Очерки гарнизонной гауптвахты

Я обещаю отвезти записку в самое ближайшее увольнение. Панк доволен:

— Ты читать любишь?

— Люблю.

— А фантастику?

— Ещё бы!

Панк улыбается:

— Так и знал. Я там в записке написал, чтобы предки предъявителю сей записки отдали "Стальную крысу" Гаррисона. Все части!

Я сердечно благодарю весёлого панка.

Потом я возвращаюсь, чтобы полюбоваться на свою работу, и у меня обмирает всё внутри. Лак на доске почему-то пошёл пузырями, которые полопались и успели засохнуть. Стенд был окончательно испорчен. Колени подкашиваются, и я чуть не падаю на пол. Я понимаю, что, увидев такое, Абдрахманов оставит меня на губе до второго пришествия.

До смены караула нас загоняют в камеру. Напряжение растёт. Я сижу не жив не мёртв. Господи, поскорее бы уж всё решилось! Ожидание хуже смерти!

Ватуханский караул заступает на смену. Среди голубопогонных выводных мы замечаем двух крепких парней с туповатыми лицами, одетых в редкий в те времена камуфляж. На одном красуется голубой десантный берет. Отбарабанив скороговоркой наши сроки, мы возвращаемся в камеру и ждём. Совсем рядом, в кабинете начгуба сейчас решаются наши судьбы. Наш караул уже собрался, ребята стоят возле ворот и ждут училищной машины.

Два камуфлированных возвращаются на губу. Мы слышим, как они открывают одну камеру за другой и избивают солдат. Типичный сволочной приём: поставить солдата по стойке смирно и "пробить фанеру", изо всех сил ударив его в грудную клетку.

Стоны избиваемых солдат затмевают наши переживания.

— И это будущие офицеры! — стонет Лёха. — Недоучки, олигофрены! Какие это к чёрту офицеры!

Ванька сурово молчит, играя желваками. Он стискивает кулаки до такой степени, что краснеют сбитые костяшки пальцев. Да, тот самый Ванька, любящий заставить солдата помыть камеру с зубной пастой и рьяный последователь армейской иерархии, тоже переживает. Каждый удар по солдатской груди заставляет ёкать моё сердце. Меня, как и сокамерников, корчит от бессилия. Я даже забываю о собственных переживаниях, об испорченном стенде, и обдумываю, как себя вести, если начгуб не амнистирует меня. Избиений я не боялся — эти два скота побоятся поднять руку на курсантов.

Фортуна в этот день повернулась ко мне лицом. Абдрахманов, уверенный в своём непоколебимом авторитете, не пошёл проверять "аккордные" объекты; наевшись шашлыков, он уехал с семьёй на дорогущем "Фольксвагене", заработанным, как говорят злые языки, потом заключённых. А заступающий ватушный караул при приёме проглядел, что стенд окончательно потерял человечий вид.

— Выходите! — открывает камеру один из камуфлированных и презрительно хмыкает. — Офицеры недоделанные!

Мы сглатываем обиду, собираем барахло и дружной толпой идём в кабинет начгуба. Писарчук выписывает необходимые для освобождения бумаги. Но радость от долгожданной амнистии подпорчена дикими выходками ватушников. За воротами нас встречает наш караул, и мы вместе со сменившимися часовыми и выводными ждём машину.

Через калитку видно, как два камуфлированных дегенерата, устав от трудов праведных, выходят на крыльцо гауптвахты и разминают пальцы. Ванькина чаша терпения переполняется. Теперь он свободный человек, а не бесправный заключённый. Поэтому Ванька открывает калитку и дерзко кричит:

— Эй ты, пятнистый в берете! Иди сюда!

Камуфлированный недоумённо смотрит на калитку.

— Тебе говорю, пижон!

Выводной в берете делает несколько шагов к калитке. Потом, видно, соображает, что дал слабину и выполняет команду бывшего заключённого. Но было уже поздно. Камуфлированный подходит к калитке.

— Чё надо?

— Бьют солдат только чмыри! — заявляет Ванька.

— Можно и не солдат, — ухмыляется камуфлированный.

— Откатаем произвольную программу? — предлагает Ванька, хрустя костяшками пальцев.

Ватушный выводной меряет Ваньку с головы до ног, кривится в усмешке и закатывает рукава.

— Стоять! — кричит начальник нашего караула, молодой старлей.

Он встаёт между бойцами. Подбегает начальник ватуханского караула, капитан.

— Чего это твои парни моих достают? — с неприязнью спрашивает он нашего старшего лейтенанта.

— Кто кого ещё достаёт! — с ответной неприязнью отвечает наш начкар, и мы радуемся, что офицер за нас заступается.

Два офицера холодно смотрят друг на друга, забывая о забияках. Ванька обращается к камуфлированному:

— Ты местный?

— Местный.

— Встретимся на праздниках?

— Не вопрос!

Что поделать, дань моде девяностых — "забить стрелку". Ванька и камуфлированный договариваются встретиться второго мая на "нейтральной территории" в центре города, чтобы "поговорить по душам".

— Помощь нужна? — предлагаю я Ваньке вполголоса.

— Зови, если что, — Лёха тоже не остаётся в стороне.

Ванька смотрит на нас с лёгкой усмешкой:

— Спасибо, парни. Сам справлюсь.

Через десять минут пришла машина, и мы едем в училище. Я, зажатый между двумя часовыми, дремлю. Хоть мне в бок больно упирается подсумок соседа, я почти что счастлив.

Эпилог

Ванька встретился с теми камуфлированными гадами. На разборку он взял с собой "секундантов" из наиболее крепких курсантов. Точно знаю, что с нашего курса "бить ватуханов" ходили Мазут и нацист Силин, большие любители острых ощущений. Одному из камуфлированных сломали два ребра, после чего Ваньку как зачинщика несколько раз таскали в особый отдел на допрос. Мы с Лёхой тоже ходили в особый отдел, чтобы рассказать, из-за чего возник весь этот сыр-бор.

Записку панка я передал, как обещал. Съездил в Заречье к его родителям в ближайшее увольнение. Но "Стальную крысу" брать постеснялся, хотя они, выполняя волю сына, пытались мне всучить многотомник.

В первый же день освобождения я созвонился со знакомыми краснопогонниками и рассказал им про изуродованный стенд на гауптвахте. Эмвэдэшники заступают в караул на губу после ватуханов, и я им посоветовал не принимать наряд до тех пор, пока ватушники не сделают новый стенд. Это было моей маленькой местью голубопогонникам.

Ванька не закончил училище. Он ушёл с четвёртого курса и стал работать начальником охраны местной телерадиокомпании. Лёху как отличника отправили служить в Подмосковье, в НИИ ракетных войск. Сашка Тоболов окончил училище, отслужил положенное по контракту, уволился и теперь работает тренером по каратэ в городе Сочи.

Командир группы сержант Малахов теперь полковник. Нацист Силин дослужился до подполковника и уволился в запас. Нацизмом больше не увлекается. Мазут закончил военную академию и теперь полковник. Руслан отчислен с третьего курса за хроническую неуспеваемость.

Капитан Абдрахманов с началом чеченской войны был отправлен в Грозный. Вернувшись через несколько лет с боевыми наградами, он основал "Общество по борьбе с коррупцией", председателем которого трудится до сегодняшнего дня. Начальник гарнизона полковник Левенштейн уволился в запас и теперь он — советник губернатора по вопросам социальной политики.

Старший лейтенант Филатов, курсовой офицер, во время приезда какой-то особо важной комиссии напился и, в порыве буйства, разломал в канцелярии стол и телефонный аппарат. За подобную выходку он был отправлен служить в войска. Где сейчас капитан Носов и майор Кожевников, я не знаю.