщины, носившей ребенка?

Она задрожала.

– Я уже ответила вам: это чепуха!

– Вы рожали, – настаивал он. – И, как я понимаю, совсем недавно.

У Пруденс больше не было сил сдерживаться. Глотая слезы, она закрыла глаза и отвернулась.

– Нет.

Росс легонько встряхнул ее.

– Да, моя бедная глупышка. И ребенок… от вашего лорда Джеми?

После некоторых колебаний Пруденс наконец кивнула. Горечь и стыд, кипевшие в ее душе, были готовы прорваться, словно нарыв. Она ни с кем не говорила об этом… только с Бетси. А последние несколько дней ей даже удалось заставить себя не думать о ребенке.