Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

Как мы видели, легенда о «демократичности» черниговских князей остается мифом, созданным лишь усилием творческой мысли П. Голубовского и Д. Багалея. Действительно, черниговские князья были склонны к демагогической политике заигрыванья с общественными низами, но только лишь в том случае, когда со стороны последних не грозила непосредственная опасность ни их владычеству, ни господству феодальной верхушки вообще и когда, наоборот, известные уступки низам и апелляция к их поддержке могли способствовать укреплению их могущества и усилению политической роли на арене межкняжеской борьбы. Тогда же, когда дело заходило далеко и выливалось в подлинную борьбу городского «черного люда» и смердов, черниговские князья оказывались не только верными поборниками феодальных прав, но и активными карателями восставших. Далеко ли, близко ли от стольного города Чернигова происходило восстание — безразлично. Так было во времена Глеба в Новгороде и во времена Яна Вышатича на далекой окраине в Белозерье, Ростове, в земле мери, мордвы и веси.

Для завершения характеристики времени княжения Святослава остановимся еще на одном вопросе. Святослав выступает как ревностный христианин, опора духовенства, строитель монастырей и церквей, облагодетельствовавший не только свои православные, но и иноверные монастыри. В 1068 г. Антоний Печерский обосновался в Чернигове. Здесь он строит церковь и монастырь. Святослав же даровал монастырю вотчину. Наряду с Троицким и Богородицкий (Елецкий) монастырь также обязан своим возникновением Святославу. Им же был основан монастырь в Любече. [744] Симпатии Святослава к церкви объясняются тем, что князь правильно оценил роль христианской церкви как своего союзника. Так было в его земле, в Чернигово-Северском крае, так же было и в Киеве, где Святослав сумел все же расположить к себе братию Печерского монастыря и даже самого Феодосия. Святослав опирался на христианскую церковь при экспроприации и подчинении смердов и при подавлении их восстания. Примеры последнего мы уже приводили, говоря о Глебе и Яне Вышатиче. В Муромской земле в то время мы также наблюдаем внедрение христианства насильственным путем. П. Голубовский по этому поводу замечает: «В предании о каком-то неизвестном князе Константине, причисленном к лику святых, сохранилась память о сильной борьбе, которую пришлось выдержать утвердителям христианства и подчинения Чернигову. Муромцы несколько раз изгоняли от себя провозвестников новой религии и запирались в своем городе, который приходилось брать штурмом», и, далее, отмечая наличие в 1096 г. в Муроме Спасского монастыря и посадников черниговского князя, он приурочивает укрепление в Муроме христианства вооруженным путем ко времени Святослава, причем считает возможным утверждать, несмотря на противоречивые указания «Изборника» Святослава 1073 г., что конкретным «крестителем» Мурома был молодой Ярослав Святославич. [745] Святослав, опиравшийся на церковь как на своего союзника, был, вполне естественно, связан с церковной наукой. В 1073 г. дьякон Иоанн переводит с греческого языка на русский книгу Василия, составленную из статей по различным отраслям знаний, так называемый «Изборник». [746]

744

Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Т. II стр. 2–5, 198; Макарий. История русской церкви; Голубинский. История русской церкви. Т. І. Ч. II. С. 325.

745

Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 78–79.

746

Там же. С. 78.

Перейдем к Переяславльскому княжеству во времена Всеволода Ярославича. С самого момента выделения в самостоятельное княжество Переяславль превратился в оплот Руси в ее борьбе с половцами. В 1055 г. вместо разбитых Всеволодом в том же году малочисленных и слабых торков в степях появляются половцы хана Болуша, вступившие на территорию Переяславльской Украины. Всеволод заключил мир с Болушем, и этот своеобразный разведывательный отряд половцев повернул обратно в степи. [747] В это время в степях шла борьба между торками и пришельцами — половцами. Многочисленные и сильные половцы теснили торков к окраинам русской земли. Ответом на это передвижение торков был поход на них Всеволода, Святослава, Изяслава и Всеслава, датируемый летописью 1060 годом. Торки были разгромлены, часть их перешла за Дунай, часть осталась в степях и подчинилась половцам, многие же перешли русские рубежи и поселились на территории Руси, главным образом в Переяславльском княжестве. Разгром торков открыл половцам дорогу на Русь, и в 1061 г. они совершают набег на Переяславльскую землю. Всеволод был разбит. [748] После занятия киевского стола Святославом, когда, по-видимому, Чернигов перешел к Всеволоду, Переяславль также остался за Всеволодом, ибо, например, в 1076 г. Владимир Мономах ходил в Переяславль для устройства каких-то дел. [749]

747

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 158.

748

Там же. С. 159.

749

Ляскоронский В. История Переяславльской земли с древнейших времен до половины XIII столетия. С. 297.

27 декабря 1076 г. Святослав Ярославич умер и был погребен в Спасском соборе в Чернигове. На некоторое время в Киеве вокняжается Всеволод, а затем вернувшийся на Русь Изяслав. [750]

3. Феодальные войны конца XI века. Княжение Олега Святославича

Рассматриваемый ниже период является «строем феодальным, когда Россия была раздроблена на множество самостоятельных полугосударств». [751] Начало этой эпохи мы можем установить начиная с княжения Ярослава, последнего «самодержца» «славного варварства норманнской эпохи». [752] К. Маркс замечает по этому поводу, что Владимир знаменует собой вершину, а Ярослав — начало заката готической России. [753] Как мы уже отметили ранее, Северская земля вступает в этот период со времен Святослава Ярославича, но весь дальнейший ход исторического развития феодальной государственности на территории Левобережья идет по линии разделения и дробления княжеств, появления миниатюрных полувотчин-полугосударств, в которых зачастую провести грань между князем и вотчинником-землевладельцем, фактически полновластным хозяином всего живого и мертвого на территории его земель, не представляется возможным.

750

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 193.

751

Замечания товарищей И. Сталина, А. Жданова и С. Кирова по поводу конспекта учебника по «Истории СССР», Ц. О. «Правда» от 27/1 — 1936 г.

752

Маркс К. Secret diplomatic history of the eighteenth century, Лондон, 1899.

753

Маркс К. Ук. соч. С. 76.

Смерть Святослава дает повод для дальнейшего раздробления земель и новых княжеских усобиц, борьбы за «отчину и дедину», обоснованных и необоснованных притязаний князей на какой-либо стол, для новых войн и столкновений между собой князей, этих носителей, по выражению Энгельса, «всеобщей путаницы» периода феодальной раздробленности [754] .

А причиной нового тура межкняжеских усобиц были сложившиеся социально-экономические и политические факторы, в своей совокупности и создающие условия для существования «множества самостоятельных полугосударств». Эти факторы обусловлены консолидацией феодальных отношений, построенных на внеэкономической эксплуатации «челяди» разных категорий, «дворни» в широком и узком смысле этого слова и общин смердов — этих ячеек феодального натурально-хозяйственного мира. Эти факторы не могут не порождать межкняжеских споров и усобиц — необходимого и естественного атрибута периода феодальной раздробленности. Борьба за обладание политическим могуществом, реально выражающаяся в узурпации, захвате государственной власти, является одним из могучих рычагов процесса исторического развития и, вполне естественно, красной нитью проходит через все страницы истории антагонистического человеческого общества, начиная с того момента, когда зарождается государство — институт насилия одного класса над другим. Государство всей тяжестью своей машины, как бы примитивна и архаична она ни была и в какую бы она форму ни выливалась, обрушивается на эксплуатируемый класс. Так было во всех антагонистических, классовых обществах, так было, естественно, и в период феодальной раздробленности, когда предшественник крестьянина — смерд — еще не был окончательно закрепощен в своей массе, как во времена Московского самодержавия, но в то же время не был уже и полностью свободен, платя дань, оброк, выполняя ряд феодальных повинностей, а смерд-общинник — выделяя из своей среды, в процессе разорения, различные категории кабально-зависимых и закрепощаемых людей. Обладание государственной властью являлось источником могущества, богатства, преимущественным правом ограбления определенной территории, условием монопольной эксплуатации населения данной области и сулило разные выгоды и доходы. Начинается борьба за власть между «Рюриковичами» разных колен и степеней родства и не «Рюриковичами», борьба с соседними феодальными полугосударствами-княжествами, и наконец, как явление уже иного порядка, вспыхивают восстания угнетенного сельского и городского «черного» люда против богатых и сильных, власть предержащих.

754

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XVI. Ч. I. Энгельс Ф. О разложении феодализма и развитии буржуазии. С. 445.

Указанное нами уже раньше печальное обстоятельство, затрудняющее изучение Чернигово-Северской земли в области ее внутренней истории, а именно, отсутствие местной черниговской летописи, сказывается и в данном случае [755] . Пред нами выступает главным образом борьба за власть, за обладание княжеским «столом», происходящая непрерывно в течение столетий между князьями, затем — второй тип борьбы — борьба между Чернигово-Северским, т. е. данным конкретным русским княжеством, и соседями, либо с запада, либо с востока. Мало нам известная внутренняя история несомненно заключает в себе и борьбу третьего вида, проявление основного противоречия феодального общества, но нам о ней сказать что-либо определенное вряд ли удастся, и в этом отношении исследователи истории Чернигово-Северского княжества поставлены в более тяжелые условия, нежели занимающиеся историей других княжеств.

755

М. Д. Приселкову удалось обнаружить следы черниговского летописания, начавшегося в конце первой половины XII в., но они мало дают исследователю. Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. С. 49–52.

Памятуя указанный недостаток нашего летописания, подойдем к истории Чернигово-Северской земли в конце XI–XII вв. После смерти Святослава на черниговском столе оказывается, правда на весьма непродолжительный срок, Борис Вячеславич. Князь-«изгой» сел в Чернигове не без участия и поддержки со стороны черниговского боярства и купечества, так как, по правильному замечанию П. Голубовского: «Чернигов начал действовать, отлично зная, что ожидает его с переменой обстоятельств». [756] Времена господства при Святославе черниговского боярства должны были, теперь отрицательно отразиться на Чернигове, и киевско-переяславльская, боярско-дружинная верхушка князя Всеволода, некогда испытавшая на себе хозяйничанье черниговской знати, после смерти Святослава не хотела подчиняться, а хотела сама властвовать. Внешняя обстановка этому способствовала. Союз Святослава с Болеславом и брак дочери Святослава с польским королем привели в конце концов к тому, что союзные Болеславу дружины Олега Святославича и Владимира Всеволодовича оказались в земле чехов, воюя с врагом Болеслава — чешским королем Вратиславом. Когда разбитые русскими дружинами и ляхами чехи попытались заключить мир, предлагая 1000 гривен серебра, русские князья, несмотря на очевидное желание Болеслава закончить войну и даже на заключение им мира с чехами, отказались мириться, сославшись на то, что, мол, надо «взять свою честь». Князья не собирались возвращаться домой с пустыми руками, получив, быть может, лишь известную толику из 1000 гривен серебра, уплаченных чехами Болеславу, и в течение четырех месяцев опустошали чешскую землю, «взяли», наконец, «свою честь», а попутно с ней еще 1000 гривен серебра, уплоченных Вратиславом. [757] Такое поведение русских князей не могло не отразиться на политике Болеслава, который решил еще раз поддержать Изяслава. Решив после смерти Святослава вернуть себе киевский стол, Изяслав с ляшскими войсками пошел к Киеву. Всеволод, занявший Киев, вышел ему навстречу, на Волынь, где во Владимире в это время сидел Олег Святославич. Но битвы не произошло. Братья заключили мир, и Всеволод отдал Киев Изяславу, а сам сел в Чернигове. Походом Всеволода воспользовался Борис Вячеславич, 4 мая 1077 г. захвативший при поддержке черниговского боярства главный город Северской земли. [758]

756

Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия, С. 82.

757

Татищев В. Н. История Российская. Т. II. С. 140.

758

Ипатьевская летопись, с. 140.

Не без давления со стороны Изяслава, прекрасно учитывавшего, какую угрозу для его княжения в Киеве представляют черниговские князья Святославичи, этих последних решают оставить без уделов или, вернее, предоставить им или Тмутаракань, где уже сидел Роман Святославич, или Муром с Рязанью. Прежде всего Всеволод расправляется с Борисом Вячеславичем, который, не ожидая, по-видимому, столкновения с ратью Всеволода, бежит в Тмутаракань к Роману. [759] Всеволод садится в Чернигове, а Олег, выведенный из Владимира Волынского, состоит при дяде, живет в его дворе в Чернигове. Из «Поучения детям» Мономаха видно, что Олега пытались всячески задобрить, и, вернувшись к отцу из Смоленска, Мономах вместе с Всеволодом устраивает Олегу обед на Красном Дворе в Чернигове. [760] Но если для Мономаха эти средства казались достаточными, то никакими обедами успокоить Олега, у которого буквально из-под носа стащили лакомый кусок, было невозможно. Как только оттираемый своими сородичами на задний план Олег убедился, что из положения «изгоя» ему не выйти, он бежит 10 апреля 1078 г. в Тмутаракань. [761] Именно здесь со свойственной ему энергией он рассчитывает набрать дружину для борьбы с оружием в руках за свои интересы на Руси. Олег был типичным носителем дружинных традиций, князем-воином, настойчивым и твердым человеком. Правда, он был не очень искусным дипломатом, так как позволил себя провести, не обладал хитростью и политической гибкостью Мономаха, но он всегда оставался грубым воином, с оружием в руках боровшимся со своими дядями и братьями за свои попранные права князя-феодала и не останавливавшимся ни перед какими жертвами для достижения поставленных себе целей.

759

Там же

760

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 239.

761

Там же. С. 193.

Вместе с Олегом при дворе Всеволода оставался еще один Святославич — Давид. Сообщение Татищева о пребывании Давида еще при жизни Святослава в Новгороде вряд ли достоверно, так как в Новгороде в течение всех последних лет Святославова княжения сидел Глеб. Но все, что было не по душе Олегу, всегда действовавшему открыто, очевидно (за это говорит дальнейшая политика и ориентация Давида), было приемлемо для Давида. В Новгороде еще и по смерти Святослава княжит Глеб, которому на помощь, очевидно, в его борьбе с Всеславом Полоцким, идет со своей ратью Владимир Мономах. [762] О гибели Глеба мы подробно говорили в предыдущем разделе. В Рязанской земле, вдали от потерявших право на отчину братьев, сидел младший Святославич — Ярослав. Этот свой удел Ярослав, по-видимому, получил от дяди Всеволода, при дворе которого он жил. По своему малолетству Ярослав вряд ли мог принять какое-либо участие в борьбе Олега за «отчину». Это обстоятельство, между прочим, сказалось и на дальнейшей судьбе Ярослава. Вернувшийся в 1094 г. из Тмутаракани Олег распоряжался в земле Ярослава, в Муромо-Рязанском крае, особенно в районе Мурома, где сидели его посадники, как в собственной земле. Очевидно, пожалования Всеволода Олег рассматривал, как незаконные, хотя, по-видимому, Муромо-Рязанская земля предназначалась еще Святославом именно Ярославу. Подобное отношение Олега объясняется еще и тем обстоятельством, что Муромо-Рязанская земля служила для него плацдармом в начатой им войне. Сам же Ярослав облюбовал Рязань, вокруг которой и развернулась вся его деятельность. [763] На княжении Ярослава мы еще остановимся подробнее, а пока вернемся к Тмутаракани. Потеряв Новгород, вместе со смертью Глеба ускользнувший из-под влияния Святославичей, братья Олег и Роман и Борис Вячеславич особенно цепко держатся за свой последний оплот — Тмутаракань. Организованная ими дружина и наемные половецкие орды дают им возможность перейти в наступление, и «приведе Олег и Борис поганые на Русьскую землю». [764]

762

Там же. С. 239.

763

Иловайский Д. И. История Рязанского княжества С. 17–19, 26–27;

764

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 194.

В Тмутаракани остался Роман. 25 августа 1078, г. на реке Сожице [765] между выступившим навстречу князьям-тмутараканцам Всеволодом и половцами произошла битва, «и победиша Половци Русь». Всеволод вынужден был бежать и просить поддержки у киевского князя Изяслава. Олег и Борис заняли Чернигов. Летописец неодобрительно относится к Олегу и Борису, главным образом за то, что они пригласили для помощи половцев и «повоевали землю русскую». Летописец — враг новых порядков, княжеских споров и усобиц. Он — за «одиначество», за мир на русской земле. Летописец в этом вопросе становится на точку зрения киевского князя, идеализируя Изяслава, много обид и унижений перенесшего в годы своего вынужденного скитальчества, тогда как притязания Олега и Бориса, очевидно, с его точки зрения, незаконны. Но особенное ударение «Повесть временных лет» делает на факте приглашения князьями-тмурараканцами половцев, тем более, что впервые одни русские князья громят других руками «поганых». Летописец, упоминая об убитых в сражении у Сожицы боярах, Иване Жирославиче, «Тукы, брат Чудинов, Порей и ины мнози», далее говорит: «А земле Русьскей много зло створше, проливше кровь хрестьянску, ея же крове взищеть Бог от руку ею, и ответ дати има за погубленыа душа хрестьянскы». [766] Приведенный отрывок иллюстрирует отношение составителя летописи к Борису и Олегу. Летописец — патриот своего времени, прекрасно понимавший, что княжеские усобицы ослабляют Русь и делают ее достоянием «поганых». Черниговцы доброжелательно приняли Олега и Бориса, так как для черниговского боярства и купечества княжение Олега означало восстановление самостоятельности и независимости от Киева, а, быть может, даже возвращение ко времени Святослава, когда, правда на короткий срок, черниговские бояре сумели выдвинуться на первый план и даже похозяйничать в «мати градов русских». Вопрос, конечно, не только в преданности своей княжеской линии, как утверждает Д. Багалей, а в том, что Олег был знаменем и даже, вернее, условием для возвращения Чернигову его былого, недавно утраченного положения. [767] И недаром, когда соединенные силы князей Изяслава, Всеволода, Владимира и Ярополка осадили город, несмотря на то, что в городе не было ни Бориса, ни Олега с их дружинами, очевидно, воевавшими где-то в окрестностях, отвоевывая новые и новые земли, черниговцы, «затворишася в граде», оказывали упорное сопротивление и на предложение сдаться ответили отказом. Тогда началась осада города. Приступом от р. Стрижня Мономах берет восточные ворота, оттесняя защищавших их черниговских ратников. Прорвавшись в одном месте через укрепленную линию, дружина Мономаха берет и весь «окольный град», который подвергает грабежу и сожжению. Черниговцы отступают в «дънешний град», т. е. во внутренний город, и «детинец», находившийся в южной части Чернигова, отделенный от «окольного града» рвом и, очевидно, валом. [768] В это время до осажденных доходит весть о том, что на выручку черниговцам спешат дружины Бориса и Олега. Идя на помощь черниговцам, Борис и Олег, кстати сказать, очевидно не совсем ясно представляли себе силы своих врагов. По этому вопросу П. Голубовский, несмотря на всю тщательность его анализа источников и ряд весьма интересных положений выгодно отличающих его работу от ряда других, ей подобных, несмотря на всю солидность научной аппаратуры, допускает грубую ошибку, которая может быть объяснена только невнимательным чтением летописи. П. Голубовский замечает: «Между тем (речь идет именно о моменте захвата Мономахом «окольного града». В. М.) Олег и Борис действовали; не желая подвергать город разорению, они вышли из него с дружиной в другие ворота, так как обложить город со всех сторон было не по силам осаждавшим. Они отошли к югу, вероятно подкрепили себя новыми ополчениями и двинулись на освобождение города». [769] Совершенно не представляется возможным определить, откуда уважаемый историк Северской земли почерпнул эти сведения. «Повесть временных лет» совершенно определенно указывает, что во время осады Чернигова «Олег же и Борис не бяста». [770] Во время осады они не вошли в город, как и не выходили из него. Если бы они были в городе, летопись не преминула бы указать на выход князей, очевидно, с боем, из осажденного города. Предполагать, что объединенные рати Изяслава (который, кстати сказать, памятуя деяния своего брата Святослава и опасаясь той же участи и от его сына, своего племянника Олега, серьезно готовился к войне и не рассматривал ее как легкую военную прогулку, а «повеле сбирати вой от мала до велика»), Всеволода, Владимира Мономаха и Ярополка Изяславича не смогли, в силу своей слабости, обложить города и действительно его не обложили со всех сторон, — прямо невероятно. Летопись излагает события следующим образом. Тогда, когда пал уже «окольный град» и союзные дружины князей осаждали «внутренний город», «детинец», что было уже нелегким делом, к Изяславу и Всеволоду дошла весть о приближении Олега и Бориса. Навстречу последним немедленно же выступают дружины Всеволода и Изяслава во главе со своими князьями. В то время как часть дружины Мономаха и Ярополка Изяславича продолжала, по-видимому, осаду (так как снятие осады развязало бы руки черниговцам, и они могли бы ударить в тыл), другая часть их дружин присоединилась к дружинам Изяслава и Всеволода. Об этом ясно говорит реплика Олега, приводимая летописью. Олег и Борис не успели соединиться с половцами и шли только со своими дружинами. Олег, узнав, какая грозная сила движется против них, и видя, что справиться с объединенными силами четырех князей они не смогут, предложил Борису начать переговоры, на что получил от него гордый ответ: «Ты готова зри, аз им противен всем». [771] Видя решимость своего, союзника, Олег решил идти дальше, и у села на Нежатине Ниве 30 октября 1078 г. сошлись обе рати. В начале битвы был убит Борис, затем к спешившемуся Изяславу подъехал какой-то воин и ударом копья в плечо убил его. Силы были неравны. Олег, потерявший своего союзника, был разбит и «в мале дружине» едва успел спастись бегством и поспешил укрыться в Тмутаракань. [772] Всеволод садится в Киеве, «приим власть Русьскую всю», Владимира он сажает в Чернигове, Ярополку Изяславичу дает Владимир-Волынский и Туров, Святополку Изяславичу — Новгород. [773]

765

По-видимому, Сожицу следует усматривать в современной речке Оржице, притоке; Сулы.

766

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 194.

767

Багалей Д. И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 168.

768

Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 84.

769

Там же. С. 84–85.

770

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 195. Ипатьевская летопись сообщает, что «Олег и Борис бяшета в Чернигове», а затем, в противоречии с этим утверждением, говорит о подходе дружин Олега и Бориса «противу» осаждающих. Указанное обстоятельство и дало возможность Голубовскому построить свой фантастический рассказ (Ипатьевская летопись, с. 141).

771

«Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 195.

772

Там же.

773

Там же. С. 197–198; Багалей Д. И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 168.

Для того чтобы удержать в повиновении черниговское боярство, Всеволоду необходимо было посадить в стольном городе Северской земли такого князя, который мог бы управлять не только силой меча, но и путем дипломатических маневров. Для такой роли, несомненно, наиболее подходящей была кандидатура Мономаха, который и в последующей своей деятельности и, очевидно, в предыдущей зарекомендовал себя как дальновидный политик, умело лавирующий, в целях установления «одиначества» Русской земли и власти «самодержца», между противоречивыми интересами различных классовых группировок. Было бы неправильно усматривать во Всеволоде и Мономахе представителей политики, характерной для Ивана III, как это делает П. Голубовский, ссылаясь на авторитет Лашнюкова. [774] «Единодержец земли Русьстей» Мономах, как и его отец, жил в эпоху, когда еще не создались условия для объединения недавно возникших княжеств. Но необходимо отметить, что уже в Мономахе мы можем видеть представителя объединительных тенденций, опирающегося на «молодшую дружину» и горожан. Забегая несколько вперед, отметим, что уже Всеволод под конец своей жизни начал опираться на «менших», «уных», «несмысленных» и перестал считаться со старшей дружиной из родовитых, богатых бояр, «възлюбише смысл уных». Мономах, продолжая в этом отношении политику отца и стремясь к объединению распадающейся на уделы Руси и к централизации власти, начинает опираться и на другую социальную силу — горожан, купечество и ремесленников. Это положение можно проиллюстрировать тремя фактами: 1) во время своей усобицы с Олегом Святославичем Мономах выдвигает в качестве арбитра киевлян, т. е. не только бояр и духовенство, но и вече, 2) после восстания в Киеве в 1113 г. Мономах дает свой знаменитый «Устав», направленный в сторону некоторого облегчения участи закабаленных горожан, что свидетельствует о стремлении князя опереться на городские массы, и 3) строит город Владимир, населенный ремесленниками, сослужившими службу его внукам, во время их борьбы с родовитым боярством «старых городов»: Ростова и Суздаля. Конечно, город был еще настолько слаб, что не мог помочь даже такому талантливому политику, как Мономах, приостановить процесс распадения русских земель. Феодальное раздробление «империи Рюриковичей» было обусловлено развитием производительных сил, ростом феодального землевладения, феодальных форм эксплуатации, господства и подчинения и концентрированием богатого и сильного боярства в отдельных областях древней Руси, и в этом отношении феодальный распад. Киевского государства был показателем роста производительных сил. Но в то же самое время феодальное раздробление земель ослабляло Русь, способствовало успехам иноземных захватчиков (ляхов, венгров, позднее немцев, литовцев, шведов), затрудняло борьбу с вековечным врагом русского народа — половцами. Поэтому стремление Мономаха сохранить единство Руси, столь необходимое для борьбы с врагами, следует расценивать положительно. Можно утверждать, что развитие производительных сил феодального общества могло протекать и при условии очень ранней ликвидации феодальной раздробленности, как это имело место, например, в Англии, но для этого необходимо было создание социальной опоры для сильной власти — мелких феодалов-дружинников и многочисленного городского люда. В древней Руси все эти факторы были еще очень слабы, и попытки Мономаха не могли увенчаться успехом. Конечно, нельзя думать, что Мономах и Мономаховичи — представители нейтралистских стремлений, пытающиеся реставрировать распадающуюся лоскутную «империю» Рюриковичей, а Олег Святославич и Ольговичи — типичные представители «областнических» тенденций, замыкающиеся в рамках интересов своей «отчины». Нет сомнений в том, что Ольговичи были тесно связаны с «землей» (т. е. с «земским», местным боярством) и вынуждены были прислушиваться к голосу «земли». Их интересы лежали в пределах их «отчины», где расположены были их огромные княжеские вотчины, и Ольговичей часто было трудно втянуть в общерусские дела, но и они считали себя такими же Рюриковичами, с такими же правами на Киев и «старейшинство», как и другие князья, и также не раз захватывали Киев и мечтали об «одиначестве» Русской земли под своей властью, как и Мономаховичи, тогда как последние, забравшись, в леса северо-востока, стали впоследствии проявлять не менее типичные «областнические» тенденции.

774

Голубовский П. В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 85.