Одаренный: кадет
Шрифт:
— Ладно, будем следить за ситуацией, — ответил я, размышляя над полученной информацией.
— Хорошо, — произнесла Смит. — Если еще что-то узнаю — сразу же сообщу. Кстати, где вы сейчас?
Я выглянул в окно. Леса, густые и темные. Сложно было определенно что-то ответить, но небольшой монитор, на котором отражались все станции и красна точка — поезд, — обозначающая место нашего положения, подсказал необходимую информацию.
— Проехали станцию «Кутузово», — произнес я.
— Середина пути, — задумчиво ответила Смит. — Сейчас будет долгих переезд, без остановок, до самой «Бобровой».
—
— Именно так.
Поезд дернулся и вдруг резко затормозил. Вещи, лежащие на полках, полетели вниз. В коридоре кто-то с грохотом упал, опрокидывая пустые стаканы и подстаканники. Противно и пронзительно завизжали тормоза.
Я не успел схватиться и полетел в стену. Харуко же отреагировала резво, ухватилась за ручку и осталась на месте
— Значит у нас незапланированная остановка... — закончил я.
Глава 20. Кох
— Что случилось?! Кто остановил поезд?! Что тут происходит?! — вопросы сыпались из всех плацкартов.
Возмущенные пассажиры выходили из своих норок, пучили глаза, фыркали, грозили найти хулигана и покарать.
Мы тоже вышли в коридор, осторожно, ожидая любой подставы.
По вагону ходил взмыленный проводник. Что-то бормотал. Потом с дальней стороны вагона показался человек в полицейской форме. Я напрягся сильней.
— Что случилось? — спросил я у проводника, перехватив его возле дверей.
— Да под поезд, говорят, кто-то попал, — растерянно пожал тот плечами.
— Прошу всех оставаться на своих местах! — приказал полицейский.
Потом крикнул проводнику:
— Где его место было?
— Вон там, — проводник живо убежал в конец поезда.
Я понял, что остановка связана со смертью Крысы. И займет все это неизвестно сколько времени.
— Окно! — выдохнула Харуко.
Я оглянулся... и обомлел. Прямо посреди окна виднелась проплавленная Крысой дыра. Объяснить ее будет довольно сложно.
— Закрой жалюзи! — приказал я.
Но жалюзи, как назло, застряло. Харуко начала его опускать сильней, дергать, но оно не поддавалось.
Полицейский с проводником были все ближе. Я выглянул наружу, вновь зашел. Попытался помочь девушке, но та лишь отмахнулась:
— Задержи их! Я сама!
Я вновь вышел в коридор.
— Зайдите обратно! — тут же приказал полицейский, увидев меня.
Черт!
Полицейский обходил каждое купе, расспрашивал, составлял протоколы. Зашел и к нам. Жалюзи к этому моменту уже были закрыты, а Харуко с невозмутимым видом стояла рядом, мило улыбаясь.
Представитель власти оглядел плацкарт, устало расспросил — что видели? что слышали? знали соседа? Я ответил на все вопросы отрицательно, сказал, что мы в это время спали, кивнув на Харуко и недвусмысленно подмигнув. Полицейский улыбнулся, сразу же отстал с расспросами. Пошел дальше.
Остановка поезда затянулась на три часа. И когда пассажиры начали уже возмущаться и сотрясать воздух, грозя дозвониться до самого Министра транспорта, состав, наконец, тронулся с места.
Добрались до нужной станции мы уже к самому вечеру. Пассажиры, вдоволь обсудив смерть незнакомца, а потом как следует обложив полицейского и заодно всю железную дорогу за задержку рейса,
мирно спали. Проводник сонно проводил нас, что-то пробормотал вслед и закрыл за нами дверь.Мы спустились с разбитого, заросшего травой перрона. Станция стояла чуть поодаль. Это был небольшой кирпичный домик, с пожелтевшей вывеской «Самодержец». В единственном окне свет не горел, да и вокруг не было следов жизни.
Местность тут была довольно необычная — крутой склон резко уходил в скалистые горы, окольцованные непроходимыми лесами. Судя по объяснениям Смит, Кох как раз жил в этих горах. Действительно, без лошадей не пройдешь.
И угораздило этого Коха забраться в самую задницу мира!
Нужно было найти почтовый пункт, где можно было взять пару лошадей на прокат.
Пройдя пару километров, увязнув при этом в какой-то зловонной грязи, мы все же добрались до почтового отделения. Выглядело оно не лучше станции. И в нем тоже признаков жизни не ощущалось. Однако за отделением слышалось тихо лошадиное ржание и я понял, что хозяева здесь все же живут.
— Есть кто живой? — крикнул я, стуча в дверь.
Мне не ответили.
Я вновь постучал, уже настойчивей и из глубины дома послышался старческий дребезжащий голос:
— Иду! Кого там черти залетные принесли? Чего дома не сидится в ночной час?
Дверь открыл низенький старичок. Его седее волосы свисали сосульками до плеч, редкая бороденка торчала во все стороны.
Глянув на нас подозрительно, старик проскрежетал:
— Чего надо?
— Добрый вечер! — сказал я как можно доброжелательней. — Мы хотели у вас пару лошадей в прокат взять.
— Лошадей? Куда это вы, городские, на ночь глядя собрались?
— В гости, — расплывчато ответил я.
— В гости? — старик с прищуром посмотрел на нас. — К кому это?
— К Коху, — ответил я, понимая, что старик просто так не отстанет.
— К этому сумасшедшему? — крякнул хозяин почты. — Нашли к кому в гости ходить! Да он же с головой не дружит! Совсем чокнулся!
Потом, немного успокоившись, спросил:
— С телевиденья что ли?
— С газеты, — опередила меня Харуко.
— Ну к нему раньше часто с газеты ходили, — кивнул старик. — Ученый вроде какой-то он, именитый. Интервью брали. Писали в газетах даже, фотографию его размещали. А потом перестали ходить. Места тут у нас дикие, тяжело пробраться. А Кох не будь дурак, в самые дебри забрался. Не любит он гостей. Нелюдимый. Хотя местным, надо признать, помогает. Камни иногда приносит, на еду меняет.
— Какие камни? — насторожился я.
— Лечебные. Мне вот от ревматизьму сделал, Зое Авдотьевне от язвы. Любке месяц назад для сна камень притащил. Спит, стерва, и день и ночь, хех! Я ей пенсию приношу, пока считаю, а она на дверь облокотиться и сопит что чайник на плите! Вот такие камешки делает Кох этот ваш.
Старик продемонстрировал невзрачный камешек, висящий у него на шее. Со стороны могло показаться, Что это просто какой-то речной голыш. Но я почувствовал мягкий поток силы, исходящий от него и невольно удивился. Сила в камне была необычная, сложная, сплетенная сразу из четырех потоков. Учитель Аматару из Школы Смит демонстрировал мастерство, заплетая максимум три потока. А тут — четыре! Удивительно.