Общество сознания Ч

– Коса, видите, какая у нее была. А вот, обратите, внимание, у дверей храма после венчания.

– Отец Василий, - вдруг взмолился Вячеслав, - отпустите на покой. Я уже разговелся, а поскольку не приемлю ничего спиртного, то не могу и видеть сопутствующих пьянке сосудов. Благословите, отец Василий!

– Вот и молодец, - похвалила его Наталья Константиновна.

– Ступай с Богом, спасибо за помощь, - махнул на Вячеслава батюшка, затем благословил его и отпустил. Клеветник ушел, видно, испугавшись, что Василий не выдержит и, запьянев, начнет его разоблачать. Но Чижов и не собирался разоблачать подлеца. Того ведь тоже мог кто-то ввести в заблуждение. Но с другой стороны, и хорошо, что Вячеслав ушел. Без него стало как-то легче дышать. Батюшка велел налить еще по рюмочке, после чего Наталья Константиновна сердито убрала допитую до середины вторую бутылку водки. Часы прозвонили семь, солнце в оконном стекле перестало играть, и Полупятов, выглянув в окно, заметил:

– Чегой-то тучи набежали. Пойду-ка и я спать, пожалуй.

– А я можно еще посмотрю ваш альбом?
– попросила Лада.

Тут глаза Белокурова и Чижова встретились, и Василий Васильевич неожиданно для самого себя сделал кивок головой и глазами в сторону двери: пора, мол! Белокуров понял, качнул головой: мол, понятно, выходим. Ничего не говоря, Чижов поднялся и пошел из-за стола к выходу, как бы ненадолго. Его пошатывало. от всех плохих и хороших переживаний, политых несколькими рюмками водки, впервые отпробованной после поста, его развезло, ноги плохо слушались, хотя в голове стояла ясность.

Выйдя из дому, он посмотрел на небо, которое вдруг заволокли какие-то зимние тучи. И даже пахло приближающимся снегом. Вячеслав входил в гостевую избу, его догонял Полупятов.

На крыльце батюшкиного дома появились Белокуров и его товарищ, коему определено было быть секундантом.

– Быстро все совершим и вернемся за стол, еще успеем выпить по последней и поспать до полудня, - сказал Чижов, позевывая и потягиваясь.

Они пошли к машине.

– Не сердитесь, - обратился Чижов к приятелю Белокурова.
– Можно вас переспросить, как вас зовут?

– Сергей Тетерин, - ответил тот.

И когда сели в машину и поехали, Василий Васильевич довольно дружелюбно принялся рассуждать о том, что в русском обиходе, как ни в одном другом, принято огромное количество птичьих фамилий.

– Найдется ли у немцев, или французов, или у тех же англоамериканцев, такое изобилие всяких Воробьевых, Галкиных, Грачевых, Ворониных, Орловых, Соколовых, Стрижовых, Гусевых, Лебедевых? Да любую птицу возьмите - на нее есть русская фамилия. Только здесь нас собралось трое с птичьими фамилиями. Я - Чижов, вы - Тетерин, отец Василий - Перепелкин.

– Напишите мне об этом статью для «Бестии», - тотчас ухватился газетчик.
– Что у России птичья душа и это отражается в фамилиях ее народа. Красивая мысль!

– Далеко ли поедем?
– спросил Тетерин.

– Отъедем хотя бы чтоб выстрелов не было слышно, - сказал Василий Васильевич.
– А что, может быть, и напишу такую статью. Если будет кому писать после нашего поединка.

– Или - кому издавать «Бестию», - улыбнулся Белокуров.

Василий Васильевич заметил, что ему очень невесело.

– Смотрите-ка, снег пошел, - сказал Тетерин.

В самом деле, в лобовое стекло летели пушистые белые мухи. По дороге навстречу шел какой-то понурый путник.

– Кто-то припозднился, - сказал Чижов.

– Да ведь это же отец-основатель!
– воскликнул Белокуров и тотчас высунулся из окна машины: - Эй! «Жаворонок» номер один! Какими судьбами?

Они поровнялись с понурым путником. Вид у него был разнесчастный.

– Они почему-то уехали без меня, - развел он руками.

– А вы что, бегом пытались догнать их?
– хохотал Белокуров нервно.

– Я дошел до «Девчат», - отвечал путник, - думал там поймать попутку. Ни одной машины! Замерз и решил вернуться. А вы куда?

– На дуэль. Хотите с нами?
– спросил Белокуров.

– А если серьезно?

– Какое тут может быть серьезно, - сказал Тетерин.
– Затеяли фарс какой-то. Садитесь, в машине согреетесь.

«Еще один свидетель!
– подумал Чижов.
– А если это не фарс? Вот возьму и сделаю вам не фарс!» Но он знал, что из складывающейся ситуации никак не получится трагедия, а только фарс. Это почему-то опечалило и вместе с тем опьянило его. Снег все падал и падал, будто дело происходило в феврале или марте, а не в конце апреля.

Еще один свидетель сел на заднее сиденье рядом с Василием Васильевичем. Протянул руку:

– Владимир Ревякин.

– Василий Чижов, - пожал протянутую руку историк.

– Случайно не вашу статью о соколиных охотах в царской России я читал не так давно?
– спросил Ревякин.

– Случайно мою.

– Серьезно?

– Абсолютно.

– Нет, правда! Я ведь просто так спросил, потому что помнил имя и фамилию автора. В журнале…

– «Эхо истории», - подсказал Чижов.

– Точно!
– воскликнул Ревякин.
– Превосходнейшая статья!

– И заметьте, фамилия автора - птичья, - сказал Белокуров.

– А Ревякин?
– спросил Тетерин.
– Ревяка это кто? Тоже птица?

– Конечно!
– хохотал главный редактор «Бестии».
– А Белокуров - белая курица.

– Вообще-то ревяка это медведь, - возразил Ревякин.

Они порядочно отъехали от Радониц, миновали Погорелки, и где-то посередине между ними и «Девчатами» Чижов сказал:

– Стоп! Дальше не поедем, не то в «Девчатах» будут слышны выстрелы. Предлагаю теперь следующее. Бросим жребий. Кому выпадет, тот идет и становится вон у той сосны… Нет, вон у той широкой березы, она ближе. А другой стреляет в него прямо из окна автомобиля. Если не попадает, сам становится к березе под выстрел.

– Оригинально!
– сказал Тетерин.

– «Оригинально»… Абсолютно серьезно… - проворчал Белокуров.
– Ни слова по-русски. Согласен, решение своеобычное. Как будем бросать жребий? Орел или решка?

– А как еще?
– спросил Ревякин.
– Только давайте быстрее, а то ужасно хочется есть. Да, и растолкуйте вы мне, о чем спор у вас вышел?

– Спор очень простой, - ответил Чижов мрачно, - этот человек, Белокуров Борис Игоревич, соблазнил мою жену. Я, как обманутый муж, вызвал его на дуэль и хочу убить.

– Вы?!
– удивился Ревякин.
– Убить?! Но ведь, кажется, это вы были сегодня дьяконом?

– Не дьяконом, а всего лишь псаломщиком, - отвечал Василий Васильевич.

– Дьякону полагается быть рукоположенным, и у дьякона орарь, а я был только в облачении мирянина, участвующего в богослужении. Я не священник, я мирянин и имею полное право сразиться на дуэли.

– По-моему, христианам не положено драться на дуэлях, - пожал плечами Тетерин.

– А Пушкин разве не был христианином?
– возразил Чижов.