Обрученные с Югом

Ураган «Хьюго» приближается неспешно и неумолимо, уверенный в своей разрушительной силе. На экстренном совещании в редакции «Ньюс энд курьер» журналисты выслушивают доклад мрачного метеоролога, который все дни наблюдает за перемещением урагана. Он характеризует «Хьюго» как «чудовище, сумасшедшее и непредсказуемое». Это очень плохая новость, наряду с сообщением о том, что даже совместные усилия лучших специалистов планеты не могут точно определить маршрут продвижения урагана. Поведение «Хьюго» зависит, говорит метеоролог, от температурных колебаний, от воздушных фронтов, пересекающих траекторию урагана, от влияния Гольфстрима и еще от тысячи других факторов, просчитать которые выше наших возможностей. С равным успехом ураган может направиться к Саванне или Уилмингтону, сместиться на север или в глубь материка.

— Как вы полагаете, куда он все-таки ударит? Наиболее вероятные предположения? — спрашивает один репортер.

— Сэр, я полагаю, что ураган разразится над Чарлстоном, — отвечает метеоролог. — Точнехонько над нами.

Поскольку я живу к югу от Брод-стрит, то считаю своим долгом защищать эту уникальную и очень хрупкую часть города. Молли и Фрейзер уже отправили детей с Чэдом в летний дом в горах, штат Северная Каролина. Сами женщины решили переждать ураган в доме Найлза и Фрейзер, который находится на Уотер-стрит, недалеко от поворота на Чёрч-стрит. Родители и Чэда, и Молли категорически отказались покидать родной город в минуту испытаний, и дети, как ни старались, не смогли переубедить стариков. По их словам, фамильные дома выдерживали штормы с Атлантики на протяжении веков, и покидать город, чтобы переждать опасность в горах, — это, мягко выражаясь, малодушие. У Фрейзер разыгрался с родителями яростный спор, который стариков довел до отчаяния, а дочь — до слез. Все в городе жили с натянутыми нервами, на грани срыва.

Я как раз работаю над статьей об урагане, о подготовке к нему, когда звонит моя мать. Она находится в состоянии сильного возбуждения, что с ней бывает не часто. Она говорит, что Молли хочет забрать ее на Уотер-стрит. Мать требует, чтобы я подтвердил: она находится в здравом уме и здравом теле, в состоянии сама принимать решения и распоряжаться собой. Она не намерена покидать свой дом и сад, оставляя их на растерзание какому-то урагану, названному в честь экзальтированного и мелодраматичного французского романиста. [126] Вторя разговорам, которыми полнится город, я напоминаю матери, что она живет на самом берегу соленого озера. Если «Хьюго» пройдет над городом, то это случится ночью, во время высокого прилива. Приливная волна может достичь двенадцати футов, и тогда ее дом, ее сад и она сама окажутся под водой. Как единственный сын, я приказываю матери послушаться Молли, пойти с ней, и обещаю, что навещу их на Уотер-стрит. Советую матери собрать самые ценные вещи и взять с собой, сколько сможет, продуктов и воды. Она спрашивает, уж не считаю ли я ее обузой, безмозглым животным, и в ее голосе я улавливаю первые нотки безумия, которое вскоре охватит весь город.

126

Мать Лео имеет в виду французского писателя Виктора Гюго. По-английски имя Хьюго и фамилия Гюго пишутся и произносятся одинаково. (Прим. ред.)

Все дороги и улицы, ведущие из города, забиты автомобилями — люди охвачены желанием бежать во что бы то ни стало. Днем поднимается ветер, реки покрываются белыми барашками пены, их воды неистово сливаются. Повсюду расклеены самодельные предупреждения, но в них нет никакой необходимости. Я подъезжаю к тому месту на Фолли-Бич, где собрались виндсерферы и укрощают величайшие в истории волны. Поедая устриц, которых подали мне напоследок владельцы лавки на острове Боуэнса перед тем, как закрыть заведение и отправиться в Колумбию, я записываю в блокнот свои впечатления о запруженном автомобилями, покидаемом людьми городе. По радио и телевидению слышно одно зловещее слово: «Хьюго». В четыре часа дня я двигаюсь по пустынным улицам, ведущим к центру. Одно можно утверждать с уверенностью: в город не едет никто, все пытаются выехать из него. Трудно представить себе более апокалиптическую картину.

Проезжая по безлюдной Ист-Бэй-стрит, я замечаю, что птицы замолкли, чайки попрятались. Карпы в моем пруду ушли на самое дно и залегли там, поблескивая спинками с золотистыми крапинками. Ветер дует порывами, воздух пропитывается влагой. Я загоняю машину в старый гараж мистера Кэнона в переулке позади Трэдд-стрит, хотя вряд ли и машине, и гаражу повезет уцелеть, если придет ураган. Зайдя в дом, перехожу из комнаты в комнату и выискиваю вещи, которые мне особенно дороги или пробуждают воспоминания. И тут выясняется, что я люблю весь этот дом целиком, люблю каждую мелочь в его уютных стенах. Дом невероятно дорог мне, он служит уроком, что жизнь с равной легкостью может обернуться удачей, а может — бедой. У меня не было никаких прав на этот дом, и тем не менее он стал моим, стал прибежищем моей души, таким нарядным, таким красивым. Мне невыносима мысль, что он будет разрушен. Я крест-накрест заклеиваю скотчем изящные окна. Заперев резные двери, покидаю этот дом, эту любовь своей жизни, в минуту злейшей опасности и отправляюсь к Уайтхедам. Я молюсь за свой дом и прошу призрак Харрингтона Кэнона оберегать его в мое отсутствие.

— Детей у меня нет, — шепчу я себе, шагая вдоль Чёрч-стрит, по обеим сторонам которой трепещут пальмы, содрогаются от древнего ужаса дубы. — Моя жизнь наполовину прожита. Как я прожил ее, зачем?

Солнечный свет становится неестественным, нереальным, почти черным. От городских камней исходит ощущение обреченности и смирения. Соседи в моем квартале остались пережидать ураган у себя, и там царит какая-то странно-праздничная атмосфера. Из одного окна слышна музыка Вивальди, обрывки которой разносят усиливающиеся порывы ветра, из другого — голос Эммилу Харрис, [127] которая поет «Queen of the Silver Dollar». Кое-где в глубине комнат поблескивают экраны телевизоров, там речь идет только о «Хьюго». Никогда раньше не видел я Чарлстон униженным или напуганным, ни разу за всю свою жизнь. Наверное, что-то похожее творилось только во время Гражданской войны, когда эскадра северян непрерывно обстреливала город. Я ощущаю приближение урагана каждой клеткой тела, словно оно превратилось в датчик для регистрации земных катаклизмов.

127

Эммилу Харрис (р. 1947) — американская певица, исполнительница песен в стиле кантри. (Прим. ред.)

На балконе второго этажа раздается стук, поднимаю глаза и вижу мужчину средних лет с банданой на голове, который пытается проникнуть в пустующий дом. Возможно, это первый мародер в городе, но, видит бог, не последний. Останавливаю патрульную машину и сообщаю полицейским адрес, но они ведут себя так, словно совершающийся сию минуту грабеж не представляет для них ни малейшего интереса. Их рация захлебывается от приказов начальства. По звуку сирены понимаю: к кому-то спешит «скорая помощь». Мелькает мысль: а где сейчас Старла? Успокаиваю себя тем, что она уже далеко, и выкидываю ее образ из головы — этим искусством я овладел в совершенстве.

Открываю ворота дома на Уотер-стрит, переступаю порог и оказываюсь посреди мирка, к возникновению которого тоже приложил руку. Ветер захлопывает дверь за спиной. Вхожу в холл, где вокруг телевизора собрались обитатели нашего ковчега. Сделанные со спутника фотографии «Хьюго» наводят ужас. Кажется, размерами он превосходит весь штат Южная Каролина.

— Он ни за что не обрушится на Чарлстон, — заявляет Уорт Ратлидж, ни к кому не обращаясь. Я уже успел забыть эту интонацию всезнающей уверенности в его хорошо поставленном голосе. — Он повернет к северу после того, как пересечет Гольфстрим.

Уорт недавно сломал бедро, играя в гольф в Чарлстонском загородном клубе, и до сих пор передвигается в кресле-коляске. Раздражительность присуща его натуре от рождения, но после несчастного случая она усугубилась. Инстинктивно я всегда избегал Чэдуорта Ратлиджа-девятого, и перспектива провести незабываемую, судя по всему, ночь под одной крышей с этим ничтожеством голубой крови меня не радует. Пока пятый канал передает неутешительные новости, Молли на кухне готовит ужин, а Фрейзер разносит аперитивы испуганным телезрителям. «Унесенные ветром» репортеры с растрепанными шевелюрами на фоне бурлящих пенных барашков выкрикивают данные о скорости ветра. Семь часов вечера, наши глаза прикованы к ужасному оку «Хьюго», который, следуя недоброму капризу, угрожает затянуть Чарлстон в свою чудовищную воронку.

— Помяните мои слова, — повторяет Уорт. — Гольфстрим заставит его повернуть в сторону.

— Дорогой, — говорит ему жена, — не соизволишь ли ты заткнуться? Одному Богу известно, обойдет ураган нас или нет.

— Не бойся, мама. — Фрейзер усаживает мать на стул и гладит, чтобы успокоить — та дрожит от страха.

— Я всегда знала, что умру во время смерча, — говорит миссис Ратлидж.

— Глупости. Во время смерча погибают только крестьяне в лачугах да бедняки в трейлерах. Во время охоты на оленей в этом штате погибло больше людей, чем во время ураганов. — Уорт протягивает бокал, и я встаю, чтобы налить ему.

— Что вам угодно? — спрашиваю.

— Мне угодно, чтобы мой бокал наполнила моя дочь, а не ты, Лео. Я даже и не заметил, что сюда пришла ходячая сплетня.

— Не беспокойся, Лео, я налью. — Фрейзер спешит к бару в углу комнаты.

— Уорт, ведите себя прилично, — просит Молли, высовывая голову из кухни. — Мы с Фрейзер ведь предупреждали вас. Вы обещали вести себя хорошо.

— Лучше бы я остался дома, — рычит Уорт. — Мой дом — это крепость, он прочней гранита. Он выдержит даже ядерный удар.