Обязан выжить

— Совсем, Митя. Он у меня теперь в городе служит и к себе зовет.

— Так, так, так… — прикидывая что-то про себя, здоровяк аж закрутился на месте. — Эт, как я понял, комнату эту ты, Егорыч, оставляешь вовсе?

— Именно! — Егорыч хлопнул себя ладонями по коленям. — И если вы мне поможете, а вы, как я слышал, экспедитор, значит, человек оборотистый, то…

— Понял, Егорыч… Что надо? — здоровяк вместе со стулом придвинулся ближе.

— Да я думал, продуктов бы… А еще, понимаете, Митя, племянник пишет, у него там с мебелью не того. Вот я и решил, тут у меня старичков знакомых много… Меблишка у них кой-какая старая сохранилась. Ну и выменял бы. Новой все равно не достать, да мне и старая как-то нравится больше…

— Эт понятно… Вы ж и сами со старого мира.

— Ну что ж в том плохого, Митя? Кто ж знал, что так будет…

— Да я ничего, Егорыч, ничего… Я сам помню, хорошо жили.

— Да, было… И еще я хотел просить вас, Митя, — Егорыч осторожно тронул соседа за волосатый локоть, — может, вы мне поможете меблишку эту малой скоростью отправить, а?

— Какой разговор, Егорыч. — Митя сорвался с места. — И отправим, и продуктами поможем, и прочим! Да, Егорыч, я запамятовал, это вроде как бабы тебя так звать наловчились, а ежели как надо?

— Как надо, Викентий Георгиевич, — усмехнулся Егорыч.

— Ну, раз такое дело, Викентий Георгиевич… — здоровяк поднялся и отодвинул стул. — Я за бутылочкой подскочу. Вроде под такой уговор по обычаю и дерябнуть не грех, а?

— Ну если по обычаю, то дерябнем, — согласился Викентий Георгиевич и, усмехаясь, поднялся с койки…

* * *

На этот раз начальник сам зашел в кабинет к подчиненному. Увидев его, капитан НКГБ мгновенно вытянулся, на что начальник просто не обратил внимания, и пренебрежительно кинув: «Да сиди ты, сиди», — принялся рассматривать непрезентабельное помещение.

Комната и впрямь была неудобной. Узкая, непропорционально удлиненная, она не давала возможности даже стол поставить как следует, и его пришлось повернуть боком. К тому же через зарешеченное окно нельзя было что-нибудь увидеть из-за того, что соседний брандмауэр, возвышавшийся в каких-то трех мет рах, заслонял все.

Оценив надлежащим образом капитанский закуток, начальник двусмысленно хмыкнул, подтянул стул поближе и, плотно усаживаясь, приказал:

— Ну, рассказывай, у тебя вроде как новости есть.

— Есть!

Сидеть в присутствии начальника капитан счел неудобным и, сделав вид, что это нужно для дела, поднявшись, отошел к шкафу. Докладывать стоя ему было гораздо привычнее, и он без запинки выложил:

— У подопечного нашего дядька где-то в России объявился. Божий одуванчик. Так он его сюда вытребовал.

— Зачем?

— Так, по нашим данным, жить вместе собираются… Сам-то он детдомовский вроде, а дядька ему заместо родителей был.

Начальник про себя оценил услышанное и коротко бросил:

— Откуда известно?

— Служанка болтала. Они себе домработницу взяли. Из местных. Кстати, через нее и вопрос с языком выяснился.

— С каким еще языком? — не понял начальник.

— С иностранным, ну тем, что в рапорте… — напомнил капитан. — Он форс давит, с девкой своей по-французски балакает.

— Ишь ты… Выходит, тот хмырь и впрямь разговор слышал… И что, хорошо говорят?

— Да нет, она вроде ничего, а он так себе, — капитан почувствовал себя чуть свободнее и, возвратясь к столу, вполголоса уточнил: — Все-таки хоть с языком ясность…

Услышав такие новости, начальник задумался, с минуту сидел неподвижно и вдруг, хлопнув ладонью по столу, рассмеялся.

— Вот кубло получилось, а? Сам, девка его, по ляк-спекулянт, служанка, да еще и дядька едет! Прямо тебе бандгруппа… Ума не приложу, то ли танк вызвать, то ли войсковую операцию начинать? Как думаешь?

Капитан надлежащим образом оценил юмор и тоже усмехнулся.

— Да, положение дурацкое… — Потом, решив, что начальник и впрямь ждет ответа, осторожно предложил: — А может, явится сюда этот пень замшелый, дядька его, так мы погодим малость, да и к вывозу их всех. Что и дело с концом!

— Сам придумал, или подсказал кто?

Начальник резко встал, стремительно подошел к окну, какое-то время углубленно изучал сквозь решетку облезлый кирпич брандмауэра и только потом, искоса глянув на подчиненного, въедливо поинтересовался:

— А в сопроводиловке что писать будешь? Подозрение в шпионаже? Ты, брат, все-таки думай, что говоришь…

— Да я думаю… — капитан сокрушенно почесал затылок. — Положеньице…

— Дурацкое, это ты верно заметил, — начальник неожиданно усмехнулся. — А знаешь, я где-то этому парню завидую. Служит себе в гарнизоне. Девочка у него люкс-цимес. Или нет?

— Соответствует. Точно.

— Вот видишь. От одного этого завидки берут. А тут еще домработница, машина и дядька приедет. Живи, не хочу!

— А нам что делать? — вздохнул капитан.

— Давай помозгуем… Высылать? А оставляли на что? Нет, тут ясное дело, нам не пляшет. Да и народу вокруг него многовато собралось. Тоже, брат, не баран начхал… Я думаю, погодим малость. Тем временем и дядька приедет, и с последствиями возможными ясно будет. Ну, выяснится все, мы его, гуся лапчатого, сюда пригласим, бумажки эти ему покажем, и пусть он, друг сердечный, нам наши хлопоты отработает… Как думаешь?

Капитан помолчал, прикинул, как получше ответить, и, ничего другого не придумав, с деланным восторгом одобрил:

— Здорово будет! Вроде как перевербовка.

— Во-во… И ему хорошо, и нам польза.

Начальник отошел от окна, видимо, собираясь что-то добавить, приостановился перед столом, а потом, махнув рукой и так ничего и не сказавши, вышел из кабинета.

* * *

Изношенная колея не выдерживала нагрузку, и поэтому поезд еле полз вдоль бесконечных болот, жалких селений да разоренных полустанков. Еще каких-то три года назад в этих местах почти что девственный лес подступал к самой насыпи, но, спасаясь от диверсантов, немцы вырубили деревья, и теперь по обе стороны железной дороги тянулись только сплошные пни, среди которых местами еще торчали ржавые остатки сгоревших и изувеченных вагонов.

На маленьких станциях поезд останавливался, толпа пассажиров металась по перрону, отыскивая кипяток, начальника станции или еще кого, и весь этот «гармидер» продолжался без перерыва до тех пор, пока не ударял станционный колокол. Тогда поезд под рев гудка и шипение пара трогался с места, чтобы ехать дальше, и снова за окнами ползла все та же безрадостная картина всеобщего разорения.

Забившись в самый угол обшарпанного купе, Викентий Георгиевич молча смотрел в окно. Заношенный пиджак и сбившиеся от неспокойного сна волосы придавали ему довольно жалкий вид, но так выглядело здесь большинство людей, до отказа набившихся в старый, расхлябанный вагон. Единственным, что отличало его от остальных пассажиров, был добротный кожаный чемодан, который он затолкал подальше от чужих глаз.