Общество сознания Ч

– Причащается раб Божий Василий во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Затем во время крестоцелования произошла безобразная сцена с красоткой, воспылавшей немедленным желанием венчаться все с тем же пресловутым Белокуровым, будь он неладен! Преодолев воцарившееся в храме недоумение, батюшка деловито совершил освящение пасок, яиц и куличей для пасхальной трапезы. И вновь Чижов ловил себя на грустной мысли о том, как быстро пролетела эта блаженная ночь Светлого Христова Воскресения. Не верилось, что все уже расходятся, разбирая свои куличи и крашенки, крестясь и радуясь: «Ой, до чего же в этот раз хорошо было!» - а кое-кто и втихаря позевывая.

Отправившись следом за отцом Василием в алтарь, Чижов с грустью снял с себя облачение и вновь оказался Чижовым, обманутым мужем, коему еще только предстоит отстоять свою честь.

– Надо же! Повенчай их!
– произнес он, напоминая батюшке про нелепый случай с белокуровской красоткой. Он теперь с ужасом осознавал, как нелепо будет сразу вслед за этим обращаться к отцу Василию с просьбой повенчать их с Ладой на Антипасху. К тому же - а если Белокуров и красотка все же вознамерятся?..

– Смешная!
– засмеялся отец Василий.
– Видать, впервые посетила храм Божий и вдохновилась. Если не передумают, я, конечно, могу их на Красную Горку обвенчать, в следующее воскресенье.

– И не думайте, батюшка, - возразил Чижов, помогая отцу Василию складываться.
– Ведь Белокуров женатый, он же с сыном приехал.

– А я думал, она его жена и есть.

– Погодите-ка, - обомлел Чижов.
– А может быть, она и впрямь жена Белокурова?

– Так он Белокуров? А я-то его Бедокуровым называл! Ох, беда!

– Ничего, ему не следует обижаться на это. Бедокуров и есть. Не слишком-то праведной жизни человек. Ни исповедоваться, ни причаститься не подошел.

– А что твоя раба Божия Елизавета тоже не исповедовалась и не причащалась?

– Сам не знаю, - пожал плечами Чижов и тотчас спохватился, что слукавил перед собственным духовником. Ведь он-то знал, почему раба Божия Елизавета уклонилась.

– А ты склони ее, - сказал батюшка.
– И давайте-ка устроим у нас тут на Красную Горку всеобщее венчание. Ты с Елизаветой и Бедокуров со своей выскочкой. Мне все-таки кажется, они хорошие. Так, бери вот эти книги и вот эту суму, неси, а я погашу свет. Вячеслав! Вон те и те лампадки загаси, а остальные пусть горят.

В храме уже никого не было, кроме Вячеслава и Полупятова. Неся под мышкой стопку книг, а в левой руке сумку, Чижов шел следом за отцом Василием. Выйдя из храма, Полупятов сразу ушел, Вячеслав принялся рьяно креститься и кланяться, а батюшка - закрывать замок на дверях. В небе сияла полная луна, но на востоке уже вовсю загоралось, скоро рассвет.

– Хорошо-то как!
– вырвалось из глубины сердца Чижова.

– Премного зело хорошо, - весело добавил батюшка.
– А повенчаться всем вместе еще лучше будет. И ты, Вячеслав, давай съезди в Москву за своею и привози ее на Красную Горку. Всех повенчаем. Мы с моей Натальей тоже на Красную Горку венчались.

– Венчались?
– радостно выпалил Василий Васильевич.

– Ну а как же!
– хмыкнул батюшка.
– Что ж мы, невенчанные, что ли, как вы все? Сто лет назад венчались мы с Натальюшкой. Фотография даже имеется. Сейчас в избе покажу.

– А ведь Красная Горка - языческий праздник, - заметил неугомонный Вячеслав. Это он-то, посрамленный клеветник!

– Сам ты языческий праздник, - сердито отвечал священник.
– Первый день после Великого поста, когда можно совершать бракосочетание в церкви. Старинный обычай венчаться на Красную Горку, как в народе именуют Антипасху. Старинный, но не языческий. Хотя многие языческие праздники христианство благоразумно растворило в своих праздниках.

Чижов, ни жив ни мертв от счастья, с ликованием слушал голос отца Василия. Венчаны! Услышана его молитва! Посрамлен клеветник! Да и разве ж могло быть иначе?

– Вячеслав!
– окликнул Василий Васильевич строго.

– Что?
– отозвался клеветник.

– А вот то!
– рассмеялся Чижов.
– Дед Пехто! Дурак же ты, братец!

– Ну не ссорьтесь! Вы чего это?
– одернул его батюшка.

Они вышли на дорогу, лежащую между кладбищем и селом. Там ожидали попрощаться с батюшкой приехавшие на автобусе, который уже фурычил. Отец Василий благословил их, попрощался ласково, и они счастливые и сонные побрели в автобус. На дороге остался Белокуров со своим товарищем. Вид у главного редактора «Бестии» был глуповатый. Видимо, он до сих пор переживал случившееся во время крестоцелования происшествие с избалованной красоткой. Той нигде не было видно - должно быть, вместе с остальными пошла в дом батюшки.

Белокуров махнул в сторону прорезавшегося за дальним лесом солнца и произнес совсем уж глупое и неуместное:

– Daybreak, gentlemen!*

Когда они подходили к дому батюшки, он сказал Чижову:

– Вы были неотразимы.

– Скажите это своей очередной поклоннице, - не утерпел и огрызнулся Чижов.

– Да ладно вам дуться! Ну простите же меня, Вася! Хотя…

Он нахмурился и хмуро входил в дом. То-то же!

В доме было светло и радостно, стол ломился от праздничных яств и напитков, матушка суетилась, распоряжаясь Ладой, которая раскладывала ножи и вилки. К разговлению приглашались Чижов, Полупятов, Вячеслав, Белокуров, его спутник и Лада. Отец Василий прочитал молитву, затем он, матушка, Василий Васильевич и Вячеслав пропели трижды тропарь «Христос воскресе из мертвых…», стали рассаживаться. При этом Лада посмотрела на Чижова как-то виновато-умоляюще: мол, забудем, забудем! Они сели рядом, а Белокуров - напротив них. Стали биться крашенками, отец Василий наколотил всем, а его яйцо не разбивалось.

– А в молодости, - говорил он, - я до того любил вареные крутые яйца, что просто смерть. Бывало, дождусь Пасхи и наемся. Поверите ли, нет, но однажды в Пасху съел полсотни. Уж стыдно было, возьму яйцо, зайду за угол, счищу и - ам! Перед войной дело было. Потом на фронте часто вспоминал те полсотни. Сидишь в окопе и мечтаешь: «Хоть бы один желточек!» Ну-ка, Вася, давай еще по рюмочке! Вот скажи, почему называется «рюмка»?

– Не знаю, - улыбался Чижов.

– А я знаю, - встрял Белокуров.
– «Рюма» по-старославянски «слеза», а «рюмка», стало быть, «слезка».

– Правильно, - похвалил отец Василий.
– Сразу видно знающего человека. Ну, за ваше здоровье!

– И хватит!
– стала брать свое матушка.
– По три рюмочки, или, как вы говорите, по три слезинки и - спать. Уже половина седьмого, а отец Василий собирается в полдень опять служить да крестный ход водить.

– Ну как будто в первый раз, ласточка моя!
– приобнимая ее, простонал отец Василий.
– Часик посплю и - как огурчик!

– Оно, конечно, не в первый, а возраст-то, батюшка! Ну все, молчу, делай как хочешь, только потом не кряхти.

– И ты не кряхти, а принеси-ка лучше наш альбом с фотографиями, я похвалялся, что покажу.

– Ну вот еще! Сиди уж, похваляться!

– Принеси!
– топнул ногой священник и, покуда матушка ходила, приказал налить еще по рюмке и мгновенно выпить.

Появился альбом с фотографиями.

– Вот этот снимок, - комментировал отец Василий, - я клал под подушку, мечтая: «Да будет моею!» Вот, поглядите, какая тут моя Наталья красавица. Сколько тебе здесь?

– Семнадцать или восемнадцать, не помню, да и ни к чему теперь помнить.