Очерки сравнительного религиоведения
Шрифт:
64. СИМВОЛИЗМ ПОГРУЖЕНИЯ
Очищение водой имеет те же свойства: в воде все «растворяется», всякая «форма» разрушается, всякое прошлое упраздняется; ничто из того, что прежде существовало, не сохраняется после погружения в воду — никакое очертание, никакой «знак», никакое «событие». В человеческом плане погружение эквивалентно смерти, а в космическом — катастрофе, потопу, периодически растворяющему мир в водах первобытного Океана. Разрушающая всякую форму и упраздняющая всякое прошлое вода обладает способностью очищения, восстановления и возрождения, поскольку погружаемый в нее «умирает» и восставая из воды, подобен безгрешному, не имеющему прошлого младенцу, способному воспринять новое Откровение и начать новую, «подлинную» жизнь. Как писал Иезекииль: [781] «И окроплю вас чистою водою, — и вы очиститесь от всех скверн ваших». А пророку Захарии [782] было явлено в духе, что «в тот день откроется источник дому Давидову и жителям Иерусалима для омытая греха и нечистоты».
781
Иезек. 36, 25.
782
Зах. 13, 1.
Вода потому очищает и возрождает, что она упраздняет прошлое, восстанавливает — пусть на мгновение — первозданную неповрежденность. Иранская Богиня Вод Ардвисура Анахита именуется «святой, умножающей стада… имение… богатства… земли… очищающей семя всякого мужа… и лоно всякой жены… дающей им молоко, в котором они нуждаются», и т. д. [783] Омовения очищают от преступления [784] , от пагубного соседства с умершими [785] , от безумия (фонтан Клитора в Аркадии) [786] ,
783
Ясна. 65.
784
Энеида. II. 717–720.
785
Eepunud. Алкеста. 96–104.
786
Vitruvius. De Architect 8; Saintyves P. Corpus du folklore des eaux en France et dans les colomes francaises. P., 1934. P. 115.
787
Юстин Апология. I. 57, 1.
788
Энеида. IV. 634–640; Macrobius. Sat. III. 1 и т. д.
Та же ритуальная логика возрождения водой объясняет практику погружения в воду статуй божеств в античном мире. Ритуал священного омовения был обычной принадлежностью культа Великих богинь плодородия и земледелия. Убывающие силы богини таким образом восстанавливались, что обеспечивало хороший урожай (магия погружения вызывала дождь) и приумножение богатств. Омовение фригийской Матери, Кибелы, происходило 27 марта (Hilaria). Статую погружали в реку (в Пессинунте Кибелу «купали» в Галлосе) или в пруд (как в Анкире, Магнесии и др.) [789] . «Купание» Афродиты совершалось в Пафосе [790] , и Павсаний описал для нас лутрофоры богини в Сиционе [791] . В III веке после Р.X. Каллимах [792] воспевает купание богини Афины. Этот ритуал был весьма распространенным в практике почитания критских и финикийских богинь [793] , равно как и у некоторых германских племен [794] . У католиков с XIII века практиковалось погружение в воду распятия или статуй Девы Марии и святых для защиты от засухи и вызова дождя, и этот обычай, несмотря на противодействие церкви, сохранялся до XIX и даже до XX века [795] .
789
Ср.: Graillot. Le Culte de Cybele. Athenes, 1912. P. 286, 251, n. 4, и т. д.
790
Одиссея. VIII. 363–366.
791
II, 10, 4.
792
Hymn. V. 1–17,43–54.
793
Picard. Eph`ese et Claros. P., 1922. P. 318.
794
Hertha; см.: Tacite. Germania 40.
795
См.; Saintyves P. Corpus. P. 212 и сл» 215 и сл.
65. КРЕЩЕНИЕ
Существовавший с незапамятных времен и повсеместно символизм погружения в воду ради очищения и возрождения был воспринят христианством и обогащен новым религиозным смыслом. Св. Иоанн Предтеча крестил не для исцеления от телесных недугов, но для искупления души, для прощения грехов. Иоанн проповедовал «крещение покаяния во оставление грехов» [796] и добавлял: «Я крещу вас водой, но идет Сильнейший меня… Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» [797] . В христианстве крещение становится главным инструментом духовного возрождения, поскольку погружение в крестильную воду равнозначно погребению с Христом. «Неужели не знаете, — писал св. апостол Павел, — что все мы, крестившиеся в Христа Иисуса, в смерть Его крестились?» [798] Символически человек при погружении умирает и затем рождается вновь, очищенный и обновленный — подобно восставшему из гроба Христу. «Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием Воскресения» [799] .
796
Лук. 3, 3.
797
Лук. 3, 16.
798
Рим. 6, 3.
799
Рим. 6, 4–5.
Из огромного количества патриотических текстов, толкующих символику крещения, мы остановимся только на двух, один из которых относится к сотериологическому значению воды, другой — к крещенскому символизму смерти — возрождения. У Тертуллиана мы находим обширную апологию исключительным свойствам воды, космогонической стихии, изначально освященной божественным присутствием. Ибо вода была первым «седалищем Духа Божьего, — стало быть, более приятным Ему, чем все существовавшие тогда стихии… Воды первыми получили повеление произвести живых существ. Влага первой произвела живое, дабы при крещении не казалось удивительным, что воды могут оживлять. А разве дело создания самого человека не было окончено при содействии вод? Как материал для этого годится земля, но только влажная и смоченная… Вода, управляя земной жизнью, приносит пользу и в небесной… Любая вода благодаря преимуществам своего происхождения получает таинство освящения, как только призывается Бог. Ибо тотчас же сходит с небес Дух и присутствует в водах, освящая их Собою, и они, освященные таким образом, впитывают силу освящения… То, что прежде исцеляло болезни тела, ныне врачует дух. Что приводило к преходящему спасению, ныне преображает для вечного…» [800] .
800
Tertullian. De Baptismo, 3–5. Цит. по русскому переводу в кн.: Тертуллиан К. С. Ф. Избр. соч. М., 1994. С. 94–96.
Дряхлый человек умирает с погружением в воду, давая жизнь новому, возрожденному существу. Этот символизм замечательно выражен Иоанном Златоустом, который, говоря о символической многозначности крещения, пишет: «Оно являет нам смерть и погребение, жизнь и воскресение… Когда мы погружаем нашу главу в воду, как в могилу, ветхий человек погружается, полностью погребается; когда мы выходим из воды, сей же миг является новый человек» [801] . Во всю свою «предысторию» крещение имело один и тот же смысл — смерти и воскресения, хотя и на иных религиозных уровнях, чем тот, что был задан ему христианством. Здесь не может быть речи о «влияниях» или «заимствовании», поскольку такие символы архетипичны и универсальны; они говорят о месте человека в мире, определяя в то же время его положение относительно божества (абсолютной реальности) и в истории. Символизм воды есть продукт лицезрения Космоса как единства и человека как особой формы существования, реализующейся в «истории».
801
Св. Иоанн Златоуст. Беседы на евангелиста Иоанна. 25, 2.
66. ЖАЖДА МЕРТВЫХ
Погребальное употребление воды объясняется теми же ее свойствами, что и космогонические, магические и терапевтические; воды «удовлетворяют жажду умершего», они его растворяют, связывают с семенами вещей; вода «убивает мертвого», окончательно лишая его человеческого состояния [802] , чтобы в аду он пребывал в состоянии свернутом, как бы личиночном, с защитной способностью переносить страдания. Ни в одной из различных концепций смерти человек не умирает полностью; он лишь переходит в некую элементарную форму существования; это регрессия, а не окончательное исчезновение. В ожидании возврата в космический круговорот или полного освобождения душа умершего страдает, и это страдание обычно выражается в жажде.
802
Это представление удержалось также и в философском умозрении. «Душам смерть — воды рожденье», — говорил Гераклит (фр. 66). Вот почему «сухая душа — мудрейшая и наилучшая» (фр. 68). Боязнь, что влага «растворит» души, покинувшие свои тела, вызовет их рост и вновь включит в круговорот низших форм жизни, была распространена в греческой сотериологии. В одном из орфических фрагментов (Климент Александрийский. Строматы. VI, 2, 17, 1; Kern. 236) говорится, что «вода — смерть душе», а Порфирий (De Antro Nymphorum. 10–11) объясняет склонность душ умерших к влаге их стремлением к реинкарнации. Позднейшее умозрение стало не так высоко ценить рождающую силу вод, поскольку стало видеть лучшую посмертную участь не в повторном включении в космический круговорот, но в уходе из мира
органических форм в эмпиреи, небесные области. Вот почему столь фундаментальное значение стало придаваться солнечным атрибутам, сухости.Богач, мучимый адским пламенем, молит Авраама: «Умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем» [803] . Орфическая надпись (в Элевтерне) гласит: «Горю и жаждою снедаем…» Во время церемонии гидрофорий лили воду в трещины (chasmata) для мертвых, а во время анфестерий, в канун весенних дождей, мертвые, по греческому поверью, испытывали жажду [804] . Мысль о том, что души умерших страдают от жажды, особенно страшила население тех мест, где существовала постоянная угроза зноя и засухи (Месопотамии, Анатолии, Сирии, Палестины, Египта), и именно в этих местах были особенно распространены жертвенные возлияния в пользу умерших и посмертное блаженство представлялось как пребывание в прохладном месте [805] . Посмертные мучения изображались в конкретных образах, так же как и всякий иной человеческий опыт и как это было свойственно архаическому умозрению; в представлениях северных народов вместо «жажды мертвых» и «пламени» азиатской преисподней появлялись образы пониженной температуры (холод, мерзлота, ледяные топи и т. п.) [806] .
803
Лук. 16,24.
804
См. в кн.: Gernet. G'enie grec, 262; Schuhl. La formation de la pensee grecque. 119, n. 2, 210, n. 2.
805
См. в кн.: Parrot A. Le refrigerium dans l’au-del'a. P., 1937; Eliade M. Zalmoxis. 1938. Vol. 1. P. 203 и сл.
806
Eliade M. Insula lui Euthanasius. P. 95; Zalmoxis. I. P. 205.
Но жажда, равно как и холод, выражает страдание, драму, беспокойство. Умерший не может навсегда оставаться в одном и том же состоянии, которое есть лишь результат деградации его человеческого состояния. Жертвенные возлияния предназначены для его «удовлетворения», т. е. для избавления от страданий, для возрождения умершего через его полное «растворение» в воде. В Египте умерший иногда уподоблялся Осирису и в качестве такового мог рассчитывать на «агрикультурную участь», т. е. на то, что его тело даст всходы, подобно семенам. На погребальной стеле из Британского музея умерший обращается к Ра с молитвой о том, «чтобы его тело могло дать всходы» [807] . Однако возлияния не всегда имели «агрикультурный» смысл, их целью не всегда было «прорастание тела умершего», его превращение в «семя» и neophytos (неофит, «новое растение»), но в первую очередь его «удовлетворение», т. е. устранение сохранившихся остатков его человеческого состояния, его полное погружение в «воды», чтобы родиться заново. «Агрикультурная участь», подразумеваемая иногда жертвенными возлияниями, есть лишь следствие этой окончательной дезинтеграции человеческого состояния; это еще одна форма манифестации, возможная в силу как растворяющих, так и растительных сил воды.
807
Parrot A. Le refrigerium… P. 103, n. 3; Zalmoxis. I. P. 200, там же дальнейшие библиографические указания.
67. ЧУДЕСНЫЕ И ВЕЩИЕ ИСТОЧНИКИ
Этой религиозной многозначности воды соответствует множество существовавших в истории культов и ритуалов, в которых основную роль играют источники, ручьи и реки. Все эти культы основаны в первую очередь на сакральной силе, которую заключает в себе вода в качестве космогонической стихии, но также и на местном проявлении сакрального, на манифестации сакрального присутствия в водах определенного потока или источника. Такие местные проявления независимы от наложенной на них общей религиозной структуры. Вода течет, она «жива», она подвижна; она вдохновляет, она целит, она пророчит. По самой своей природе источник и река являют мощь, жизнь, неиссякаемость; они суть и они живы. Этим они обретают соответствующий статус, и их почитание сохраняется независимо от других проявлений сакрального и всяческих религиозных революций. Каждый из них непрерывно являет сакральную силу, именно ему свойственную, и в то же время соучаствует в манифестации нептунической стихии в целом.
Культ вод — и в особенности источников, которые считаются целебными, горячих и соленых источников и т. п. — оказывается поразительно устойчивым. Уничтожить его не смогла ни одна религиозная революция; питаемый народным благоговением, культ вод оказался в конечном счете терпим даже христианством — после бесплодных гонений в средние века. (Реакция началась в IV в. с выступления св. Кирилла Иерусалимского. [808] ) Церковные запрещения повторялись вновь и вновь со Второго Арльского собора (443 или 452) до Тревского собора в 1227 году. Помимо этого, борьбу Церкви против культа вод демонстрируют нам множество апологий, пастырских посланий и других текстов [809] . В некоторых случаях культовая преемственность сохраняется со времен неолита до наших дней. Так, в горячем источнике Гризи (коммуна Сен–Сенфорьен-де–Мармань) были найдены неолитические и древнеримские вотивные предметы [810] . Аналогичные следы неолитического культа (куски кремня, форма которых свидетельствует об их вотивном назначении) были найдены в источнике, носящем ныне название Сен–Совёр (Компьенский лес) [811] . Уходящий корнями в доисторический период, этот культ был унаследован галлами, потом романо–галлами, от которых он был воспринят и ассимилирован христианством. В Сен–Моритце до самого последнего времени сохранялись развалины культовых сооружений бронзового века [812] . В коммуне Бертиноро (пров. Форли) культовые предметы бронзового века попадаются вблизи ныне действующего хлористо–солевого источника [813] . В Англии, вблизи курганов доисторического происхождения и мегалитических памятников, мы встречаем источники, которые местное население считает чудотворными или целебными [814] . Наконец, можно упомянуть еще ритуал, практиковавшийся на озере Сент–Андеоль в Обракских горах — его описывает св. Григорий Турский (544–595 Р.X.). Празднество на берегах озера длилось по три дня, причем съехавшиеся в повозках люди приносили озеру в дар белье, предметы одежды, шерстяную нить, сыр, печенье и т. п. На четвертый день разражалась сильная буря с дождем (речь, очевидно, идет о примитивном ритуале вызывания дождя). Священник Парфений после бесплодных попыток убедить крестьян отказаться от языческого ритуала построил церковь, в которую люди и стали в конечном счете приносить дары, предназначенные озеру. При этом обычай бросать в озеро старые вещи и печенье сохранялся вплоть до XIX века; паломники продолжали бросать в озеро рубашки и штаны, хотя уже и не понимали, зачем они это делают [815] . Прекрасный пример преемственности вопреки изменениям того религиозного комплекса, в который культ воды оказывался последовательно включенным, мы находим в уже цитированной монографии Петтаццони о примитивных формах религии на Сардинии. Протосарды поклонялись источникам, принося им жертвы и воздвигая около них святилища, посвященные Sarder Pater (местному покровителю) [816] . Около храмов и воды происходили ордалии — феномен, характерный для всего атлантико–средиземноморского региона [817] . Следы таких испытаний водой доныне прослеживаются в сардинских поверьях и местном фольклоре. С культом воды мы встречаемся и в доисторической Сицилии [818] . В Лилибео (Марсала) греческий культ Сивиллы наложился на примитивный местный культ, который был сосредоточен вокруг пещеры, затопленной водой; протосицилийцы собирались здесь для ордалий или для прорицаний; во время греческой колонизации здесь царила и пророчествовала Сивилла, а в христианские времена установилось поклонение св. Иоанну Крестителю, которому посвящена построенная в XVI веке в старой пещере церковь, и сейчас еще остающаяся местом паломничества из-за своей чудотворной воды [819] .
808
Catech. XIX, 8.
809
См.: Saintyves P. Corpus… P. 163 и сл.
810
Vaillat С. Le Culte des sources dans la Gaule antique. P. 97–98.
811
Ibid. P. 99.
812
Pettazzoni R. La religione primitiva in Sardegna. Piacenza, 1912. P. 102.
813
Ibid. P. 102–103.
814
Ibid. P. 102–103.
815
См.: Satntyves P. Corpus… P. 189–195.
816
Pettazzoni R. La religione… P. 29 и сл., P. 58.
817
В Лузитании во времена Древнего Рима еще поклонялись автохтонному Богу по имени Тонгенабиагус, который был, по–видимому, Богом «того водного потока, которым клянутся» (Vasconcellos L. de. Relieiyes de Lusitania. Vol. II. Lisbon, 1905. P. 239 и сл.).
818
Pettazzoni R. La religione… P. 101 и сл.
819
Ibid. P. 101.