Обручённые зверем. Часть 2

— Здравствуй, Полуночница, — приветствие само сорвалось с губ.

Она скривилась, как от боли, отводя взгляд и рассматривая противоположную стену.

— Уходи.

Голос сухой, словно надтреснутый. И в нём такая мука и боль, что сложно дышать. Ненавидит. Сильно.

Еще пару дней назад Рейф был равнодушен к этой ненависти, считая, что из неё вот-вот вырастет, если не любовь, то что-то очень близкое. Но это было тогда. А сейчас это больно ударило по самолюбию, резануло по сердцу, заставив сжать зубы.

— Это было глупо, Кейт.

— Я уже поверила, что получилось уйти от тебя, — прошептала едва слышно.

— Ты серьёзно думаешь, что лишать себя самого дорогого — жизни из-за меня, это выход? — продолжил он ледяным тоном.

Ох, если бы она только знала, какие на самом деле чувства и эмоции сейчас разъедали его душу. Но не поймёт, не поверит, отвергнет.

— А ты серьёзно думаешь, что это была жизнь? — огрызнулась девушка и алые пятна засверкали на бледных щеках. — Так вот открою тебе большую тайну, Омару. Это была ни хрена не жизнь. Жалкое существование, на которое ты меня обрёк. Лучше умереть, чем прожить остаток дней в роли секс игрушки для модифицированного.

Вот как она рассматривает их отношения.

— Но ты жива, Кейт, — с трудом сдерживаясь, ответил тот, вставая. — И больше шанса совершить эту глупость я тебе не дам.

— Ненавижу! — выкрикнула она, смотря прямо в глаза.

— Знаю, что ненавидишь, только это ничего не изменит. После того как тебе станет легче, мы сразу уедем. А теперь отдохни, тебе надо поспать.

Как она его ненавидела, какой яростью горели её глаза. Но это пустяк, главное, что Кейт была жива, а сейчас…

Он ошибся… а отвечать за это пришлось любимой девушке.

Рейф судорожно вздохнул, чувствуя, как от боли разрывает грудь, как больше всего хочется упасть и завыть, зарыдать. Но не мог. Внутри всё сгорело, остался лишь пепел и боль.

Оборотень никогда не лишит себя жизни. Это стыд, позор и бесчестие. Такое не прощалось никому.

Но ведь он уже не оборотень, жалкий человек, который разом потерял всё. Дом, семью, любимую, себя. Разве это жизнь? Теперь Рейф как никогда понимал Кейт.

— Скоро, — шепнул он растаявшему облику Кейт, глядевшему на него с грустным укором.

От лекарств кружилась голова и тело плохо слушалось. Чтобы встать на ноги, мужчине понадобилось три попытки.

Темно, тихо и тошнота у горла от того, что пол и потолок всё время, скакали туда-сюда. И пусть ничего не видно, но тошнота от этого не убавлялась.

Неловкие, шаркающие шаги, разведённые в стороны руки, пытающиеся удержать равновесие и манящее окно впереди.

Еще немного. Совсем чуть-чуть.

Пошатнуться, едва не падая, каким-то чудом успеть схватиться за подоконник и застыть, тяжело дыша и прислоняясь лбом к холодному стеклу.

Это отрезвило на секунду.

Проклятье! Что он делает, что он собирается делать? Это сумасшествие! Так нельзя! Надо вернуться! Надо!

Но там внизу, на очищенной от снега тропинке стояла Кейт и манила к себе, широко улыбаясь.

— Ну же, Омару, — послышался в голове её шепот. — Давай. Сделай этот шаг, и мы снова будем вместе! Ты же хочешь этого. Хочешь, я знаю. Иди ко мне. Сделай шаг в мои объятья.

Чтобы открыть раму, пришлось повозиться. Руки плохо слушались, соскальзывая с металлической поверхности, да и сил пришлось потратить изрядно.

А голос Кейт продолжал шептать, уговаривать, манить и даже угрожать.

Щелчок и холодный, морозный воздух, ударивший в лицо. Заставивший захлебнуться на вдохе и замереть, подставляя разгорячённое лицо снежному ветру.

Рейф собрал последние силы и начал вываливаться из окна.

— 29-

Запах гари шел с кухни. И чем больше я лежала в кровати, пытаясь проснуться, тем явственнее он становился.

Горим? Горим!

Испуг был таким ярким и резким, что противиться ему не был сил, да и желания. Такой первобытный страх, живущий в глубине каждого, которому невозможно сопротивляться. Тут даже на обдумывание не было времени.

Просто выбежала из комнаты босиком в одной тоненькой сорочке. Лохматая, сонная, испуганная.

… И вдруг резко замерла, словно натолкнулась на невидимую стену голодного янтарного взгляда модифицированного.

— Доброе утро, — выдохнула я, отшатнувшись и обхватив плечи руками.

— Доброе.

Стив стоял у плиты в одних домашних брюках с голым торсом, сжимая в руке телефон. Тревожная складка на лбу, опущенные уголки губ и взгляд, от которого у меня всё горело внутри.

А на плите тем временем что-то скворчало и шипело.

— У тебя там… горит что-то, — пробормотала я, осматриваясь в поисках того, чем бы прикрыться.

Теперь, когда опасность миновала и источник неприятного запаха был обнаружен, можно было заняться решением других проблем.

Уж слишком мужским был взгляд, которым Стив скользнул по моему телу. От босых ног до самой взлохмаченной макушки.

Но на глаза ничего не попадалось. Лучше вернуться назад в комнату, одеться и привести себя в порядок.

— Проклятье! — рык Стива вывел меня из задумчивости.

Побег пришлось отложить.

Мужчина схватил крышку сковородки, и тут же одёрнул руку. Крышка загремела, падая на разделочный стол. А со сковороды повалил густой, едкий дым.

Я действовала инстинктивно, не думая. Побежала ближе, хватая за руку, осматривая пальцы в поисках ожога.

— Надо под холодную воду, — сообщила ему.

Для того чтобы изучить покрасневшую кожу, мне пришлось, наклонившись еще ниже, поднести руку к лицу.

А в ответ тишина. Именно она и помогла прийти в себя, дрогнуть, отпуская ладонь, и медленно поднять голову, скользнуть взглядом по обнажённой груди, встречаясь с пылающим золотом его глаз.

— Кхм, прошло? — прошептала, неловко улыбнувшись и пожав плечами.

От этого не хитрого действа бретелька сорочки сползла с плеча вниз. Лиф тут же ослаб, ткань чуть оттопырилась, слегка открывая молочную кожу груди. Не полностью, но этого хватило, чтобы вспыхнуть от неловкости.