Обряд копья
Шрифт:
На руках было хорошо. Безопасно. Мне показалось даже, что это не Дрим, а папа. Я закрыл глаза, чтобы поверить в эти чувства. Забытьё никак не наступало. Почему-то я не просыпался, пророчество продолжалось и не собиралось заканчиваться.
Папа донёс меня до домика Нины, который я с трудом узнал по запаху, едва пробивающемуся через едкую вонь крови во рту. Нина запричитала и, грубо открыв мне рот, влила в меня какое-то зелье, я закашлялся, на что она заткнула мне нос. Чуть не захлебнулся, но смог проглотить зелье. Благословенное забытьё пришло чувством полёта, чувством отступившей боли.
Сон
Скоро рана на руке стала срастаться от зелий, но Нина была чем-то недовольна, схватилась за нож и разрезала поживающую кожу, буквально освежевав мне в три движения запястье. Потом ещё сунула руку в мясо и вытащила какую-то верёвочку, начала капать на неё мутной зелёной жижей, отчего верёвочка стала удлиняться в её руке. Потом она ловко соединила её с другой верёвочкой. Пока это делала, даже замолкла, но, когда верёвочки соединились, выдохнула и грубо выругалась, меня даже сквозь сон передёрнуло от её выражения. Потом она быстро уложила кожу назад, заливая зельями, которые стремительно восстановили мою плоть.
Взялась за развороченную грудь, поковырялась в ней, после чего сама себе кивнула и полила меня ещё одним зельем. Через несколько минут моё тело полностью восстановилось, мне захотелось в него вернуться, но тут от двери раздался взрык. Я испуганно отлетел назад, глянув туда. Волк с красными волосками, он стал крупнее, едва помещаясь в дверной проём. Хотел крикнуть Нине, чтобы она побереглась, но не мог и звука выдавить — нечем.
Но волк не нападал, он зыркнул на меня исподлобья, а потом его контуры поплыли, превращаясь в образ человека. В горле встал болезненный ком. А затем я проснулся.
В распахнутую дверь светило утреннее солнце, я лежал на руках у мамы, спящей на моей кровати. Всего лишь сон. Я тяжело выдохнул, отчего мама проснулась. Она задрожала всем телом, с силой обняла меня, дохнув тёплым и сладким дыханием.
— Всё хорошо, мам, мне просто дурной сон приснился, — воспоминания о произошедшем уже потихоньку начали стираться в памяти.
— Сон? Сынок… — мама расплакалась, чего я всегда не любил.
— Ну, хватит, мам, правда, ничего страшного, — заворчал я.
Но мама не успокаивалась долго, крепко сжимая меня в руках и не выпуская. Потом выдохнула, чуть ослабив хватку.
— Поздравляю, сын, с прохождением обряда священного копья. Ты теперь официально взрослый, — тяжело и не торжественно сказала она.
— В смысле? — я похолодел в груди. — В смысле это был не сон?!
— Да, сын, ночью ты ушёл из дома и в честном бою убил рыжую обезьяну.
— Но… но… я сражался с белым волком, — память услужливо вытащила наружу все подробности, от ужаса у меня похолодело в груди. — Нет, там была рыжая обезьяна, Дрим говорит, что она была со стихией
огня. Сильная, но ты справился.Ошеломлённый, я вырвался из рук матери и закружил по дому, бубня.
— Не снимай, пожалуйста, больше мой подарок. Никогда. Мойся в нём, ешь, спи, даже с девушками не снимай. Пусть всегда будет на тебе, сынок.
Я со стыдом вспомнил, как снял его ночью, чтобы смыть пот. И тут же был насильно одет, мама не слушала возражений, что я уже взрослый и могу сам. Рубаха снова стала ползать по мне муравьями, потом стянула грудь, обожгла холодом… а потом будто пропала, сам не знаю, как я вчера спросонья нащупал край ткани, чтобы снять, сейчас у меня это не получалось.
Не зная, что ещё делать, я просто сбежал в тренировку. Пустой головы не вышло, каждое движение напоминало мне о схватке. Рыжая обезьяна? Я бился по-настоящему, но там был не волк. Как вообще я дошёл до круга? Не помню. Это как зов стихии? Но тогда я хоть осознавал происходящее со мной, сейчас же… Страшно. Страшно, что во сне я опять сделаю что-то.
Медитация напомнила мне о съеденном сердце. Но где же горшочек стихии? После обряда он должен был сформироваться! Обязан! И вместе с тем, я его совершенно не чувствовал. Горшочек, потом реки, потом источник — так писал отец, так же написано на копье, если знать древний язык. Но я не получил горшочка. Мало стихии? Чужак!
Не важно, надо понять, стал ли я сильнее? Вроде бы стихия огня, значит, сила и скорость. Я побежал со всех ног к площадке для оценки своих сил. Там были разложены камни разных размеров, отполированные тысячами и тысячами рук до идеальной гладкости.
Вроде бежал быстрее, но как проверить? Никак. Подошёл к первому камню, его я мог поднять над головой, если вкладывал вообще все силы. Поднял и сейчас. С трудом, едва-едва. Взялся за второй. Этот я раньше не мог и от земли оторвать, в этот раз приподнял чуть-чуть. Пытался выше — но ничего не вышло, лишь в спине хрустнуло, и я уронил каменюку на землю.
— Значит, я стал сильнее, но совсем чуть-чуть. Обезьяна была слаба? Стихия точно была подходящая, за этим следит само копьё. Или я взял чужого зверя? — забормотал себе под нос. — Да ну бред, не мог же Дрим выйти к копью, дважды-то нельзя. А больше никого не было, копьё знает точный момент обряда и призывает зверя заранее. Гррр.
Я не понимаю! Почему?! Я должен был сформировать горшочек, он уже начал расти, но его нет! Такого нет в книге папы. Идеальный момент для обряда, я уже познал пустоту. Даже прозрение было! Я обмер весь, сердце будто промёрзло насквозь. Понял. Это из-за сорванного прозрения. По щекам потекли предательские слёзы, горячие, как кровь, текущая из ран.
Упал на спину, взгляд зацепился за солнце, не чувствуя рези. Слёзы текли и текли, а я ничего не мог с собой сделать. Мне конец. Папа не будет мной гордиться, ведь я никогда не познаю стихию. Не разбужу в себе зверя. Не сольюсь с ним. Не разделюсь с ним. Не стану человеком. Не сольюсь со стихией и не воплощу её. Мне не быть богом, не исполнить его мечту. Бракованный.
Перед глазами встала картина, когда мама со слезами выбросила пряжу, над которой долго работала. Не сошлись стихии, шерсть сгнила. Я сгнил. Я бракованный.