Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

Затронутые нами отдельные княжества на севере, которые также в дальнейшей своей политической истории окажутся мало связанными с южным Левобережьем, с территорией позднейшей Украины, все же не могли быть опущены из-за той большой роли, какую играли они в политической жизни древней Северской земли в конце XIII и в течение всего XIV в.

Татаро-монгольское иго, «иссушавшее и оскорблявшее самую душу народа, ставшего его жертвой» (К. Маркс), как мы видим, было одним из наиболее тяжелых моментов в истории всей Руси и интересующего нас Днепровского Левобережья, в частности.

Мы уже отмечали, что из всех земель древней Руси, несомненно, больше всего пострадала Переяславльская «Украина» — южная часть Северской земли. В рассматриваемый период во всей южной части Левобережья и в Посемье слабо пульсирует политическая жизнь, усиливается разобщенность, замкнутость экономическая и политическая. Появился новый хищный и алчный эксплуататор — золотоордынский хан. Огромные ценности отнимались у народа и присваивались татарской феодальной знатью. Результатом установления татаро-монгольского ига было лишь чрезвычайно медленное развитие производительных сил страны, а чаще всего и просто деградация ряда областей, подвергавшихся разорению. Население уходит в леса, где и скрывается. Пашню пашут наспех, реставрируя отсталые формы земледелия. На месте пашен появляются «уходы» («ухожаи»). Рыбная ловля и охота заменяют земледелие. Пашни порастают лесом, а на юге — ковылем. Запустевает Переяславщина. Вместо многочисленных городов мелькают лишь «городища» — остатки некогда известных летописцу городов, да кое-где на «уходах» попадаются становища «севруков». При первом появлении татар они либо исчезают, скрываясь в недоступных местах или в немногочисленных уцелевших городах по Днепру и Остру, либо, собираясь в «ватажки», дают им отпор, сами нападают на маленькие татарские чамбулы и на пасущих стада татарских чабанов. Кочевья татар соприкасались с «уходами» севруков. [1171] Подобного же рода промысловая «вольница», в результате татарского погрома и владычества приобретавшая особый характер, складывалась на всем огромном протяжении степей от Днепра до Дона. По свидетельству Вильгельма де Рубрука, в задонских степях бродили «шайки» (по переводу Малеина) русских, венгров и алан — «рабов татар» (причем тут термин «раб», очевидно, означает подданный), собиравшихся в ватажки по 20–30 человек. Эти ватажки днем укрывались, а по ночам, вооруженные луками, нападали на татар, купцов, отбивали у татарских чабанов табуны скота и т. д. [1172] Конечно, в задонских степях такие ватажки «вольницы», со всех сторон стесненные татарами, не могли жить и действовать иначе. На Левобережье они, по-видимому, все же были более самостоятельны. Пустынный край, покрытый разрушенными городищами, мало привлекал татар. Так превратилась в татарское пастбище некогда многолюдная и богатая Переяславльская «Украина». Только в Черниговской земле, да на севере, у Брянска, сохраняется политическая жизнь в тех ее формах, которые сложились в домонгольские времена.

1171

Багалей Д. И. Очерки из истории колонизации степной окраины Московского государства. С. 64–77, 91.

1172

Малеин А. Иоанн де Плано Карпини — «История монгалов», Вильгельм де Рубрук — «Путешествие в восточные страны». 1910. С. 95.

Очень бедны и немногочисленны источники татарских времен. Многое остается неясным. Но тем больший интерес должен вызывать у исследователя этот едва ли не наименее изученный период истории нашей страны, время татаро-монгольского ига.

А. Ю. Дворниченко Владимир Васильевич Мавродин — историк Древней Руси (1930–1950 гг.)

Жизнь В. В. Мавродина целиком посвящена служению науки и связана с Ленинградским университетом. Творчество его обширно и многогранно. Оно делится на этапы, и здесь мы расскажем о раннем периоде его научной деятельности. [1173]

1173

См. подробнее в кн.: Дворниченко А. Ю. Владимир Васильевич Мавродин. Страницы жизни и творчества. СПб., 2001.

Владимир Васильевич Мавродин (1908–1987), уроженец города Рыльска, в 1926 г. поступил на историко-лингвистический факультет ЛГУ, а в 1930 г. окончил «курс наук цикла истории России исторического отделения по педагогической специальности».

Время учебы Мавродина — период ухода из университета представителей блестящей дореволюционной «петербургской школы». В течение 1927 г. вынуждены были покинуть университет С. Ф. Платонов, С. В. Рождественский, А. А. Спицын. [1174]

1174

РГИА. Ф. 14. Оп. 1. Ед. хр. 8880. Л. 36; Ед. хр. 9222. Л. 147; Ед. хр. 10260. Л. 28 об.

«Последним из могикан» оставался А. Е. Пресняков, который в определенной степени осваивал марксистский подход к истории. Он читал общий курс истории России до XVIII в. Однако тяжелая болезнь и смерть в 1929 г. вывели и его из состава преподавателей университета.

Еще больше сближались с марксизмом представители так называемой беспартийной профессуры: С. В. Вознесенский, М. Н. Мартынов и А. А. Введенский — старшие ученики Рождественского. Младшие ученики уже были поголовно марксистами. Среди них выделялся М. М. Цвибак, который, правда, уже в 1926 г., в связи с партийным взысканием по поводу троцкистско-зиновьевского блока, вынужден был на время оставить Ленинград. Историками-марксистами были также В. П. Викторов, С. Г. Томсинский, которые читали лекции по русской истории пореформенной поры, периода империализма и эпохи «пролетарских революций». Большую роль на кафедре в этот период играли и внештатные преподаватели: А. И. Андреев, который вел занятия со студентами по дипломатике; С. Н. Валк, руководивший семинарием по источниковедению, Б. А. Романов — семинарий по дипломатической истории русско-японской войны и М. Д. Приселков — курс лекций по музееведению. [1175]

1175

ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Ед. хр. 202. Л. 3–3 об.

В. В. Мавродин прошел школу одного из выдающихся советских ученых — Бориса Дмитриевича Грекова. Последний был в свое время канонизирован, в науке был создан своего рода «культ личности» этого ученого, его концепции и гипотезы считались непогрешимыми, а «величественная и спокойная фигура Б. Д. Грекова» [1176] подчас заслоняла другие значительные фигуры, да и скрывала живой облик самого ученого.

Впрочем, нельзя впасть и в противоположную крайность и сейчас в период зачастую безосновательного ниспровержения «фигур» преуменьшить не только конкретный вклад Грекова в отечественную историческую науку, но и его блестящий талант историка и педагога.

1176

Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982. С. 10.

Большое влияние на него оказал и С. Н. Валк. Когда в 1947 г. на факультете чествовали Валка в связи с 60-летием, Мавродин говорил: «Я очень рад, что и мне выпала на долю честь работать под руководством С. Н. Валка. К сожалению, это было на 1 курсе аспирантуры, а не на 1 курсе университета. Я помню эти занятия. Пройдя семинар по источникам, весьма поверхностно ознакомивший меня с работой над источниками и типами их, я был поражен глубиной и объемом наших занятий с С. Н.» [1177]

1177

ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Ед. хр. 1319. (Протоколы заседания ученого совета исторического факультета ЛГУ). Л. 78.

Может быть, отсюда то бережное, скрупулезное и в то же время весьма активное отношение Мавродина к историческому источнику. Не случайно в одном из отзывов о нем, который датируется 1935 г., говорится: «К числу недостатков надо отнести его иногда слишком большую зависимость от своего материала». [1178]

После окончания ЛГУ в 1930 г. Мавродин был оставлен в аспирантуре Историко-лингвистического института (ЛИЛИ).

В 1933 г. Мавродин защитил кандидатскую диссертацию на тему «К вопросу о крупном барщинном хозяйстве в XVII веке». Оппонентами на защите были Б. Д. Греков и М. М. Цвибак; выступили М. Н. Мартынов и А. Н. Малышев [1179] . Но присвоение ученых степеней было тогда отменено.

1178

Там же. Оп. 12. Ед. хр. 711. Л. 25.

1179

Доцент А. И. Малышев после окончания в 1929 г. института Красной профессуры — научный сотрудник Коммунистической академии в Ленинграде и замдиректора (с 1932 г.) ее Института истории (ЦГА СПб. Ф. 9470. Оп. 2. Ед. хр. 1012. Л. 8–8 об).

Выходят первые работы. В основном, они были посвящены экономической истории того же XVII в. Причем в теоретическом плане автор апеллировал к М. Н. Покровскому. Тематика их связана с планами работы Государственной академии материальной культуры, в которой работал молодой ученый. Мавродин принимает участие в коллективной монографии, посвященной Тульским и Каширским заводам в XVII в., которая и была опубликована в «Известиях ГАИМК». Он пишет главу «Возникновение заводов (историческая справка)» и главу «Московское правительство и Тульские и Каширские заводы. Связь заводов с рынком». [1180] Конечный вывод исследователя такой: изученные нами заводы, хотя они и возникли в условиях крепостного строя и в силу этого получили своеобразные особенности своей организации и истории, в основном своем производстве ориентировались на рынок. [1181]

1180

Бакланов Н. Б., Мавродин В. В., Смирнов И. И. Тульские и каширские заводы в XVII в. М.; Л., 1934.

1181

Там же. С. 126, 137, 139.

Не остался в стороне молодой ученый от дискуссии в связи с книгой С. М. Дубровского об азиатском способе производства. Один из оппонентов Дубровского — А. И. Малышев выдвинул положение о том, что крепостничество — новый феодализм, приспособленный к начальным стадиям развития капитализма, а крепостное барщинное хозяйство является не чем иным, как формой разложения феодализма и внедрения капиталистических отношений в сельскохозяйственное производство. [1182]

1182

Очерки истории исторической науки в СССР. Т. IV. М., 1966. С. 281.

С критикой данной концепции выступили М. Зеленский, Э. Газганов и В. Мавродин. Последний использовал не опубликованные еще полностью материалы Вольного Экономического Общества, относящиеся к концу XVIII — началу XIX вв. [1183]

Изученный Мавродиным материал, по его мнению, еще раз подтверждает классическую характеристику барщинного, т. е. крепостнического хозяйства, данную В. И. Лениным. Конечный вывод Мавродина таков. Ни в коем случае нельзя говорить о какой бы то ни было, даже и весьма своеобразной форме капитализма в сельском хозяйстве, каковой будто бы являлось крепостничество в России. Основой растущего, особенно во второй половине XVIII в., дворянского предпринимательства является эксплуатация крепостного труда. Следовательно, и в этом отношении крепостное хозяйство капиталистическим не является ни в какой мере. [1184]

1183

Мавродин В. В. Крепостнический характер дворянского предпринимательства конца XVIII и начала XIX в. // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 4. С. 55.

1184

Там же. С. 62–63.