Очень плохой босс

— Что?

Илья вскочил с кровати, посмотрел на стол, потом перевёл взгляд на меня.

— Это что? — брезгливо кивнул он на деньги.

И лицо у него при этом сделалось такое, что я испугалась. Даже глаза от гнева у него потемнели так, что стали почти чёрными.

С чего он так разозлился? Что не так-то?

Я невольно отступила, пробормотав:

— Оплата. Мало, что ли? Ну я добавлю, если мало.

— Ты совсем чокнутая? У тебя и в самом деле крыша поехала?

Он схватил деньги со стола, смяв их, грубо сунул мне и стал подталкивать к выходу.

— Но я…

— Всё, катись отсюда, ненормальная.

Выставив меня в коридор, к счастью, пустой, он захлопнул дверь. Несколько секунд я стояла столбом, пытаясь осмыслить произошедшее и слушая, как из-за закрытой двери доносятся нелестные слова в мой адрес.

Подумалось вдруг: может, Лёлька ошиблась, и он никакой не хастлер? Иначе с чего бы ему так беситься? Тогда что же он делал в том клубе? Впрочем, неважно. Но получилось, конечно, очень-очень неудобно. Мягко говоря. Так неудобно, что меня аж затошнило со стыда.

Ничего страшного, успокаивала я себя, ковыляя к лифту. Ну, ошиблась, ну, перепутала. Стыдно, конечно, ужасно стыдно, но никто же об этом не узнает. Я его видела в первый и в последний раз, так что надо просто забыть это досадное недоразумение.

24

Отель я покидала практически бегом. Ну, насколько мне позволяли мои бедные уставшие ноги. Охрану и девушек на ресепшене миновала, не поднимая глаз. Ведь понятно, что они думали обо мне. Что ещё можно думать о женщине, которую их постоялец привёл на ночь, а утром, ни свет ни заря, отправил восвояси. Боже, как это всё унизительно!

Таксист тоже всю дорогу поглядывал на меня в зеркало заднего вида так, будто догадывался о моём позоре. Или, может, у меня разыгралось воображение? Хорошо хоть дорога была недолгой, а то так и до фобии недалеко. А что? У меня же невроз. Сегодня — невроз, завтра — психоз.

От невроза мысли перескочили к его «лечению», и вновь сделалось стыдно и… жарко. Нет! Забыть-забыть-забыть!

Я бы, наверное, долго терзалась, ругала себя и Лёлищу, но сказалась бессонная ночь — и едва я добралась до дома, как свалилась на нерасстеленную кровать замертво. А проснулась уже после обеда от того, что кто-то неистово тарабанил в мою дверь.

Лёлька. У неё ещё хватило наглости примчаться как ни в чём не бывало.

— Ты на звонки не отвечаешь! Я же волнуюсь!

— Ты, — зашипела я, втягивая подругу в прихожую. — Ты — безумная авантюристка! Ты хоть знаешь, во что ты меня втянула, под кого меня подложила?! Он никакой тебе не жиголо! Он обычный мужик. Какой-то командировочный.

— Да ты что? А как же он оказался в «Квине»? — хлопала глазами Лёлька.

— А вот спроси!

— Хотя… если командировочный, то, может, не знал… Наобум забрёл, — предположила она. — А что было-то? Он тебя не обидел?

— Он — нет, если не считать, что обозвал чокнутой и выгнал, когда я ему деньги сунула.

— Так вы с ним всё-таки переспали? И как?

— Не о том речь! Просто это так стыдно было… он мне эти деньги так всунул потом, думала, вообще проглотить заставит. Разозлился на меня, ужас…

— Пфф. Ну надо же какая цаца. Подумаешь, какой щепетильный! Оскорбили его! Радовался бы — секс всё-таки перепал…

— Ну, знаешь, я его понимаю. Если бы меня кто-то счёл… женщиной лёгкого поведения, я бы тоже… огого как разозлилась. Я бы надавала по щекам наглецу и…

— Не заводись. Вот уж тебя точно никто не сочтёт. Так тебе понравилось, скажи?

— Не скажу. Понравилось.

— Значит, наш не-жиголо был на высоте?

— Ну… — я ни к селу ни к городу вдруг начала краснеть.

— О! — засекла Лёлька, направив на меня палец. — Вижу, было жарко. Ну и не парься! Подумаешь, перепутала, с кем не бывает. Ты своё получила и бесплатно, хорошо же. А он уж как-нибудь переживёт оскорбление. Сам виноват. Не знает местность — спрашивать надо. Этак можно куда угодно забрести. А какое у него было лицо? Ну, когда ты ему деньги сунула…

Я изобразила как могла, Лёлька заливисто расхохоталась. А смех у неё заразительный. Если ей смешно, то в итоге всем становится смешно, даже если минуту назад было не до смеха.

В общем, молодец она что приехала. Сумела меня убедить, что никакой катастрофы не случилось, можно забыть и не заморачиваться.

К тому же, у меня и помимо этого было из-за чего грузиться — завтра же понедельник. Завтра же к нам явится чёртов Крамер… то есть новый коммерческий директор.

При мысли о нём у меня начинали ныть зубы. Это от сдерживаемой злости. Честно говоря, у меня так впервые — чтобы не видев ни разу человека, не обмолвившись с ним ни словом, я просто клокотала от раздражения к нему.

И даже не знаю, за что больше этот золотой кадр мне неприятен — за то, что украл мою должность, или за то, что благодаря ему меня только ленивый в пятницу не обсмеял.

Было бы просто замечательно, если б ему у нас не понравилось и он вернулся в свою Москву.

Хотя что ему может у нас не понравиться? Его уже ждут, затаив дыхание. И завтра наверняка вся женская часть нашего коллектива устроит парад мод. А всё потому что кадровички сказали, что ему тридцать и он хорош собой — видели его дело в «Босс-кадровике»*. Но главное — не женат.

— Он ещё не приехал, а его уже все любят и ждут, — жаловалась я Лёльке.

— Ничего, Ксюха, не хандри. Придумаем, как его выжить.

Разумеется, никто никого выживать не будет, это Лёлька меня подбадривает. Вселяет бойцовский дух, чтоб я не раскисала. И это помогает! Простились мы на позитивной ноте.

Правда помогло ненадолго. Всю ночь я гипнотизировала потолок и считала овец в тщетных стараниях уснуть. Мне было то душно, то холодно, то тревожно, то слишком твёрдо и бугристо. Зато наутро я готова была десять лет жизни отдать за капельку сна.

Однако кое-как собрала остатки воли, сдёрнула себя с кровати, которая стала предательски мягкой и уютной, и поплелась навстречу неизбежному. Точнее, потрусила на остановку, прячась под зонтиком от холодного апрельского дождя.

Дождь этот был совсем некстати. И если поначалу он лишь нудно накрапывал, то теперь стал набирать силу и уже резво тарабанил по зонту. Да ещё и под ногами растекались лужи.

Но, к счастью, маршрутку долго ждать не пришлось. Хоть тут повезло. Свободных мест в салоне не было, но какой-то милый юноша уступил своё. А дальше… дальше случилось немыслимое.