Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама

Президент «был на эту тему более откровенным, чем по любому другому вопросу, касавшемуся колоний, — заявил Черчилль будущему премьеру Энтони Идену, — и мне представляется, что изгнание из Индокитая Франции является одной из его главных военных целей». На самом деле так оно и было. Во время Каирской конференции 1943 года планы президента в отношении Индокитая заставили генерала Стилуэлла сделать запись в своем дневнике заглавными буквами: «НЕ ВОЗВРАЩАТЬ ФРАНЦИИ!» Рузвельт предлагал отдать эту страну под опеку «лет этак на 25, то есть до тех пор пока мы не поставим их на ноги, как поставили Филиппины». Эта идея крайне встревожила британцев и не вызвала никакого интереса у Китая, который прежде правил Вьетнамом. «Я спросил у Чан Кай Ши, хочет ли он получить Вьетнам, — рассказывал Рузвельт генералу Стилуэллу, — и он прямо сказал: „Ни при каких обстоятельствах!“ Именно так — „ни при каких обстоятельствах!“»

Похоже, идея о самоуправлении не приходила Рузвельту в голову, хотя Вьетнам (государство, объединявшее Кохинхину, Аннам и Тонкин) до прихода французов был независимым королевством, с давней приверженностью к самоуправлению, проявившейся в ходе многочисленных войн против китайского владычества. Непонимание Рузвельтом всех аспектов данной проблемы являлось типичным и представляло собой наиболее распространенное в то время отношение к «зависимым» народам. Без учета их истории считалось, что они не будут «готовы» к самоуправлению до тех пор, пока не поднатореют в этом под опекой Запада.

Британцы были категорически против опеки, считая, что она создаст «дурной прецедент», который будет препятствовать их собственному возвращению в Индию, Бирму и Малайю. Рузвельт не настаивал. Он не горел желанием еще больше усилить разногласия, связанные с проблемой Индии, которая приводила Черчилля в бешенство каждый раз, когда президент поднимал этот вопрос. Впоследствии, когда в 1944 году снова возникла свободная Франция во главе которой стоял непримиримый Шарль де Голль и которая настаивала на своем «праве» возвращения колоний, а Китай сам исключил себя из числа государств-опекунов поскольку в данный момент был слишком слаб, — президент не знал, что ему делать.

Ставшая непопулярной, идея международной опеки медленно умирала. Военным советникам Рузвельта это не нравилось, поскольку им казалось, что такое развитие событий может лишить Соединенные Штаты возможности взять под контроль ранее принадлежавшие японцам острова и использовать их в качестве военно-морских баз. Представленные в Госдепартаменте сторонники интеграции Западной Европы, которые всегда были настроены профранцузски, полностью приняли программное заявление французского министра иностранных дел Жоржа Бидо, чья суть состояла в том, что если не начнется «искреннего сотрудничества с Францией», просоветская Европа будет угрожать «западной цивилизации». По мнению сторонников интеграции, сотрудничество означало удовлетворение французских требований. Однако, с другой стороны, их коллеги из Дальневосточного сектора (позднее сектора Юго-Восточной Азии) настаивали, что целью американской политики должна быть полная независимость страны после введения какой-либо формы временного правления, способной «научить» вьетнамцев «вновь взять на себя ответственность, связанную с самоуправлением».

В тот напряженный политический момент будущее азиатских народов не могло сравниться по своему значению с тенью советской угрозы, зловеще нависшей над Европой. В августе 1944 года на конференции в Думбартон-Оксе, посвященной послевоенному устройству мира, предложение Соединенных Штатов, касающееся политики в отношении колоний, не содержало даже упоминания об их будущей независимости, лишь малодушно упоминалось введение опеки при «добровольном» согласии бывшей колониальной державы.

Индокитай уже начинал проявлять свое несогласие с подобным решением, которое на протяжении следующих тридцати лет только росло. Во время войны, по соглашению между японцами, захватившими Индокитай, и правительством в Виши, французская колониальная администрация со своими вооруженными силами и гражданскими служащими, осталась в Индокитае, чтобы, замещая новых правителей, осуществлять функции управления. Когда уже в самом конце войны, в марте 1945 года, японцы отстранили французов, некоторые группы прежних администраторов вступили в местное сопротивление, подчинявшееся Вьетминю — коалиции национально-освободительных группировок, включавшей коммунистов, которые с 1939 года призывали бороться за независимость и руководили сопротивлением японским захватчикам. Контролируемое британцами КЮВА (Командование Юго-Восточной Азии) установило с ними контакты и пригласило к сотрудничеству. Поскольку любая помощь группам сопротивления теперь неизбежно содействовала бы возвращению французов, Рузвельт уклонялся от разрешения этого вопроса; в январе 1945 года он раздраженно говорил Халлу, что не хочет оказаться «втянутым» в освобождение Индокитая от японцев. Он отказал французам, которые просили предоставить американские корабли для перевозки французских войск в Индокитай, запретил предоставлять помощь сопротивлению, а потом изменил свою позицию, но настоял на том, чтобы любая помощь ограничивалась действиями против японцев и не использовалась в интересах французов.

И все же, кто должен получить власть, когда война с Японией будет выиграна? Обретенный годом ранее опыт взаимоотношений с Китаем разочаровывал, в то время как требования Франции становились все более настойчивым и безапелляционными. Оказавшись, с одной стороны, под давлением своих союзников, а с другой — в плену у собственного, глубоко укоренившегося мнения, что Франции не следует «возвращаться», Рузвельт совершенно измучился и старался не давать определенных ответов и откладывал принятие решений. Так обстояло дело вплоть до его кончины.

На проведенной в феврале 1945 года Ялтинской конференции, когда каждая из проблем, стоявших перед союзниками, усиливала появившуюся незадолго до победы напряженность во взаимоотношениях, эту тему обошли стороной, перенеся ее рассмотрение на предстоящую организационную конференцию ООН в Сан-Франциско. В ходе подготовки к встрече в Сан-Франциско по-прежнему обеспокоенный проблемой Рузвельт обсудил ее с советником из Госдепартамента. Теперь он был согласен с предложением, что сама Франция могла бы стать опекуном при условии, что «конечной целью является независимость». На вопрос, согласились бы США на статус доминиона, Рузвельт ответил отрицательно: «Это должна быть независимость… И вы можете привести мои слова в Госдепартаменте». Через месяц, 12 апреля 1945 года, он умер.

Теперь понятно, почему в Сан-Франциско, через двадцать шесть дней после смерти Рузвельта, госсекретарь Стеттиниус сказал французам, что Соединенные Штаты не ставят под сомнение власть Франции в Индокитае. Это была ответная реакция на вспышку гнева, которой де Голль хотел произвести впечатление на американского посла в Париже. Во время этой сцены генерал сказал, что у него есть экспедиционные силы, готовые к переброске в Индокитай, но отправка которых была задержана отказом американцев предоставить транспорт. Он заявил, что «если вы будете в Индокитае против нас», это вызовет «ужасное разочарование» во Франции, причем последняя может пойти на сближение с Советами. «Мы не хотим становиться коммунистами… и я надеюсь, что вы не будете нас к этому подталкивать». Это был примитивный шантаж, но построенный так, чтобы сыграть на руку тем американским дипломатам, которые являлись сторонниками интеграции Западной Европы. В мае в Сан-Франциско исполнявший обязанности госсекретаря Джозеф Грю, который прежде был весьма энергичным послом США в Японии, а теперь превратился в изощренного во всех тонкостях дипломатической службы ветераном, с поразительным самообладанием заверял Бидо в том, что «в официальных протоколах нет ни единого заявления правительства, где высказывались бы сомнения или даже намеки на сомнения в суверенитете Франции над этой территорией». Но между признанием и отсутствием сомнений все же есть существенные отличия. То, как проводить политику, всецело зависит от профессионалов.

Рузвельт был прав в отношении истории французского правления в Индокитае; оно было самым эксплуататорским в Азии. Французская администрация сосредоточила усилия на стимулировании производства тех товаров, экспорт которых приносил наибольшую прибыль (рис, уголь, каучук, шелк, а также некоторые пряности и минералы), а местной экономикой манипулировала так, чтобы создать рынок сбыта французских товаров. Это обеспечило легкую и комфортную жизнь приблизительно 45 тысячам французских бюрократов, которые, как правило, не отличались большими талантами и среди которых, по данным французского опроса 1910 года, оказалось всего три человека, способных достаточно бегло говорить по-вьетнамски. Это заставило нанимать на работу переводчиков и посредников, создавая вспомогательный бюрократический аппарат из «зависимых» вьетнамцев, выходцев из высших слоев местного населения, которым давали рабочие места, а также земельные участки и стипендии, необходимые для получения высшего образования. Главным образом это делалось для тех, кто перешел в католичество. Способствуя распространению французской системы образования, подобная практика уничтожала традиционные деревенские школы, которые в связи с нехваткой квалифицированных преподавателей едва охватывали одну пятую детей школьного возраста. Согласно утверждению одного французского писателя, «вьетнамцы стали менее грамотными, чем были их отцы до французской оккупации». Система здравоохранения и предоставления медицинских услуг едва функционировала, поскольку на одного врача приходилось 38 тысяч жителей, в то время как на Филиппинах, находившихся под управлением американцев, на одного врача приходилось только три тысячи жителей. Чуждую систему французского законодательства заменили традиционной судебной системой и в Кохинхине создали Колониальный совет. Вьетнамцев, которые составляли меньшинство в этом совете, называли «представителями завоеванной расы». Помимо всего прочего, с расширением принадлежавших крупным компаниям плантаций и коррупционным возможностям, которые открывались перед представителями сотрудничавшего с колонизаторами класса, владевшее земельными участками крестьянство превратилось в безземельных издольщиков, которые накануне Второй мировой войны составляли свыше 50 % населения.

Французы называли свою колониальную систему «цивилизаторской миссией» ( la mission civilisatrice), что не отвечало реальности, зато вполне соответствовало их самомнению. Во Франции не было недостатка в левых, которые открыто осуждали такое правление, а в самом Индокитае хватало исполненных самых благих намерений губернаторов и чиновников, время от времени пытавшихся провести реформы, не отвечавшие интересам колониальной империи.

С самого начала имели место протесты и восстания против французского владычества. Народ, который гордился тем, что в древности сумел положить конец тысячелетнему китайскому владычеству и потом неоднократно изгонял со своей земли китайских захватчиков, народ, который часто поднимал восстания и свергал собственные деспотические династии и который все еще прославлял своих революционных героев и их подвиги, совершенные в ходе партизанских войн, не мог молча признать иностранное владычество, еще более чуждое, нежели китайское. Дважды, в 80-х годах XIX века и в 1916 году, сами вьетнамские императоры оказывали содействие восстаниям, которые были подавлены. В то время как сотрудничавший с колонизаторами класс обогащался, получая объедки с французского стола, у другой части населения нарастало стремление к национально-освободительной борьбе, импульс которой дал XX век. Формировались секты, партии и тайные организации — национально-освободительного, конституционалистского и религиозного толка. Они выступали с призывами, проводили демонстрации и забастовки, которые заканчивались французскими тюрьмами, депортациями и расстрелами. В 1919 году, на Версальской мирной конференции, Хо Ши Мин попытался вынести на рассмотрение просьбу о предоставлении вьетнамцам независимости, которую отклонили, даже не ознакомившись с ее содержанием. Впоследствии он вступил в Коммунистическую партию Индокитая, которая, как и Китайская компартия, была в 20-е годы организована Москвой, постепенно взяла на себя роль лидера движения за независимость и в начале 1930-х поднимала крестьянские восстания. Тысячи восставших были арестованы и оказались в тюрьмах, многих казнили, а 500 человек приговорили к пожизненному заключению.

Освобожденные по амнистии, когда во Франции к власти пришло правительство Народного фронта, те из них, кто остался в живых, медленно возрождали движение и в 1939 году сформировали коалицию Вьетминь. Когда в 1940 году Франция капитулировала перед нацистами, казалось, что наступил подходящий момент для того, чтобы снова поднять мятеж. Однако и на этот раз он был жестоко подавлен, но о его духе и его целях вспомнили во время последующего сопротивления японцам, в ходе которого возглавляемые Хо Ши Мином коммунисты сыграли самую активную роль. Как и в Китае, японцы столкнулись с национально-освободительным движением, и когда французские колонизаторы позволили японцам без боя войти в страну, группы сопротивления восприняли это с презрением к колониальным властям и решили воспользоваться удобным случаем.