Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Думаю, что нет. Если вы приглядитесь и сравните Словари между собой, отбросив новое и оставив лишь обычное понимание сознания, то без труда заметите, что авторы новых словарей не слишком себя утруждали. Они просто заимствовали, что можно, у Даля. В итоге Даль выглядит сочнее, ярче. Это очевидно, это на поверхности.

Но если приглядеться, то можно увидеть и то, что наши языковеды могли бы дать себе труд, чтобы описать не только яркие и громогласные изменения понятия, но и обычную работу языка. Вглядитесь в пример, который Даль приводит как естественный для середины XIX века.

Сознаюсь, что я поступил опрометчиво.

Современный человек так не скажет. Мы говорим: признаюсь, я поступил опрометчиво.

Сознаваться теперь означает делать признание в проступке, который скрывал, то есть в чем-то, что навредило другим и является предметом разбирательства. И мы не сознаемся, а делаем признания. Это взрослый способ общения, возможно, тоже связанный с нашей политической историей, то есть историей демократии, основанной на общественном воздействии на сознание и умы людей. Сознаваться – теперь стало уделом маленьких детей, которые глупо и мелко врут там, где все очевидно.

Если вы просмотрите современные словари бегло, то не заметите, что подобные отличия в них отразились. Они, конечно, как-то отразились, но не потому что авторы были озабочены тем, чтобы показывать, как развивается понятие сознания. Впрочем, вряд ли это их вина. Они делали свое дело.

Тем не менее, понятия меняются. И, я думаю, в разных направлениях. Что-то приходит, а что-то и теряется с ходом истории. Вот, например, прозвучит ли для вас естественным, если я скажу, что сознание почти то же самое, что и совесть? А между тем, если заглянуть в более отдаленную историю, туда, где все индоевропейские языки были едины, можно найти связь сознания не только со знанием, но и с совестью.

Заглядывать туда должны этимологические словари, то есть словари, описывающие происхождение слов. Но большая их часть молчит и сознания не поминает. Лишь у Фасмера есть коротенькая статья:

Сознание – калька латинского conscientia; едва ли прав Унбегаун, объясняя это слово из немецкого Gewissen «совесть».

Чтобы было понятно, Фасмер возражает не против связывания Унбегауном русского слова сознание с немецким Gewissen, а против выведения русского «сознания» из немецкого Gewissen. Саму же смысловую связь этих двух слов он не мог оспаривать, поскольку сам увязывает сознание с conscientia. А что такое conscientia?

Словарь латинского языка Г. Щульца (1912 г.) дает:

Conscientia – 1) сведение, знание (о чем),

2) сознание,

3) совесть.

Очевидно, немецкое wissen – знание, в сочетании с приставкой ge- обретает в точности то же самое значение, что и наши со-знание, со-весть. И все они вместе означают некое совместное вtдение, являющееся достоянием сразу нескольких человек, возможно, всех.

Кстати, английский полностью подтверждает, что было время, когда все родственные народы имели единое понятие общего вtдения, возможно, связанное с Ведами, в каком-то доведическом смысле. По Мюллеру:

Conscious – 1) сознающий;

2) ощущающий;

3) сознательный, здравый;

4) сознательный, понимающий.

Consciousness – 1) сознание;

2) сознательный.

Conscience – совесть.

Conscientious – 1) совестливый;

2) добросовестный, сознательный.

Это значит, что латинская частица со-, сохранившаяся в «наших» современных «кооператив» или «кооперация» и английском сonsciousness, – означает все то же со-, совместность.

Но английское – ness – это суффикс, который на русский переводится суффиксом – ость. И получается, что английское сonsciousness, обычно переводимое как сознание, – это со-знание-ость, то есть сознательность. А в английском нет слова, которое бы соответствовало бы русскому слову сознание, и вы отчетливо это заметите, когда я перейду к рассказу об американской Психологии.

Каждый язык сохранил что-то свое, при этом обретя что-то недоступное другим языкам, но заплатив за это утратой какой-то части понимания.

Понимание сознания, которое позволяет существовать этому слову в русском языке, сильно отличает нас от многих других народов и должно быть бережно сохранено и изучено. Возможно, что за ним – весь смысл человеческого поиска себя.

Глава 3. Сознание на слуху

Как понимают сознание Толковые словари, мы посмотрели. Но это не совсем бытовое понимание. Это попытка понять и осмыслить, хотя бы на уровне членораздельной речи. А что мы знаем о сознании на совсем бытовом уровне, так сказать, что у нас на слуху?

Совсем бытовой уровень знания редко когда и где записывается. Разве что в словарях в виде примеров к определениям, да в книгах и газетах. Там он записывается не намеренно, а между делом, потому что к слову пришлось. Поэтому найти подобные записи – это неподъемное и неблагодарное дело. Проще сесть и описать собственные представления, осознанно отодвигая в сторону то, что выходит за рамки бытового понимания.

Как при этом удержаться в поставленных рамках? Нужно поставить себе правильный вопрос. Думаю, подойдет примерно такой: что было известно о сознании тем сообществам людей, в которых проходили разные периоды моей жизни? Ясно, что если в мои воспоминания вклинится Наука, к примеру, я ее отодвину и сохраню видение той среды, которую можно назвать русским народом.

Но народ вещь сложная, как и сознание. Это значит, он сложен или состоит из множества различных сообществ, обладающих своим мировоззрением и пониманием разных вещей. В том числе и сознания. Следовательно, я могу описывать, как на протяжении моей жизни менялось мое понимание сознания. А могу описывать различные сообщества, в которых бывал, и рассказывать об их понимании сознания. Такой подход сразу покажет мою ограниченность – я не мог побывать во всех сообществах, но зато он позволит любому человеку включиться в это исследование и добавить в него свой штрих, в котором рассказывается, как еще понимают сознание русские люди.

Итак, сквозь какие сообщества я проходил? В детстве я рос в деревне, потом мы переехали в село, а потом, годам к шести, в город. Но и в деревню свою, и в село я ездил каждое лето, так что ничего не утерял. К тому же мы потом, когда мне было 11 и 12 лет, снова жили в этом селе. Так что до семнадцати лет я исходно был человеком трех культур: деревенской, сель-ской и городской улочки. В городе я жил на краю микрорайона многоэтажных домов, но на старой улице обычных домов деревенского типа. Так что культуру городского двора я не знаю.

К этому можно прибавить культуру школы. Я учился в трех разных школах – начальной, в городе, сельской и обычной снова в городе. Ну и несколько кружков по интересам и спортивных секций. Вот и все, что я знал до поступления в университет. И если не считать школ, а их можно не считать, все понимание сознания, с которым я в то время сталкивался, было бытовым. Даже в школе.

Правда, была моя собственная бабушка-знахарка, да еще в селе мы целый год жили на квартире у деревенской колдуньи. Но бабушка скорее могла делать, чем говорить. А про колдунью я узнал много после. Когда мы у нее жили, она никак себя не выдавала для меня. И про сознание не говорила. Хотя кое-что и делала. Но это было так безвредно, что осозналось лишь после, а тогда внимания не привлекало.