Обряд копья

Все охотники вышли из кольца, остался только Дрим. Его голос обрушился на людей тяжёлыми бурными волнами, обдавая водой и пеной, проносясь дальше и дальше по всей деревне, казалось даже, что по лесу его голос проносился так же сильно и бурно.

— Сегодня мы прощаемся с четырьмя из нас. Они были нам верными братьями и сёстрами. Они были искренними и живыми. Теперь их нет, чужие снова пришли убивать и разрушать ради убийств и разрушения. Чужие — вне круга. Они — неразумное бессмысленное зло, которое можно только уничтожить. Они не способны договариваться. Сейчас же мы почтим договор с нашими предками и нашими потомками. Мы не враждуем со зверьми, мы находимся с ними в общей охоте. Они охотятся на нас и на себя. Мы охотимся на них. Мы чтим договор и не трогаем матерей с детьми и детей, не коснувшихся стихии. Они не заходят за границы деревни иначе, чем в круг копья. Мы отдаём им своих мёртвых, чтобы те могли переродиться в зверей, раз уж не успели сделать это при жизни.

Дрим резко, без предупреждения обратился в медведя. Его шерсть была будто соткана рыжего огня, а глаза горели углями, во все стороны посыпалась стихия жёлтыми искрами. Он яростно и громко заревел, широко разинув пасть полную чёрных клыков, из зева вместе с рёвом вырвалось пламя.

И мы подхватили его рёв. Мама тонко и дико визжала, я пытался ей подражать, но у меня получалось совсем по-другому, у меня получался теперь скорее высокий звонкий рык, хотя раньше я очень гордился тем, что мог подражать ей. Но я обрадовался переменам, похоже, мой внутренний зверь начал просыпаться.

После долгого рёва Дрим обратился обратно в человека и перепрыгнул кольцо. В следующее мгновение из леса прямо в каменный круг, начали запрыгивать дикие звери. Один, второй, третий, десятый, двадцатый. Разные, но все молодые, именно таким нужна стихия людей, чтобы легче было познать стихию в будущем.

Взрослые продолжили наблюдать за дикой трапезой. Я хотел тоже посмотреть, всё же я уже взрослый, но мама силой повернула меня спиной к этому, не давая глядеть на кровавый пир. Почему она не даёт мне посмотреть? Ведь мы едим их, они едят нас, всё как завещали предки. Звери произошли от людей, а люди произошли от зверей. У нас с ними общая война против чужих, так что нет ничего страшного в том, что мы отдаём им своих мёртвых. Мёртвый человек вскормит молодого зверя, мёртвый зверь вскормит человека, таков закон природы.

Пир продлился не долго. Вскоре мама разрешила мне повернуть голову. И в круге не осталось ни капли крови, ни единой кости. Звери съели всё, чтобы стать сильнее. Нам же, людям, нужно лишь сердце зверя, коснувшегося стихии, его мясо годится лишь для еды, а шкура для одежды, всё остальное мы возвращаем им. У нас схожие, но разные пути.

— Спасибо за помощь в битве, — прошуршал Дрим. — Вы помогли, убив десятки чужих, ударив им в тыл. Мы благодарны.

Дрим поклонился, и мы вслед за ним поклонились лесу и зверям, глядящим на нас из него.

— И мы благодарны нашему юному, но уже показавшему себя Арену. Именно он предупредил о нападении. Именно он указал нам скрывающегося в лесу невидимку. Именно он окрасил его своей стихией, чтобы мы могли убить проклятого чужого, ставшего невидимым.

Я покраснел как рак, не зная, куда деться и что делать. Вся деревня обступила меня и поклонилась мне. Даже мама. А я что? Я ничего не сделал! Это был отец!

— Это был не я! Это отец мне подсказывал! — прокричал я в ужасе.

Мама потрепала меня по волосам.

— Даже если это был отец, это твоя стихия позволила тебе его увидеть. Это твой сон рассказал тебе о нападении, и ты не побоялся об этом заявить. И именно твоя рука указывала нам на чужого.

Я покраснел ещё больше, кожа аж загорелась, сердце тяжело бухало в груди от смущения. Захотелось сбежать, и я сбежал. Пробежал через деревню, перепрыгнул ограду и запрятался в берлогу.

Я? Что я? Я же ничего не делал? Почему все и даже мама благодарили меня, я же был бесполезен! Даже ходить не мог! Слабак! Кулак больно ударил в стену, потом второй. Боль принесла некоторое успокоение, и я продолжил, пока руки не покрылись кровью, перемешанной с землёй.

Я отрешённо подумал, что стоит промыть раны и помазать, чтобы не загнили, но мне всё ещё было страшно возвращаться в деревню, видеть эти поклоны. Впору мне кланяться Дриму, если бы он не разбудил зверя — умерло бы куда больше людей. Кто знает, может, могла погибнуть моя мама, лишённая сил, и я вслед за ней. Почему они кланялись мне?!

Мне казалось, что я кого-то обманом заставил себя благодарить. Это всё сделал папа, они его просто не видят, вот и ошиблись. Нужно им всё объяснить. И начну с мамы. Я обернулся и замер, в груди тяжело забухало напуганное сердце.

Прямо на входе в берлогу, перегородив мне выход, стоял молодой волк. Его густая белая шерсть окрасилась алыми волосками, говорящими, что он уже коснулся стихии. Он стоял ко мне боком, глядя одним глазом на меня. Крупный, сильный, в глазу горит ум. Он рассматривал меня внимательно, его зрачок расширился в темноте, я чувствовал, как его взгляд двигается, осматривая меня во всех подробностях. Потом зверь шумно втянул воздух носом и оскалился.

Через миг он бесшумно исчез, будто его не было.

Глава 11

Не помню даже толком, как оказался дома, меня трясло и колотило от страха. В себя пришёл совсем не сразу, первой мыслью в голову пришло понимание. Этот волк — мой. Познакомился со мной перед тем, как встретиться у священного копья. И это вот его я должен буду победить копьём? Он же… зверь!

Во мне на разные голоса закружились воспоминания о том, как на арене погибали дети. Три-четыре каждый год, и лишь два-три выходили с арены живыми. Раньше я как-то легче воспринимал всё это. Такова жизнь. Мы должны быть сильными, чтобы нас не сожрали чужие, а мамины страхи воспринимались с недоумением. Но теперь я, кажется, начал понимать её страхи.

Этот волк не выглядел простой добычей. Даже наоборот, он пришёл поздороваться со своей будущей жертвой. Хотел напугать? Но я мог и отказаться от нашей встречи, не обязательно же проходить обряд копья сейчас, можно напроситься к охотникам, чтобы они научили меня обращаться оружием, охотиться на зверей. А можно вообще попросить их выследить волка и убить, чтобы мне не пришлось с ним биться.

И тут же против этой мысли выступила другая — так нельзя. Папа писал, что со схваткой нельзя тянуть, этот бой неизбежен. И чем позже будет схватка — тем меньше шансов стать поистине великим. Он писал, что правильно выступать в бой, не владея оружием, иначе можно навредить своему собственному зверю. А без обряда я никогда не продвинусь дальше пробуждения зверя, если и смогу когда-нибудь это сделать. Редкие-редкие исключения случались у тех, чей путь был не связан с битвой. Не хочу быть бесполезен на священной войне!

Да и не собирался волк меня пугать, это был знак уважения. Он просто почувствовал, что мы будем противниками в круге и пришёл на меня поглядеть. От этих мыслей не стало проще, но я немного успокоился. Ничего не поменялось, я не собираюсь отказываться от своих планов из-за страха смерти, я и раньше знал, что это опасно.

Чтобы развеяться, я вышел из дома, только сейчас заметив, что мама ещё не вернулась. И вспомнил о том, что сбежал с похорон. Сразу навалился стыд, но он быстро растворился в пустой голове тренировки. На медитации я снова пытался омывать себя дымкой, в этот раз стихии хватило всего на один вдох. Но меня не выкинуло из медитации, лишь слегка качнуло, когда поток дымки закончился.